— Господин, люди требуют, чтобы вы вышли.

— Зачем?

— Чтобы они сами сюда не зашли.

— А им нельзя заходить в трактир? Как ты тогда дела ведёшь?

— Дела я веду жёстко и по правилам, и запрет на драки — одно из правил моего трактира. Так что выйди по-хорошему, или будешь под кустом ночевать! — О как. Сначала «господин», а потом такое…

— Какие драки? Что я такого сделал?

— Оскорбил единственную дочь старосты и приехавших из столицы дочерей его помощников!

— Да я же просто…

— С ними будешь разбираться! Выходи, или я сам тебя вышвырну!

Вот херня! Теперь я уже не рад отсутствию Юнгерна и машины с тяжёлым пулемётом. Пока иду к двери нацепляю оставшуюся в инвентаре броню, которую так и не успел дополнить ни штанами со шлемом, ни приглянувшимся шестопёром.

— Господа, вы совершаете большую ошибку! — взывать к разуму толпы — заведомо проигрышная стратегия, но судя по расстановке противника, а также по тому, что меня не схватили сразу после выхода из двери, бить начнут только по завершении разговора. При том вне зависимости от сказанного, а значит лучшее, что я могу выиграть на этом этапе — время. А там и Юнгерн вернётся, возможно даже на колёсах.

— Да у него всего лишь второй уровень! — крикнул кто-то из толпы. Несколько человек расхохотались.

— Ты охуел, так с моей сестрой разговаривать? — сказал здоровенный амбал, стоящий в центре полукруга, образованного толпой.

— Это которая твоя сестра, мелкая пони-единорожка, серая мыша́ или розовая слониха? — здоровяк задал слишком низкий уровень беседы, чтобы продолжать разговаривать со всеми присутствующими. Он может просто отправить их на меня, а потом избить, зажатого в руках своих дружков. Но чтобы отдать команду, нужно сначала подумать, а ему и так почти нечем. Разозлю его так, чтобы ярость расплавила последние мозги.

— Это форма Института Системы, ты, жалкая деревенщина! — заверещал крестьянин. Видимо, гордится сестрой, точнее тем, что она выбралась в цивилизацию, раз меня, не знакомого с атрибутами цивилизованности, деревенщиной называет.

— Если твоя сестра и так систематическая институтка, то чем её оскорбило моё предложение? — напрямую я ничего не предлагал, но подкат — вещь заметная с первых слов. Толпа заржала, оценив шутку.

— Да ты ваще попутал, пёс!

— И что ты мне сделаешь? — в атаку-то он после своих слов не пошёл, да и одет в пропитанные пылью рубаху и широкие штаны, которые явно не добавляют ему стойкости, а у меня скрытые кастеты и сапоги с металлическими вставками.

— Убьйуууууууууууу! — сказал он, переходя на вой. Лицо, и прежде бородатое, покрылось шерстью полностью, руки удлинились, а плечи слегка расширились. Оборотень.

Заметить его рывок я успел, а вот предпринять что-то — нет. Короткие прямые когти не пробили куртку, но удар впечатал меня в стену, выбивая воздух из лёгких. Оборотень уже стоит надо мной. Хорошо, что строение его черепа не изменилось после превращения, и у него нет собачьей пасти, которой так удобно рвать людям глотки. Хватает меня за руку и поднимает по стене, за что и получает металлическим носком сапога по яйцам. Наполненный скорбью вой извещает меня об удачном попадании, и я развиваю успех двумя ударами по бокам, ниже рёбер, после чего разрываю дистанцию.

— Son of a wolf! When the fight is calling! — толпазапелабезмузыки, нослаженно.

Оборотень снова сближается рывком и бьёт длинной лапой по моему незащищённому бедру, но я успеваю подставить руку в непробиваемой для него перчатке. Отвечаю хуком в висок — ещё одна огромная ошибка. Если я его пробью, и оборотень сдохнет, то толпа меня порвёт, а если не пробью, то следовало целиться в челюсть, там система поможет.

— Son of a wolf! And the night has come!

Получаю серию быстрых ударов по корпусу — порвать меня больше не пытаются. Уклоняюсь вправо, доворачиваюсь с подшагом и продолжением поворотного движения выцеливаю правой рукой челюсть. «Волк» тоже не стоит на месте, так что удар приходится прямо в хищный оскал. Наверное, больно.

