Если бы не другой кандидат в консулы.

— Что за вздор, друзья. Сцевола не имеет права казнить наших гостей без суда! — За время, пока они слушали на задних рядах его речь, Дэйран нашёл и силу, и мужество в уроженце Скаваллона. В другой обстановке он даже счёл бы, что этот Люциус Силмаез верит в Единого Бога. — Это немыслимо! Магистр оффиций вообще не имеет права распоряжаться в Сенатос Палациум!

— Наших гостей? — опешил Сцевола. — Или врагов Его Величества?

— Ты определяешь, кто ему враг?

— Как мало ты понимаешь!

— Тиндарей был умнее своего отца…

— Был!

— А заповеди гостеприимства ничего не стоят?

— Уймитесь! — ввязался трибун. Дэйран испытывал на себе его взбешённый, ставивший в тупик взгляд. — Вы помешались! Данбрен, Агро?!

— Это были только маски.

— Всё здесь — сплошные маски! — простонал Варрон.

«Яма, как ты сам заметил».

— Брат, ты знаешь этих слизней? — рассердился Сцевола.

Варрон пробормотал нечто вроде «тебе какое дело?»

— Отцы-сенаторы, зачем вы так? — Феликс Страборион собственной персоной. — Поступим, как поступали наши предки, и выслушаем обоих кандидатов поочерёдно.

Последний из сенаторов того же прошлого, что и Дэйран, Феликс работал в Академионе при Архикраторе Юлиусе, его досье разило слухами о тайных экспериментах, гигантской лаборатории, живых куклах из металла. В дальнейшем ничему из того не нашлось подтверждения, но отпечаток гениальности Феликс нёс, как бремя. «И для чего ему голосования и выборы?»

Предложенный им выход получил согласие у сенаторов — наблюдая за игрой в красноречие, Дэйран сделал вывод, что Феликс завоевал такой непререкаемый авторитет, что и сам мог бы претендовать на консула, если бы захотел или… если бы что? Сцевола проглотил язык. Его жрец замялся. У Дэйрана временно отлегло от сердца. Выходит, ещё поживём.

— Люциус, что вы об этом думаете? — пригласил его сенехаментор как бы от лица присутствующих. Оратор спустился. Очень скоро его тоже окутал стекловидный люстрин воскурений, забрался кашлем, выкатил тихим проклятьем из уст, и Люциус Силмаез встал около Дэйрана, то ли потому, что пюпитр был занят Сцеволой, то ли выказывая этим поддержку.

«Смотри, как он близко! Захвати в заложники, давай, ты умеешь, ты сможешь уйти». — Кто-то коварный проснулся в этериархе. — «Хочешь вернуться домой? Это шанс… шанс… шанс…»

— Я знал Архикратора, — ручался Люциус. — Его Величество относился к Пакту с уважением. Не думаю, что эти люди нарушили договор, они пришли, ему следуя. Кто нанял Розу и не оповестил Сенат? Если мы не будем чтить обещания, спрашивается, зачем варварам это делать?

Некоторые согласно «ахакнули». Магнус отвернулся.

— Эти люди невиновны. Наши боги правда такие, какими их представляет себе Сцевола? Им неизвестны понятия о милости?

— Боги не бывают другими! — перебил жрец. — Ты безумен?!

— Народный трибун, вы что скажете?

Варрон свёл брови вместе. Сомкнутые губы потерялись где-то в горькой ухмылке. Его сходство с магистром оффиций читалось в глазах — пронзительно голубых.

— Не люблю фарс, он мне надоел, — сказав это, Варрон ушёл на своё место. Ушёл в спешке, будто пожалел, что вышел.

— Благородный Магнус согласен со мной, друзья. Фарсу фанатиков пора положить конец.

— Силмаез, ты не только лицемер, ты лжец! — рассерженный магистр едва не схватил его за вырез туники. — Что полагается лжецу по Закону? Отсечение языка!

Сходство между Сцеволой и Варроном было ещё одно: горячность ревнивого неофита. Она выдавала в них братьев куда явственнее, чем глаза или высокий рост (или Дэйран судил по себе: жизнь в согласии с природой приструнила его гнев и вышколила владение собой).

— Ба! Сцевола, кто тебя назначил магистром?! — И Силмаез заразился их вспыльчивостью. — Ему надо отрезать руки!

— Когда Мы станем диктатором, ты первый, кто потеряет всякое дворянское достоинство. И Наш любимый брат тебя отринет, плебей!

— Кем ты себя возомнил?! Что за бескультурщина, друзья!

