— Время истекло, — изрёк примас. Магнус перебил свою речь, не закончив. — Что может Лефон, слуга Богов, сказать об этом?

Жрец поднялся, вяло и неторопливо, как ленивец, и грозно вскинул кулак:

— Ложь, ложь! Этот Варрон безбожник! Не верьте ему! Он силой и оскорблениями заставил старого Лефона отдать мешок! Старый Лефон клянется, что всё сказанное этим нечестивцем постыдный бред!

— Насильник! — Магнус отплатил ему тем же.

«Любимый братец никогда не умел держать язык за зубами».

— Это серьезное обвинение, — вступился Сцевола. — Готов ли Наш брат за него ответить?

— Молчите! — молвил разгневанный примас. — Как смеете вы устраивать базар на судилище?!

Морщины выступили на лице Магнуса, он грубо вздохнул и ушёл за кафедру, Сцевола с равнодушием следил за движениями трибуна, ища признаки его волнения. «Его защита обречена, он понимает это».

— Воистину, обвинение серьёзное, — сказал примас, — но и разумное, ибо всякому известно, сколь губителен опийный мак.

«Это ничего не значит…»

— Что сиятельная Юстиния расскажет суду о своей сестре?

Девушка, сохраняя самообладание, встала. Сцевола видел, как она прячет руки в накидку, и с недоверием глядит на Магнуса, а на Цецилия — с ненавистью.

— Я согласна с господином Сцеволой, — произнесла она, — и считаю, что моя сестра была похищена Марком. О Тимидии не могу сказать ничего, что знаю, но подтверждаю, он следил. Прошу заметить, я… хм… брак между нами не состоялся, и…

— В каком смысле? — спросил один из судей.

— Она хочет сказать, — перехватил Сцевола, — что брак не был консуммирован согласно эфиланским законам. Это означает, что Цецилий не мог в принципе унаследовать титул анфипата.

— Это правда? — Судья посмотрел на Марка Цецилия.

— Мой подзащитный убежден, что это не имеет значения, — нашёлся Магнус. — Однако, замечу, что на Флоссе живут по обычаям, не предполагающим консуммации. Закон защищает любые обычаи.

— Вы упомянули о трупе, — сказал примас судейской коллегии, — будто бы он может принадлежать как жертве Клавдии, так и самой анфипатиссе. Что же, прошу привезти его на опознание в суд. Сиятельная Юстиния готова?

— Да.

— Ликторы, покажите мёртвого!

Спустя несколько минут Сцевола увидел, как два ликтора вынесли из арочной двери укутанное в плащаницу тело. В небе собирались тучи, кочующий по комициуму ветер подхватил трупный смрад. Все, помимо Сцеволы и Лефона, закрыли носы. Сцевола не закрыл, ибо привык к мёртвой плоти. Лефон, наверное, ничего не чуял из-за старческой слабости.

Юстиния побрела к телу, пленительные губы её дрожали, глаза охвачены волнением и раскрыты, лицо смурнеет, как небо, и косметика не избавляет от слёз. Она отслонила плащаницу от бездыханного лица. закрыла глазки. Сцевола ловил её малейшие движения. Вот она откидывает её целиком. Вот осматривает оголённый труп. Вот давится кашлем. Вот обнаруживает что-то…

— Это… — Она взаривается повторно, судилище тонет на щемящий, протяжной миг, в тишине, но не ровен час, вспыхивает плачем и разряжается криком. — Это она!.. она-а-а!..

____________________________________________

[1] Председатель суда.

МАГНУС

— Что ты творишь? — зыкнул Магнус, получив момент передышки, пока анфипатисса опознавала тело. — Ты говорил, что у вас было!

Гюнр растерялся.

— Мы почти, это…

— Надейся, что приглашённые спасут тебе репутацию.

— Думаете, сиятельный, мы победим? — вполслуха спросил Цецилий. — Я не хочу в клетку…

Девушка закричала «это она, она!» и сникла, словно осушенная губка. Магнус понял, что ферзь старшего брата съел ещё одну фигуру. В худшем случае, но при грамотной защите, Марку грозило бы, максимум, несколько месяцев в шахтах. Сейчас…

— Забудь о клетках, ты туда не попадешь.

— Обещаете? — моргнул гюнр.

— Да, потому что тебя, скорее всего, повесят.

Кровь отлила от его лица.