— Son of a wolf! Can you hear me calling?

Подныриваю под нацеленный мне в голову удар лапы, отвечаю сзади по печени, и уже сам оборотень разрывает дистанцию. Две ошибки он мне простил, а вот третью… Просто, как ещё назвать мой рывок к нему, заканчивающийся мощным пинком по голени, если не ошибкой? Эта тварь, вообще то, значительно быстрее меня, и все мои успехи происходили исключительно по причине везения и запредельной тупости оппонента. Короче, по ноге я не попал, зато получил лапой по лбу с противоходом, то есть прямой удар навстречу движению.

— Son of a wolf! Can you see him dying? — последнее, чтояслышал.

Из забытья меня вывел томный шёпот: «Моя прелесть…». Я открыл глаза и оказался в незнакомом месте, не похожим на трактир и вообще на деревню, разве что кто-то из крестьян решил обустроить себе секс-подземелье с игрушками и госпожой. Атмосферу создавала равномерная подсветка от матовых светильников, заливавших чёрный интерьер комнаты красноватым светом. Шарикового кляпа во рту я не заметил, как и наручников на запястьях, но в таком месте это можно очень быстро исправить.

Госпожа подпирала коленом мои яйца, гладила по плечам стеком и демонстрировала огромные сиськи, в лифчике с открытыми сосками. Это её шёпот я слышал.

— Что происходит? Кто ты такая?

— Я — твоя госпожа, раб.

— Это я и так понял. Делать-то что будем?

— Какой нетерпеливый! Нет, сначала отдай мне свою душу!

— Да без проблем, забирай. И учти, я не люблю жёстко!

— А мне плевать! Теперь ты принадлежишь мне! — удар стеком по щеке, замах на второй. Перехватываю.

— Ну хорошо, красавица, если тебе принципиально, то давай хотя-бы стоп слово установим! Флюгекехаймен подойдёт?

— Как такое возможно? Я же тебя подчинила!

— Ну нет, чтобы меня приручить нужно чуть больше, чем просто красивый наряд и атмосферная комната. Как минимум лет десять любить, кормить и заботиться, и то не факт, что стану ручным. А ты, между прочим, даже не дала!

— Моя прелесть… А сколько у тебя резистивность? — испуганно спросила девушка.

— 26, а что?

— Ты говорил, что любишь помягче? — сказала она, подаваясь вперёд. Мой ответ утонул в поцелуе. Стек куда-то пропал.

Я почувствовал, как она сползает вниз по моему телу. Что делать? Мне всё похуй, я сделан из мяса. Мясу сейчас будет хорошо. Или? От представшей в мыслях картины меня бросило в дрожь, и я решил обсудить этот вопрос с партнёршей.

— Подожди! Ты показала себя слишком опасной, чтобы я мог с тобой расслабиться!

Вместо ответа — лизь лизь.

— Откуда мне знать, что ты не совершишь акт членовредительства прямо посреди процесса?

Поцелуй.

— Моа пьелефть…

Ну нет, это уже БДСМ иного уровня! Одновременная ебля тела и мозгов, я же не выдержу… Приподнимаюсь на локте, протягиваю руку вперёд и упираю палец ей промеж глаз, после чего лёгким нажимом направляю её голову вверх. Она подчиняется, и я не останавливаюсь, пока наши глаза не встречаются.

— Ты пытаешься оправдать своё нежелание отвечать на вопросы набитым ртом?

Лёгкий кивок вместо ответа. Убираю палец и принимаю сидячие положение.

— Как тебя зовут?

— Ши.

— Где мы находимся?

— В твоей гол… В моей комнате!

— А комната твоя в моей голове?

— Да.

— Мне что, из тебя информацию под пытками добывать?

— Даааа…

— Зачем тебе понадобилась моя душа?

— Чтобы мы могли всегда быть вдвоём, моя прелесть.

— Так, зайдём с другой стороны… — девушка с готовностью повернулась ко мне спиной. Я приблизился и обнял её, лаская живот и грудь руками.

— Откуда ты появилась в моей голове?

— Ааахх, как ты можешь думать о голове в такой момент?

— Считай это разновидностью пытки — в советском кино я видел пытку апельсинами, а то, что происходит сейчас я бы назвал пытку дынями.