— Сиятельные… сиятельные… — Феликс спустился их разнимать. «Новый шанс улизнуть, пока все заняты разборками». — Вы на собрании. Вы…

Дэйран оглянулся. Шанса нет, жрец следит. Почему он улыбается? Его улыбка таила угрозу. Тело от неё коченело, как обмороженное.

— Успокойтесь, — увещевал сенехаментор в покое непотревоженного голема. — Вы уймёте дрязги в суде или в бою на Арене, как кому заблагорассудится. Не здесь, здесь храм красноречия! — Люциус Силмаез подался вперёд, Феликс задержал его так и не выпавшее оскорбление взмахом железной руки. — Пусть выскажется магистр оффиций.

— А ты зачем лезешь, старик? — с презрением спросил Сцевола. — Не строй из себя арбитра, двуличный лукавец! — Фокус его внимания переместился к Дэйрану. «Шанс сбежать безвозвратно упущен…», да кто или что заставляет его думать о таких постыдных вещах?! — А единобожцев закон требует казнить. Закон, который древнее нашего. Он сама истина. Если ты Четверых ни во что не ставишь, если тебе плевать на правосудие, выдержит ли Амфиктиония третий твой консулат? Теперь, когда ты с ними заодно!

— Нонсенс, — оспорил Люциус.

— Полно вам! — сказал Феликс. — Сенат должен назначить расследование. Без расследования не выяснить, кто заказал убийство первосвященника, соответственно, и выводы делать рано. Это логично? Это понятно всем?

Сцевола сделал шаг.

— Заказ был сделан Нами, — как василиск, прошипел он роковое признание. — Шкатулка играла, Мы оплатили кровью за кровь, змея лишилась головы, а Боги насытились местью! Ну, что же, достославные, если Боги за Нас, кто против Нас?!

Хионе двинулась к нему, принимая вызов. Дэйран схватил её за верхний конец тоги. Вместо слова «отставить!» его горло содрогнулось в кашле.

«Убей его наконец!» — заартачились голоса. — «У молодого фециала, что справа от тебя, есть кинжал. Забери. Подруга откроет двери, и в потасовке вы сбежите!».

Эти ужасные мысли. Они лезли в него. Расползались по губам, путались. Как паразиты, обитающие в плоти, извиваются, оставляя после себя споры и миазмы, так этим голосам наследовала тоска, опьянение и страх.

«Дым… возможно, это дым…»

— Тебе это не сойдёт с рук! — сказал Люциус.

— Уже сошло. Гляди, сенаторы кивают, соглашаются, томятся в сомнении, но озлобились ли? Нет! Мы ответили за себя. Тот, кто выберет Наш диктат, получит всё, и даже больше того, исполнит волю Богов. Патриции никогда не унизят себя до помощи плебеям, ведь там, где не будет плебеев, не будет и патрициев. И Мы вернём цезариссу Меланту, исправим твою ошибку… нет, накажем твоё предательство, а Тимьяновый остров, вместе с Вольмером, разграбим и спалим на потеху стервятникам!

— И ты правда думаешь, что кто-то проголосует за это?

— Все проголосуют, ибо… — Продолжение фразы Дэйран не расслышал, его сознание забредило речитативом барабанов и призраками демонических существ, витающих в сизом мареве.

— Этериарх… этериарх? — Хионе повернула его голову к себе. Колени Дэйрана подкашивались. Перепонки разрывались под тяжестью голосов.

Что-то не так. Что-то происходит. «Колдовство?»

— Дым… что он намешал… кхе-кхе…

— Ты не имеешь права их казнить до конца Выборов, — голоса искажали велеречивый тон Силмаеза в пыхтение беззубой старухи.

Его оппонента, вероломного Сцеволу, голоса очищали, удобряли глубоким тоном, мастерили из него воплощение Единого:

— Их ждёт прогулка по казематам. — С той же почти божественно равнодушной красотой он указал фециалам на Дэйрана и Хионе. — Убить их сейчас было бы скучно, не так ли? Мы хотим, чтобы узнали, что есть гнев Богов…

Этериарх хотел — но не затруднил свой арест. Он падал, когда его подхватили, потом его поволокли, обездвиженного, к выходу на свет божий. Хионе — та отбивалась не в шутку. У воина не было сил помочь, и желание вскоре тоже ушло. Его убеждения, его принципы, его готовность к самопожертвованию улетучились на выдохе.

В разуме укоренились две сущности: боевой клич Хионе и улыбка лазуроволосого жреца, рассекающая ему горло.