— Одно мы знаем точно: она уходила не через дверь. — Магнус посмотрел на слугу. — Верно, Тимидий?

— Д-д-да, — откликнулся тот. Он, как мышь, спрятался за портьерами.

— Есть и другие окна, — заметил Ги.

— Я в-в-всё зак-к-крывал.

— А это? — Магнус указал на окно над кроватью.

Помрачнев, Тимидий отрицательно замотал головой.

— Отлично. — «Не думал, что скажу это!» — Ги, тащи нож и светильник: на улице смеркается, а нам ещё по кустам лазить…

_____________________________________

[1] Хоробат — инструмент для проведения нивелировки.

МАГНУС

Полынь поддавалась свободно. Нож разрезал стебли, как спелое яблоко, высекая горький запах. Огород виллы был в два раза крупнее, чем Магнус предполагал: не сделав и пяти шагов, он уже расцарапал локти колючей лозой, в сандалии забилась грязь, к волосам прилипли не больше горошка соцветия.

На небо всходил месяц. Отплевываясь от паутины, Магнус повернул в западную часть огорода, куда, как ему показалось, вела давным-давно забытая садовая дорожка. В свою очередь Гиацинт проверял восточную. Обоим Тимидий — угодливый, но славный — любезно предоставил мясные ножи.

Полынник был влажным и на спусках клинка оседали капли воды. «Безобразие! — ругался Магнус. — Каким надо быть ленивым, чтобы нарастить такой лес?»

Будь виновником слуга, он бы даже согласился, что нечего прислуживать безумным хозяевам, люди имеют право на отдых. Но перед тем, как он полез в окно, Тимидий его предупредил: это Клавдия, в запале очередного сумасшедшего идефикса, настрого запретила наводить в огороде порядок, ибо готовилась к пришествию некоего «Небожителя», он же по сути не виноват.

Магнус бы с радостью сбросил вину на повседневную человеческую лень, если бы не знал, что в полыннике уже кто-то гулял. Стебли были сломаны или покошены, на земле — слепки подошв. Нет, безусловно, кто-то время от времени ходил здесь. А поскольку никаких животных или гостей у Кладвии не бывало сроду, а Тимидию запрещали появляться в огороде, Магнус сделал два предположения: что, возможно, жрец-хитрец пробирался к окну и тайком подглядывал за спящей анфипатиссой или Клавдия — с присущими ей странностями — бродила здесь, как полуночница.

Магнус не мог точно сказать, что ищет. Потайной лаз, тайник, затерянный ход через живую изгородь с той стороны огорода, который бы подкинул идею, чем тешила себя Клавдия в перерывах между постельными ритуалами, и куда она могла так скоропостижно исчезнуть.

Лефон явно недоговаривал чего-то. И хотя Магнус угрожал ему наказанием, без потерпевшей преторский суд ничего ему не сделает. Найти же девушку — задача важнее. Найденная Клавдия, живая и невредимая, побудит суд признать, что его подзащитного оговорили; что Кладвии ничего не угрожало, и она сама, будучи «слегка» помешанной, сбежала и заблудилась.

Порезы чесались, как комариные укусы. Издали слышалось, как Ги косит стебли и бранится на своём певучем амхорийском языке. Магнус обернулся: дорожка, которую он проторил, была вылитым каньоном оттенка зелёного опала. Некоторые из стеблей, обрезанные, стояли точно штыки, воткнутые в землю.

Он достиг конца огорода, когда месяц стал ярче, а небо — темнее. Кроме заросшего заборчика вокруг водоёма, настолько забытого, что там уже плавала тина и квакали лягушки, Магнус не нашёл ничего ценного. За прудом высилась живая изгородь из чубушника, непримятая, без пробелов и вылазов, с подросшими ветвями. Исследование изгороди по её длине не принесло никаких плодов.

В какой-то момент Магнус начал подозревать, что переоценил ожидаемый успех. Игра не стоит свеч — чересчур густые заросли, чересчур широкое место для поиска, чересчур пространные доказательства того, что кто-то бывал в полыннике. Примятость могла быть вызвана ветрами, слепки подошв — ручьями и действием насекомых. Сдаётся, он принял желаемое за действительное?

