Он замер и перестал помешивать картошку на сковороде. Сказал куда-то в пространство, не глядя на меня:

— Ты же только вчера вернулась.

— Ну и что? У меня каникулы, я развлекаюсь.

— А мне с тобой можно?

— Нет, извини.

И я пошла собираться.

Салон я посещала три дня назад перед «свиданием» с Юрием Георгиевичем, поэтому эпиляция, маникюр и педикюр были в идеальном порядке. Жаль, что нельзя быстренько перекрасить ногти из «бэби-дольского нюда» во взрослый оттенок, но снимать гель ради одного наряда мне показалось глупым. Пусть будут бежевые ногти к вишнёвому платью.

В ванной я отскрабила тело, намазалась диоровским парфюмированным маслом и сделала увлажняющую маску. Волосы высушила, сидя на бортике ванны головой вниз, а вот с макияжем пришлось повозиться. Мне хотелось добавить в образ драматизма. Я выбрала бархатное платье с вызывающе глубоким вырезом и пышной юбкой до колена. Оно намекало на стиль вамп, и я собиралась перевоплотиться из «сливочного наивняка» в «роковую женщину».

Где-то в глубине души я понимала, что эта возня в ванной, это желание поразить своим видом мужчину, представ перед ним в новом чарующем облике, — это лишнее, неправильное и пустое, но мне так хотелось увидеть его восхищённый взгляд! Не холодный и колючий, а — жадный, заинтересованный. Растерянный от того, что я ему нравлюсь, и он внезапно это осознал…

Но так нельзя, нельзя!

Я повернулась к зеркалу и заглянула в свои глаза с расширенными зрачками. Медленно провела пальцем по губам, подбородку и шее — до солнечного сплетения, где заканчивался вырез платья, и спросила своё отражение:

— Но почему нельзя? Он же не клиент…

И сама задрожала от своих слов, от скрытого в них признания.

Когда на телефон пришло сообщение, что машина ждёт, я надела золотые босоножки на головокружительно высоких каблуках и взяла сумку. Коля вышел в прихожую, угрюмо посмотрел на мой наряд и сказал:

— Я, наверное, домой завтра поеду.

— Тебе вообще не надо было приезжать.

Он кивнул, соглашаясь.

— Я просто захлопну дверь, ладно? У тебя есть ключи?

— Есть. Прощай, Коля. Не держи на меня зла. И дедушке привет передай, скажи, что у меня всё хорошо, пусть не волнуется.

Я мгновение поколебалась, обнять его или нет, но он сделал шаг назад, словно заранее отстраняясь от моих объятий, и я вышла в парадную. Сбежала по ступенькам и выпорхнула в летние сумерки.

У парадной, глянцево бликуя в свете фонарей, стоял чёрный «Порше». Я подождала, не выйдет ли водитель открыть дверь, но никто не спешил мне услужить. Тогда я села на переднее сиденье и вежливо сказала:

— Здравствуйте.

Молчанов посмотрел на меня, тронулся и ответил:

— Здравствуй, Аня.

Он уверенно влился в вечерний автомобильный поток и въехал на эстакаду Западного скоростного диаметра. Значит, мы едем на север. Может быть, на дачу к Кириллу?

Я сидела, прижавшись к двери, словно хотела быть как можно дальше от Молчанова, а сама косилась на его руки. Он управлял машиной с той же лёгкостью, с какой управлял «боингом»: не сжимая руль или штурвал, а контролируя его кончиками пальцев. Большая машина послушно и отзывчиво исполняла его команды. Невольно я вспомнила свои ощущения при взлёте: волнение, сладкая щекотка в солнечном сплетении, эйфория в момент отрыва от земли. Страх и… удовольствие.

Сейчас я испытывала похожие чувства.

Молчанов съехал на развязке и порулил в центр города через Васильевский остров и Петроградку. Приёмник был выключен, я слышала только тихий шорох шин по асфальту. Он припарковался на набережной с видом на крейсер Аврору и новый жилой комплекс, залитый огнями. Выключил двигатель и потянулся к бардачку, наклонившись к моим коленям так резко и близко, что я замерла и перестала дышать.

Пока он переворачивал в бардачке какие-то бумажки, провода и упаковки салфеток, я медленно подняла левую руку и коснулась костяшками пальцев его пиджака. Как бы случайно. Всего лишь на секунду. Я сделала это незаметно и осторожно, Молчанов ничего не почувствовал, но сердце у меня забилось, как у пойманной преступницы.

Наконец Молчанов нашёл пачку сигарет — каких-то тонких, видимо, дамских, — и нервно прикурил. Я впервые видела, чтобы он курил: от него никогда не пахло дымом. Он сделал одну затяжку, две, три. Мы сидели в полном молчании, как чужие люди или даже непримиримые враги. Это было невыносимо, от волнения и непонимания ситуации меня начало потряхивать. Зачем мы тут остановились? Смотреть на крейсер Аврору? Почему он молчит?

Я проглотила комок в горле и сказала каким-то сдавленным, не своим голосом:

— Всё-таки не получилось у вас оградить Кирилла.

— От тебя?

Я кивнула, хотя он и не смотрел на меня. Он открыл окно и выдувал тонкую струйку дыма на улицу, словно ему нечего было делать и он развлекался. Напряжение нарастало. С улицы доносились крики детей и автомобильный гул. Он докурил, вытолкнул окурок в окно и повернулся:

— Ты в туалете спрашивала про Лену. Откуда ты о ней узнала?

— Степан рассказал.

— Про то, что Кирилл проиграл её в покер?

— Да.

Молчанов не удивился.

— То, что на самом деле тогда произошло, знаем только мы с Машей. — Он впервые заговорил со мной искренним тоном, его лицо выражало полную открытость. — Мы были с ним, когда всё это случилось. Если ты думаешь, что ему легко далась эта ситуация, то ты ошибаешься. Кирилл вообще не такой, каким кажется. Особенно девушкам вроде тебя.

— Проституткам? — жестко спросила я.

— Нет, — он сделал паузу, — начинающим охотницам. У тебя пока не хватает опыта понять, на кого ты сделала стойку, и поэтому ты жестока. Ты увидела его и подумала: «Ах, какой красивый молодой миллионер! Наверное, в его жизни нет проблем, кроме выбора с кем переспать, какую яхту купить и какой галстук надеть». Я прав?

— А у него проблемы?

— Он несколько лет лечился от депрессии. А до этого таскался по ночным клубам, разбивал машины и сидел на кокаине. А ещё раньше он хотел застрелиться: украл у отца пистолет, но тот вовремя заметил пропажу. А началось всё с той игры, когда он поставил на кон свою девушку.

Я даже не предполагала, что Кирилл так тяжело переживал. Молчанов продолжил:

— Ему было бы легче, если бы он мог загладить свою вину и как-то компенсировать Лене тот вред, который причинил. Но Лена ничего от него не хотела — она его бросила и даже на звонки не отвечала. После Степана она пошла по рукам, опустилась, но Кирилла так и не простила. — Он потянулся за новой сигаретой, вытащил её, но потом всунул обратно и закинул пачку в бардачок. Щелчок прозвучал как выстрел. — Его мучило чувство вины, которое он не мог ни пережить, ни искупить. Он скатывался на дно: бросил учёбу, начал гонять на дорогих тачках, подсел на наркоту.