— Ты должна будешь принять каждого. Стать частью целого. А они должны будут принять тебя.

— Находясь на поверхности? — уточнила у неё. — Или их тоже выгнали сюда?

С одной стороны, я была не против встретить тут кого-нибудь живого. А с другой стороны, та блондинка явно была настроена недружелюбно.

— Отдыхай, — произнесла девушка и исчезла, оставив меня в одиночестве.

Может это и к лучшему. Извернувшись, я легла на диван, вытянув ноги и закрыла глаза. Даже жажда не выдержала и уступила место усталости. Совершенно незаметно для себя я провалилась в сон.

Моё пробуждение сложно было назвать приятным. Все тело ныло и болело. Шея, руки, ноги — каждая клеточка буквально вопила о боли. В добавок ко всему огнём горела метка на запястье и еще страшно хотелось в туалет. Зря я столько много пила воды в туннеле. Не всё вышло с потом.

И что теперь делать?

Тяжело поднявшись, я медленно двинулась вдоль колонн, пытаясь найти место для удовлетворения своих потребностей. Мне повезло. За одной из них обнаружилась неприметная узкая дверь, ведущая в крохотную комнатку, где было всё необходимое.

Через пару минут я вернулась к диванчику и с тяжелым стоном села. Снова захотелось пить.

Всего один глоток, и я легла на диван, подложив рюкзак под голову и закинув ноги на подлокотник. Можно было достать плед, но сил не было.

Опять потянуло в сон, словно я и не спала вовсе. Так как Кандира еще не появилась, я решила не противиться желаниям и закрыла глаза. Правда уснуть не получалось.

Хотелось домой. Не в обитель, а домой. В замок. К отцу, брату… я сейчас была бы рада даже мачехе и сестре. Вновь гулять, бегать с ребятнёй за ягодами. Ароматными, пропахшими летом и солнцем, такими сладкими и терпкими.

А в Ардане нет ягод. И лета нет. Я и не заметила, как фантазии перенеслись в заснеженную страну. А следом появились и мысли. Не мои… будто чужие. Вот только поняла я это не сразу.

Снега всегда много. В некоторых местах можно нырнуть с головой. И детвора нашла себе забаву, строя снежные крепости-норы со множеством ходов и башенок.

И дома строили крепкие из толстых стволов сосны, да так, чтобы печка была посредине, согревая весь домишко. Не простая, магическая. Пару капель солнечного масла хватало на сутки. А спать на ней хорошо и тепло, каким бы страшным не был мороз на улице.

И картинка такая яркая перед глазами. Большой домик, который был срублен к свадьбе. Я помнила, как сама лично конопатила щели и таскала брёвна. Только как такое возможно?

И снег такой яркий, на солнце слепит глаза и надо время, чтобы привыкнуть. А еще он колкий, острый и даже можно пораниться о твёрдую корку, которая иной раз покрывала всё вокруг.

Ликанов при рождении принято оттирать снегом, чтобы здоровее были. Отец брал новорожденного и подносил к чаше, в которую уже набрали с улицы снег, нагребал ладонью и начинал протирать под жалобные крики младенца.

Я видела это, так, словно это было наяву. Трижды мне приходилось пройти через это. Большие сильные руки и синюшное, покрытое белым налетом, тельце ребёнка. Слова, которые сами срывались с моих… его губ, когда я возносила благодарственную молитву Лаари.

И женщину я помнила — дородную с румяными щеками и светлыми глазами. Она всегда улыбалась, всегда находила во всём что-то хорошее, не позволяя тоске овладеть сознанием. Возвращаясь, он всегда знал, что её любовь и сила не дадут сойти с ума.

Жена. Он помнил её смех, голос, ласку, прикосновения к косматой голове, такие нежные и ласковые. Нежная молочная кожа, полные груди, мягкий живот, возбужденный шепот…

А потом вдруг всё пропало.

— Лаари, — выдохнула я потрясённо и села на диване, забыв об усталости. — Ч-что это?

Как такое возможно? Что это? Почему?

Эти картинки и воспоминания, которые вдруг стали моими, хотя этого быть не могла, напугали гораздо больше тех ледяных демонов вначале. То я хоть объяснить могла, а как быть с этим?

