Так же, как моя мать не могла избежать любви к моему отцу.

Ну хорошо, если нельзя избежать любви, то ведь можно избежать её проявлений? Взглядов, прикосновений, близости? Я разумный человек, а не животное, ослеплённое похотью. Бывает же чистая платоническая любовь.

— Поздравляю вас от всей души! Замечательная новость! — сказала я. — Дети — это чудесно, это цветы жизни…

Эта женщина с коляской…

Я несла что попало, лишь бы Маша не догадалась о моём состоянии. Я и правда была рада, что у Молчанова родится ребёнок. Он прекрасный мужчина — красивый, сильный, ответственный. Такие должны размножаться — и чем больше, тем лучше. Пусть у него будет много детей — двое, трое, пятеро. Пусть у него будет десять детей! Мальчиков и девочек, похожих на отца. И за Машу я радовалась — она любила Пашу всю жизнь, сколько себя помнит. Она пережила его взросление, развратную Леночку с золотой каретой и бог знает что ещё. У меня защемило сердце, когда я представила всю глубину её страданий. Она заслужила счастье как никто другой. Я со своими грязными мыслями и похотливыми желаньицами не стоила и мизинца этой женщины.

Хорошо, что ветер растрепал косичку и бросил пряди волос на лицо. Я могла убирать их, попутно смахивая выступившие слёзы. От ветра, конечно же.

Хосе крикнул с веранды:

— Анна! Эта песня для тебя! — и включил музыку.

«Дес-па-сито»…

Мед-лен-но к нам приближалась женщина с коляской. Я поняла, что с ней не так: я где-то её видела, но не могла вспомнить где. Такое знакомое лицо. Если бы не гигантские зеркальные очки и широкополая шляпа, я бы точно её узнала. Она закатила коляску в тень нашего зонта и спросила:

— Вы не присмотрите за малышом, пока я куплю у Хосе чашку кофе и круассан? Я так спешила на прогулку, что даже позавтракать не успела.

Она очаровательно улыбнулась ярко-красными губами. Маша подхватилась:

— Да-да, конечно! Мы с удовольствием присмотрим за вашим… У вас мальчик или девочка?

— М-м… девочка, — ответила женщина и задом отошла от коляски.

Она словно сомневалась, стоит ли оставлять ребёнка с чужими людьми. Или она в чём-то другом сомневалась. Где же я могла её видеть? Маша тоже почувствовала её сомнения:

— Не волнуйтесь, всё будет хорошо. Вы сможете наблюдать за нами с веранды и услышите, если ваша дочка заплачет.

Женщина кивнула и пошла к ресторану быстрым шагом. Наверное, действительно боялась доверить ребёнка незнакомкам и теперь спешила за своим круассаном. Но… Но ведь Хосе мог принести завтрак прямо к шезлонгу. Вряд ли бы он отказался поухаживать за молодой матерью.

Я проводила её взглядом и обернулась к линии прибоя, где Кирилл, Молчанов и инструктор отрабатывали прыжки на песке. Со стороны это выглядело забавно: трое мужчин в гидрокостюмах прыгают на досках для кайта. Но они смеялись, выкрикивали какие-то термины и выглядели вполне счастливыми.

И тут я вспомнила, где видела эту женщину. Когда я начала работать у Василия Ивановича, в агентстве случилась неприятная история: одна сотрудница украла у клиента пачку денег из сейфа. В качестве доказательства мужчина предоставил видеозапись скрытой камеры. Василий Иванович провёл внутреннее расследование и выяснил, что она давно сидит на героине, и эта кража — не первая в её практике. Остальные клиенты или не думали на неё, или не заметили пропажи ценностей. Василий Иванович уволил сотрудницу и с тех пор регулярно проверял нас на наркотики. А новеньких набирал очень тщательно: даже алкоголь и курение были под запретом.

Я вспомнила имя этой женщины — Зоя.

Я посмотрела на неё. У самой веранды она прибавила шагу и свернула в сторону КПП. Через несколько секунд её невероятная шляпа исчезла за воротами коттеджного посёлка. Раздался звук отъезжающего автомобиля — такой пронзительный, словно водитель резко нажал на педаль газа. Я поёжилась.

Зачем она оставила нам своего ребёнка?

Что за нелепое недоразумение!

— Знаешь, — сказала Маша, — я тоже хочу первую девочку. Папину радость, мамину помощницу. А потом, года через два — мальчика. Младший брат — это здорово, я по себе знаю. Когда Кирилл был маленький…

Она что-то говорила, но я уже не слышала её. На меня нахлынуло беспокойство. Проснулась и завопила чуйка. Я встала, запахнула молчановскую куртку и пошла к КПП. Остановилась. Двинулась к берегу, где парни наконец-то подняли в воздух своих змеев и с криками и гиканьем заскользили по мелководью. Остановилась. Солнце слепило, чайки кричали так громко, что в ушах закладывало. Я достала телефон, засверкавший в солнечных лучах, как огромный бриллиант. Но кому звонить?

Откуда у наркоманки и бывшей проститутки пропуск на закрытую территорию? Она живёт здесь? Родила ребёнка? Но зачем она бросила его на незнакомых людей и уехала куда-то на машине?

— … а Паша тоже был смешной. Однажды меня укусила змея — неядовитая, просто поцарапала зубами, — так он решил отсосать яд, чтобы меня спасти. Ему было тогда двенадцать лет…

Я подошла к коляске, отодвинула кружевную занавеску и заглянула. Там лежало что-то странное: картонные цилиндры, похожие на хлопушки, брусочки, завёрнутые в вощёную бумагу, какие-то проводки, старый разбитый телефон «Нокиа» — всё это было перевязано чёрной изолентой и выглядело как…

— Маша, — прошептала я тихо, голос куда-то делся, — мы должны…

Я так сжала айфон, что стразы врезались в кожу.

— … а потом тащил меня целый километр — он уже тогда был сильным и высоким, рано повзрослел…

И тут древняя «Нокиа» зазвонила. Потом что-то щёлкнуло и мигнуло. И в мозгу у меня тоже щёлкнуло. Времени звать на помощь не оставалось — все далеко, никто нам не поможет. Крикнуть Маше «ложись» я не могла — горло перехватило от страха, язык прилип к гортани. Не помня себя от ужаса, я прыгнула на Машу, повалила её на песок и закрыла голову. И уже в полёте услышала хлопок взрыва и почувствовала, как нестерпимый жар обжигает мне руки.

«Пока ты не начнёшь кричать и не забудешь, как тебя зовут», — пел горячий пуэрториканец.

Всё остальное я помнила смутно. К нам подбежали люди, подняли и оттащили подальше от покорёженной детской коляски. Потом я оказалась в руках Кирилла — он не обнимал меня, не трогал, а только придерживал за талию, пробравшись мокрыми холодными пальцами под свитер и куртку. Зачем он так? Мне холодно.

— Паш, снимай, — негромко сказал он, — надо посмотреть, что там.

И Паша здесь? Я почти лежала на Кирилле, уткнувшись лицом в его грудь, а кто-то раздевал меня сзади. Снял куртку, приподнял свитер. Я попробовала пошевелиться, но правое плечо пронзила боль. Ещё болел затылок и правое ухо. Я скосила глаза и увидела кровь на песке. Чуть дальше, у самой воды, сверкал стразами пустой чехол от телефона. А где айфон? Бедненький, не везёт ему со мной.