Он хотел плюнуть, позвать Ги обратно, сказать ему, что они попытают счастье у Реюса, любовника Клавдии, или ещё раз обследуют помещения виллы, но на обратном пути услыхал его.

— Патрон! Идите! — звал Ги. — Я что-то нашёл!

«Наконец-то!» — обрадовался Магнус. — «Правда нашёл?»

Минуту спустя он уже стоял около Гиацинта, ошеломлённый, безрадостный, с приступом тошноты, спирающим горло. Его живот свело, щёки похолодели, как при простуде, умом завладевал ледяной разлив предчувствий. Ему было неясно, что он видит, однако взрыхленная земля, местонахождение и общая картина окружающего предлагали нежеланный ответ.

Дебелый каштан обнимал ветвями небольшую лужайку. Её огораживали валуны, затянутые резучими лозами, её дальняя часть — та, что за каштаном — упиралась в кустарник у живой изгороди. В пяти шагах от каштана к полыннику, в центре лужайки, бледнели две исхудалые, покрытые гнилью руки, торчащие из почвы. Левая лежала навзничь, растопырив пальцы, правая — согнутая в локте — упала назад. Остальное тело покоилось в почве.

— Маленькая тайна Клавдии, — сухо заметил Ги.

— Принеси лопату.

Выполняя поручение, юноша отправился искать Тимидия. Магнус остался с трупом, подавляя рвотный позыв, норовивший выплеснуть обед наружу. «Какой он там?» — Вид обречённых рук наводил на размышления.

Мертвеца закопали живым. Пожалуй, он задохнулся уже после того, как его руки раскопали дорогу на поверхность, но до того, как показалось лицо, и он мог бы сделать тот спасительный вдох, к которому стремился.

Воистину, страшная участь.

Кем бы ни был мертвец, Магнус ему сожалел, что называется, всей душой — правда, он не верил ни в душу, ни в загробную жизнь. Но какой неописуемый, должно быть, ужас захватил этого человека, знающего, что он задыхается и что после смерти его не ждёт ничего, кроме червей? «И ни бюста, ни статуи в твою честь».

Ги притащил две лопаты и Тимидия. Тот повторял, как речитатив, что слышит о трупе в первый раз, и не имеет предположения, кто захоронен у каштана.

Понимая, что делать нечего, Магнус снял плащ, оставшись в одной тунике, и взял лопату. Ги — схватил вторую. Тимидий пристроился в сторонке, неприкаянный и бездельный, трибун решил, что служке и так досталось, и не привлекал его к делу.

Они раскапывали останки порядка десяти минут, и когда отбросили последнюю кучу земли, когда мёртвое тело предстало во всей бренной «красе», раздался хруст, после которого — внятная на зависть молитва. Это упал на колени Тимидий и в порыве страха горестно забубнил под нос, призывая Ашергату.

С лица трупа содрали кожу, волосы остригли, грудь выскоблили. Магнус почувствовал, как горло сдавливает от подступающей рвоты, он бы выблевал всё, включая желудок, если бы не повернулся к полыннику и не попытался успокоить себя равномерным покачиванием листьев. «Так, спокойно… ты и не такое видел…»

Скоро ветер донёс трупной фетор, муторно-сладкий, как жжёный сахар, политый прелыми мухоморами. «Какое ужасное зловоние!» Тотчас все усилия помешать рвоте пропали втуне: Магнус упал. Ги подбежал к нему, вытирая рот платком, смоченным в мелиссовом масле, и трибун, перехватив платок, держал его у носа всё то время, пока они разглядывали тело.

— Суд уже завтра, — вымолвил он с досадой, — а вопросов больше, чем вчера. Мы не успеем найти Клавдию. Если, конечно, то, что здесь лежит, не является ею.

— Сообщить ликторам?

— Сбегай к ближайшему посту. Будем надеяться, преторы дадут нам отсрочку.

— Тимидий, знаешь, кто это? — спросил Ги.

— Н-н-н-н-нет… — ответил серв.

«Надо передать Марку… проработать все варианты… готовиться к худшему!»

Магнус направился к Тимидию.

— Принеси пергамент и перо.

«Я должен составить речь».

СЦЕВОЛА

Комициум. Место справедливого отмщения под открытым небом, окружённое колоннадой. Девять сотен лет оно венчает благородство эфиланского права, его неотступность и непримиримость.