Мой взгляд блуждал по рукам Молчанова, которые ловко управлялись с ножом, кромсая яичницу с помидорами и толстые ломти ветчины. Как он голоден! Всё утро катался на доске, держась за трос с воздушным змеем. Устал, замёрз, нагулял аппетит. Посмотреть Молчанову в лицо — ему или кому-то другому из сидящих за столом мужчин — я не могла. Мне казалось, моё лицо выдаст мои мысли.

На веранде становилось всё теплее и теплее. Утренняя свежесть сменилась дневным теплом, ветер почти стих. На пляже начали появляться люди. Они стекались по дорожкам от своих коттеджей, огибали дюны, поросшие травой, и вальяжно располагались под яркими зонтами на удобных деревянных шезлонгах. Некоторые добредали до ресторана и расслабленно заказывали у Хосе кто чашку американо, кто мороженое, кто салат с рукколой и гребешками. На нашу компанию если и посматривали, то без излишнего любопытства.

Они и сами были «випами».

Кирилл и Молчанов не стали задерживаться после завтрака. Правила хорошего тона диктовали не злоупотреблять временем человека, пригласившего их разделить трапезу. Они тепло попрощались и обменялись визитками. Когда мы остались вдвоём, Юрий Георгиевич закурил сигарету и спросил:

— У тебя был с ними секс?

— С Молчановым — нет, а с Кохановским… Мы начали, но не закончили. Секса не было.

Юрий Георгиевич кивнул, словно знал об этом и проверял, совру я или нет.

— Кирилл попросил твой телефон, и я дал ему номер Василия Ивановича. Сказал, что ты не работаешь напрямую.

— Зачем?

— Я уеду на три месяца, должен же я как-то возместить недополученную прибыль? — он улыбнулся.

— И решили найти мне нового клиента? — я тоже улыбнулась. Вдали от Кирилла и Молчанова я становилась спокойнее и веселее. — Зря трудились, у Кирилла есть принцип — не встречаться с платными девушками.

— А кто сказал, что он хочет с тобой встречаться? Он совсем другое имел в виду, когда просил твой телефон.

Пока я обдумывала эту интерпретацию слов Кирилла, Юрий Георгиевич добавил:

— Всё, пойдём домой, не будем терять времени.

В понедельник утром я вернулась домой на машине, принадлежавшей Юрию Георгиевичу. Вернее, организации, в которой он служил. Тело сковывала усталость, между ног саднило, мышцы тянуло, а тяжёлые серьги с эмалью болезненно оттягивали уши. Я сняла их и положила в сумочку. Карманов в моём «девчачьем» платьице не было. Водитель ни разу за полтора часа не посмотрел на меня и не сказал ни слова.

Я вышла у парадной, заросшей кустами сирени, и направилась к двери. Вдруг со скамейки поднялся мужчина и перегородил мне проход. Я отшатнулась, но тут же узнала Колю. Он был небрит и помят, словно ночевал на улице. Глаза — красные. В руках он держал увядший букетик чайных роз.

— Что ты тут делаешь? — в изумлении спросила я.

Всего три человека знали, где я живу: Василий Иванович, Вика и дедушка. Он даже приезжал ко мне несколько раз, когда в сильные морозы озеро промерзало и рыбалка превращалась в мучение.

Неужели дедушка дал ему мой адрес? Больше некому! А ведь я взяла с него обещание, что он так не сделает.

Коля бухнулся на колени и сказал:

— Я приехал к тебе извиниться. Прости меня, пожалуйста, я был дураком! Я злился и ревновал. Я даже хотел тебя убить. Какая же я скотина!

— Убить?!

— Утопить, — откровенно признался Коля, — а потом сказать, что это случайность. Помнишь, как Петрик утонул в девятом классе? Его ещё искали баграми целую неделю…

— Коля, ну какой Петрик, царство ему небесное. Встань. Когда ты приехал?

— В субботу, — ответил Коля, но с коленей не встал.

— Сегодня понедельник, — напомнила я.

— Я сначала сходил в кофейню, про которую говорил дед Иван, но там сказали, что ты уволилась в прошлом году. Тогда я пришёл сюда и решил тебя дождаться. Я должен был извиниться, меня совесть загрызла.

— И сидел тут два дня?

— Да, боялся тебя пропустить. Ел «рафаэлло», которое купил тебе в подарок, спал на лавочке.

— А почему не позвонил? Наверняка дедушка и телефон мой дал.

— Ты достойна, чтобы стать перед тобой на колени, а не просто позвонить по телефону.

Хорошо ответил. Мне никто такого не говорил. И никто не хотел утопить меня из любви и ревности. Вот было бы забавно, если бы придумка Молчанова воплотилась в реальность. Вот бы он удивился.

— Ладно, вставай уже, пойдём домой.

Я лежала в ванне, в которой шипела и растворялась соляная бомбочка. Поверхность воды подёрнулась маслянистой плёнкой, прибывала пушистая пена, пахло спелым сладким манго. Ступнями я перекатывала бомбочку, то прижимая её к стенке ванны, то отпуская.

Заглянул Коля:

— Я в морозилке пельмени нашёл. Сварить?

— Свари.

— А лаврушка и перец есть? А сливочное масло?

Он пытался отвести от меня глаза, но они ему не подчинялись. Скользили по стенам, раковине, разноцветным флаконам на полочке, махровому половичку, но неизбежно останавливались на моём обнажённом теле. Меня смешила эта ситуация — но не по-хорошему, а по-злому. Поднимала во мне что-то тёмное, несвойственное ранее. В промежности у меня щипало, кожа ещё горела от пальцев Юрия Георгиевича, а перед глазами извивалась белая резинка от мужских трусов. Надо съездить в Стокманн и купить себе такие трусы. Надевать их на ночь вместо пижамных шортов.

— Коля, иди сюда, сядь, — я похлопала по бортику.

Он зашёл и сел.

— Знаешь, где я провела выходные?

Он помотал головой.

— Я была в гостях у мужчины. Он мне нравится как человек, но я его не люблю.

Коля отвернулся.

— Не хочешь меня утопить? — я сползла под воду, пуская пузыри и расплёскивая пену.

Он схватил меня и вытащил наружу, прижимая к себе:

— Не смей так говорить! Я никогда не причиню тебе вреда! Я сказал об этом потому, что хотел открыться тебе, чтобы ты поняла, как сильно я тебя люблю, чтобы поверила, что я раскаиваюсь…

— Я верю тебе, Коля. И я тебя не боюсь. Пусти.

Он послушно меня отпустил и я плюхнулась в свою манговую ванну.

— Давай договоримся так: я позволю тебе находиться рядом со мной, но ты должен выполнять следующие условия: не прикасаться ко мне без разрешения, ни о чём не спрашивать и не говорить о своей любви. Я и так помню, что ты меня любишь. Согласен?