«Прости, — раздался в голове виноватый бас. — Закрыться не успел. Быстро-то… быстрее остальных. Не бойся, теперь всё чинно будет…»

Узнала. Калеб, тот мощный ликан с бородой, украшенной косичками. Это его воспоминания я сейчас видела. Домик, жену и детишек.

Несмотря на боль, я приложила метку к груди.

Вот она… связь. Пять тонких ниточек, что тянулись от меня к связке. И если раньше я их не замечала и не чувствовала, то теперь всё было иначе. Процесс был запущен и мне предстояло познакомиться с каждым.

Одна из ниточек, чуть более толстая чем остальные, нагрелась и чуть натянулась.

Калеб…

Ликан в облике бурого медведя, шерсть которого на кончиках покрывалась инеем и шуршала от каждого движения. Самый старший и опытный из всех. Именно он потянулся ко мне раньше остальных.

«Легла бы, — посоветовал он добродушно. — Чую, устала. А дело предстоит долгое и нудное. Да времени много займет».

Спорить не стала, легла и закрыла глаза, мысленно готовясь к путешествию в чужую жизнь.

Следующие образы были более выдержанными, спокойными и статичными. Словно заготовленные картинки, которые из года в год он показывал послушницам, пытаясь облегчить им переход. Наверное, так и было. Зачем придумывать что-то новое, когда давно всё заготовлено.

Человеческая форма, а следом и вторая ипостась, которой выделялось намного больше времени. Калеб словно давал мне возможность оценить себя, рассмотреть, познакомиться и привыкнуть.

И ни единого упоминания жены и детей. А я ведь узнала, как её зовут. Сиенна и у них два мальчика и одна девочка. Младшей всего два годика, и она так похожа на мать. Солнечный лучик в самом сердце стужи, которая не давала ему отчаяться и пасть духом.

Видимо мои мысли дошли до него, потому что картинки вдруг замедлились и совсем остановились, а после и совсем пропали, оставив после себя лишь досаду и волнение.

— Ты не должна была этого видеть.

Но я-то увидела, отхватила кусочек чужих эмоций и чувств, таких ярких и настоящих, что они до сих пор пузырились, щекоткой лаская всё внутри. И эти ощущения были такими живыми, что расставаться с ними не хотелось.

— Почему?

— Ты послушница.

Из его уст звучало как прокаженная.

— И что? Я отлично знаю, что происходит за закрытыми дверями супружеской спальни, — без обиняков произнесла я и даже не смутилась, хотя разговор был очень личным и откровенным. — И не раз принимала роды. У нас это делают целительницы или лекари, а у вас…

— Отцы. Отцы всегда принимают детей. Без повитух не обойтись, но мы всегда участвуем, — не хотя пробасил Калеб. — Так принято.

— Вы обтираете младенцев снегом. Разве это правильно? Он же холодный, колючий, а кожа малышей такая нежная, тонкая. А если заболеет?

— Холод и снег — это часть нашего мира, Айвири. Мы с рождения знакомим новорождённых с ними. И это помогает успокоить и усмирить вторую личину, усыпляя на время.

— А потом? Когда она просыпается?

— В три-пять лет. Редко позже.

— Ты скучаешь по ним?

Личный вопрос и задавать его я не имела права. Раньше. А сейчас… сейчас вдруг поняла, что могу. Очень многое могу из того, что было запрещено раньше. И ниточки чувствовала ярко-ярко. Стоит потянуть, дернуть и отзовутся, услышат.

Калеб ответил не сразу, помялся немного, прежде чем тихо произнёс:

— Всегда.

Кажется, я всё-таки поспешила с откровенностями.

— А мы всегда будем так общаться друг с другом?

Мысль о том, что я буду одновременно слышать столько народу, счастья не внушала. Так с ума сойти можно, потеряться.

— Это первое время так. Метка только поставлена и закрываться ты не научилась. Тебе должны были показать.

Да было что-то такое, я помнила. Сейчас еще смутно, но точно знала, стоит мне коснуться метки и попросить, память откроется.

— Да.

Снова тишина и задумчивый голос добавил:

— Ты не похожа на других. Это не первое посвящение и надеюсь, что не последнее. Но ты ведешь себя иначе. Не кричишь, не рыдаешь, не боишься, не молчишь.