— Как…

«Ну быстрее же, судьи! Шевелите ртом. Пусть Гай выскажется, и я постараюсь спасти нас…»

Прихвостни магистра унесли тело и отвели плачущую девушку обратно к местам для гостей. Зеваки обступили её, писцы-грамматики из Акта Дьюрна заносили в свиток ход судебного разбирательства. Если Магнус не сможет провернуть ход конём, то в завтрашнем выпуске Дьюрна напишут так: «известный защитник не справился со своими обязанностями».

— Сиятельный магистр, будет ли у вас ответ на речь вашего славного оппонента? — «Хвала тебе, примас, наконец-то!» — Ибо, ежели Клавдия мертва, мы рассматриваем уже не дело о похищении, а дело об убийстве.

— Верно. — Брат говорил, как и ранее, представительно и высокопарно. — Это накладывает на плечи презренного плебея куда больше ответственности. Обвинение предлагает повесить его, как велит «Закон о Преступлениях и Судопроизводстве».

— Что насчет речи вашего оппонента?

— Мы убеждены, что материалов дела достаточно для вынесения приговора. — «Ну да, конечно!», подумал Магнус с усмешкой. Сцевола убрал руки за спину. — То, что совершил преступление именно плебей, а не почтеннейший служитель Ашергаты, говорят свидетели, в частности, Реюс. Можем ли Мы сомневаться? Да, воистину, ибо только высочайшим судьям решать судьбу обвиняемых. Но обратите внимание, достославные, как можно спутать каштановый волос с медным? Никак, разве что Реюс был бы полуслепым инвалидом. Он же, насколько вам известно, в своём уме и добром здравии. В отличии от покойной Клавдии, да пополнит она сонм праведных. — Он склонил голову и, судя по всему, что-то читал. — Защитник презренного плебея прав, кровать пропиталась опием, но Боги свидетели, разве этот почтеннейший старик, отдавший жизнь служению Троим и Одной, способен кого-то убить? Мы полагаем, что лауданум был выкран из сумы почтеннейшего Лефона Тимидием, вскоре после чего серв отравил её, а Цецилий её обесчестил. Осмотр показал синяки на шее, оставленные человеком с сильной хваткой, её душили, как зверя, влагалище же её разорвано, что уже вопиёт к правосудию. Вы посмотрите на гюнра — его мышцы, как скала в горах! А теперь взгляните на мудрейшего Лефона, и задайте себе вопрос, смог бы он подставить свою ученицу, опорочить её, душить её, пока она сопротивлялась, а после, добившись её безволия, закопать заживо?

«А что до любовника Клавдии? Ты думаешь, я поверю в его россказни?»

— Время истекло! Есть что заявить защитнику?

Магнус пригласил на площадку друзей и коллег Марка.

— Прошу заслушать свидетелей доброй воли! — сказал Магнус, затаив мысль, что не лишним было бы и самому Цецилию излить душу, а вот что делать с Тимидием…

— Пожалуйста, — одобрил примас. — Но каждый из свидетелей доброй воли да запомнит, что присягает на честность, наказание за нарушение присяги по умолчанию ведёт к штрафу. Итак, кто же первый подтвердит честь Марка из плебейского рода Цецилиев?

— Его мать, — выступила женщина сорока и одного года, маленькая, с короткими волосами, в заштопанном суконном платье. — Я, э-э, ваши светлости, хочу сказать пару слов о нашей жизни… Родила я его на конюшне, и несмотря на то, что жили мы очень бедно, очень… плохо, я верила, что он вырастет человеком. Думаю, моя… э-э… вера, сбылась. — «Вот так, смелее, смелее, женщина!» — Чтобы в детстве он кого-то обидел… да не в жизнь, ваши светлости. Люди мы мирные и далеко не, как это называется… не амбициозные. Своим трудом жили, своим горбом разживались хлебом-солью… Но после, как мой муж слёг, только Марк, мой Марк, тянул наше хозяйство, помогал по дому, возделывал наш огород… а когда пришли солдаты и сказали, чтобы он собирался в Урбикон, потому что матрона выбрала де его в мужья для своей дочери, как я не могла не радоваться? Мой сын! Мой любимый сын! Он был так счастлив. Он сказал мне, когда уезжал, что, мама, однажды я привезу тебя во дворец, сбылась моя мечта, вот что он сказал. А нонче он здеся, в суде, нешто это по совести? Не нашенское это дело, какие интриги плетут, но он достоин лучшего. У меня всё…