— Спасибо за откровенность, Паша. Я всё поняла. Я не буду пытаться влезть между вами и всё испортить. Такая дружба и… любовь достойны уважения. — Я скомкала простыню пальцами здоровой руки. — Но если ты хотел от меня избавиться, то мог сказать проще: «Аня, ты мне не нужна».

Он подался вперёд и с нажимом произнёс:

— Мог бы.

Его дыхание коснулось моего лица. Сердце трепыхнулось и чуть не выскочило из груди. Это признание? Это значило: «Мог бы, если бы это была правда»? Или: «Мог бы, но я не хочу от тебя избавляться»? Или это ничего не значило? Пока я лихорадочно размышляла над его словами, он спросил другим голосом — простым и будничным:

— А теперь скажи, почему ты отказала Кириллу? Я видел его в больнице, он очень расстроен. Только не ври, Аня, мне нужен честный ответ.

Я не стала врать, сил уже не оставалось:

— Я не могу встречаться с Кириллом, пока ты рядом. Мне тяжело тебя видеть, а вы везде вместе — дома, на работе, в свободное время.

— А если бы меня не было?

Я пожала плечами и скривилась от боли.

— Тогда я согласилась бы с ним встречаться. Он мне нравится.

— Спасибо за ответ, — мягко сказал Молчанов. — И за всё остальное тоже.

На миг показалось, что он коснётся моей руки или даже встанет со стула и поцелует — такое у него было лицо. Но нет. Он тяжело поднялся и усталой походкой вышел из палаты, а я ворочалась в кровати до утра.

Утром медсестра отвела меня на перевязку, а потом я впервые за сутки посмотрелась в зеркало. И чуть не отшатнулась: правая щека в зелёных пятнышках, ухо заклеено пластырем, клок волос у шеи выстрижен, а вместо вчерашней косички — грязная спутанная масса. Плечо закрыто тугой повязкой, рукой шевелить больно, появился отёк.

Кирилл прав — мне будет трудно управляться в одиночку. Лучше всего уехать в Овсяновку. Дедушка поухаживает за мной, а я поухаживаю за ним. Жаль, перевязки там некому делать — ближайшая больница в райцентре, а до него ещё надо доехать.

Я почистила зубы левой рукой. Неудобная одноразовая щётка несколько раз сорвалась с линии зубов и поранила дёсны. Да уж, придётся разрабатывать левую руку.

В двенадцать часов дня, как раз ко времени выписки, приехал Кирилл. Он вручил мне букет ромашек и небольшую белую коробку. Почему-то вспомнились длинные холодные серьги, подаренные Юрием Георгиевичем. Я почувствовала себя неловко. Не время для подарков. Всё так глупо. Я протянула коробку обратно:

— Спасибо, но давай без прощальных подарков.

Кирилл замер, услышав слово «прощальных». Он сразу всё понял и даже справился с лицом. Не скривился, не нахмурился, просто облако набежало и ушло.

— Это не подарок, — сказал Кирилл. — Следователи нашли на берегу твой телефон — видимо, отлетел во время взрыва. Задняя панель разбита в хлам, я решил купить тебе такой же. А симку они вернули, — он отдал мне сим-карту.

— Задняя панель давно разбилась, — сказала я, — ещё в тот день, когда Степан меня заказал.

В тот день Василий Иванович раздобыл нам с Викой несложный заказ — три дня на яхте знаменитого режиссёра. Возможно, без секса. Просто побыть «бородами» для Степана и его очередного любовника. Как давно это было! Как много всего произошло за неполные два месяца.

— Ну что ж, теперь у тебя новый телефон, и ты можешь вычеркнуть «разбитое» время из памяти. Словно ничего не было. — сказал Кирилл. — Я так понимаю, ты всё решила?

— Да. Мы не можем быть вместе.

Кирилл сделал лицо «я не согласен, но спорить не буду» и открыл для меня дверь отделения. Я вышла на лестницу и сказала:

— Давай к Маше зайдём? Она на четвёртом этаже в гинекологии. Ты был у неё?

— Был, но она уже выписалась. Они с Пашей решили улететь в Калифорнию: там и врачи лучше, и безопасность обеспечить проще, и мать рядом. — Он подошёл к лифту и нажал на кнопку. — Маша всегда скучала по матери, а теперь, когда она ждёт ребёнка, ей и правда лучше в Америке. Я считаю, это правильное решение. — Он взглянул на часы: — Они сейчас, наверное, над Атлантикой.

Мы зашли в лифт и спустились на один этаж. Прошагали по вестибюлю до входных дверей.

— А Паша? — спросила я. — Паша тоже будет жить в Америке?

— А Паша будет жить в самолётах, ему не привыкать. Закончились наши покатушки. Ну ничего, Маша родит, преступников найдут и накажут, всё утрясётся…

Мы вышли на улицу. На меня обрушился душный питерский июль с тополиными пушинками, пылью и городским шумом. Я остро, до слёз, почувствовала, что я жива, что избежала страшной опасности, что рядом со мной мужчина, которому я нравлюсь, что где-то над Атлантикой другой мужчина, который дал мне шанс.

Хватит ли у меня духу им воспользоваться?

Кирилл открыл мне дверь джипа «Лексус» и сам сел за руль. Значит, тот чёрный «Порше», на котором меня возил Молчанов, принадлежал ему, а не Кириллу. Я ошибалась, считая Молчанова кем-то вроде высокопоставленного сотрудника. Их связывали намного более тесные узы, которые Молчанов ослабил, давая мне время выстроить отношения с Кириллом. О ком он больше заботился — обо мне или о друге? Что им двигало — благородство, забота о счастье Кирилла, вера в мою искренность? Или желание «пристроить» девушку, сделав окончательно недоступной для самого себя?

Любил ли он меня?

Возможно.

Любила ли я его? Я не знала. По неопытности я могла перепутать сексуальное притяжение с серьёзным чувством. Но ведь первое не обязательно приводит ко второму. Как говорила Вика: «Это не очень связанные вещи: похоть и любовь». Сколько девушек на этом споткнулись, включая мою мать!

Мы выехали на развязку. Если Кирилл повернёт направо — он повезёт меня к моему дому в спальном районе, если налево — в центр, к своей элитной высотке. Кирилл перестроился в правый ряд и остановился на светофоре. За нами притёрся большой чёрный джип, за рулем которого я заметила Олега Игоревича. Что ж, Кириллу и правда нужна охрана. Те меры безопасности, которые он предпринимал и которые казались мне смешными и излишними, на самом деле были необходимы.

Я посмотрела на Кирилла. Он хмуро глядел перед собой на дорогу, ожидая зелёного сигнала светофора. Волнистые пряди упали на смуглый лоб, крупные губы были поджаты. Руки уверенно лежали на руле. Это не Молчанов, который управлял автомобилем и самолётом кончиками пальцев. Кирилл предпочитал вступать в более плотный контакт — с техникой, с женщинами, со всем миром. Он не ускользал, как Молчанов, он открыто шёл вперёд.

Могу ли я его полюбить? Да, несомненно. То, что я узнала о нём с момента знакомства, полностью перевернуло мои первые впечатления. Я считала его мальчиком-мажором, шикующим на деньги отца-депутата. Я приписывала ему наглость, пресыщенность и эгоизм — но я ошибалась. Он оказался добрым, отзывчивым и верным. Он давно уже мне нравился — как человек.