Светлейшей музыке вручив

Сей жизни пламенный исток.

Но вот настал творенью срок

Как звонкий утром соловей,

С любви и памяти дверей

Художник удалил замок.

Из нарисованных зверей,

Он выбрал племя кочевых,

Живущих у лихих морей,

Суровых, мудрых, молодых.

И будто королей, Троих

Он разукрасил, умягчил,

Переселив в дома благих;

Им хну и мелос подарил.

И каждый впредь из них творил —

Поэт, художник и флейтист,

Искусством многих одарив,

Эсон, Лаома и Праис.

Их голос был велик, речист,

Их руки высекали свет,

Роняя флейты звонкий свист,

Они глядели на рассвет.

Вдруг на выси блаженных лет

В раздумьях сидя на холмах,

Они услышали завет

Творца картин; в волнах, лесах.

Он рассказал о чудесах;

Что через смех и счастья плач

Должны они собрать в мирах,

Укутавшись в дорожный плащ:

Воителей, чей топор разящ,

Пахарей, трудящихся в полях,

Отроков, знакомых диких чащ,

И тех, кто не скорбит о журавлях.

Герои — с лютней на плечах —

За горы в дикий край ушли,

В чужих гуляя бытиях,

Природу их превозмогли.

И вот за днём бежали дни,

Их песня нотами цвела,

Людей увлéкли журавли,

Судьба к обóженью вела.

Когда казалось, что светло,

И мир во благе процветал,

Свернул Единый вретено,

Им испытанья нить соткал.

Нежданно час его настал,

И странник, к дому подойдя,

Ударом грозным постучал,

У их святой двери стоя.

Святых тем временем семья,

Храня любовь длиною в жизнь,

Ваяла в доме у себя

Картину солнечных равнин.

(Художник детям поручил:

«Создай своё Творенье,

Искусством зверя излечи,

Избавь от наважденья!»)

Но слыша странника стучанье

Открыли дверь певцы эпох;

Он рёк, что ищет ублажанье

В узоре нот и в рифме строк.

Напев густой, весьма глубок,

Великим бился вдохновеньем,

И словно от небес пророк,

Стоял он в птичьем оперенье.

«Хочу и я лечить творенье!» —

Изрёк с улыбкой на устах;

И видя образ восхищенья,

Его приветили в сердцах.

Он предложил им на словах

Участья помощь в добром деле,

Что в меньших молодых творцах

Возбудит сон больших изделий,

Зверолюдей от тьмы отделит,

И каждому за труд воздаст,

Их в ризы светлые оденет

И посох царский им отдаст.

Тогда уж больше не предаст

Природу зверя истощенье,

И больше вопля не издаст

Язык их — духа заточенье».

И приняли его ученье,

К стихам, картинам допустив.

Но вопреки их назначенью,

Когда Лаома и Праис

Ходили за другой кулис,

Он лгал, и извращал творенье,

В обитель света зло впустив.

Напрасно Мастер рисовал им

Знаменья в небе и в земле,

Не верил Человек сомненью,

И добровольно отдал тьме

Он всё, что делал к наполненью

Себя в божественном добре.

Заиграл дэлатрим — величайший из клавишных — загадочно, как движение луны по небосводу, как мерный полёт мотылька; подобно ворону, летящему в тусклом мерцании звёзд, что сияют над покинутым краем.

Лахэль убрала окарину, литавристы извлекли ритм, будто призывали к военному маршу, через несколько секунд женщина продолжила:

Настал Вселенной чёрный день

Собрáлись звери у холма.

Из всех забытых деревень

Пришли, оставивши дома.

И молча ждали перемен:

Что скажет им искусства плен?

Каким уроком в этот раз

Сорвут певцы томленье с глаз?

И был их трепет вдохновен,

Священ, блажен и вожделен,

Племёна вслушались в мотив,

Что муж, супруга и Праис

Сыграли в предваренье сцен,

Тех нот серебряных отлив.

Их начал старший из семьи

Искусник слов, поэт Эсон,

И рассказал о тайнах сил,

В их душах, в сердце породил

Мятеж и горький, тяжкий стон.

Его был стих заговорён:

И на колени пал Эсон,

Прокляв, что горячо любил.

И поднялáсь, прекрасней ив,

Лаома, брезжащий родник,

Псалмов талантливых ночник,

Что был небросок, но велик.

Она пропела новый стих,

Был вдруг жены ужасен крик,

Когда прозрение пришло

И пеплом с кровью изошло,

Когда взмолился человек,

Глотая тьмы чернёный снег.

Шутливо следом, тьме назло,

На холм взошёл младой Праис,

И флейты белой тонкий свист,

Прорезав жизни чистый лист,

Разбился злом и умер сном,

И смертью пал святой флейтист,

Под плача шум и ветра — стон —

Семьи!

К голосу женщины присоединился гробовой мужской бас, скрипачи полоснули смычками вдоль струн, понукая скрипки плакать о судьбе Первой Человеческой Семьи, и роке, что задел их, когда Рейнос был ещё юн. На этом моменте маленький Дэйран уже бы заплакал — даже сегодня, спустя много зим, его сердцебиение сточилось, как галька.

И вздрогнул мир, объятый злом,

И сбросил странник сто личин,

К народам обратился он,

Лицом красив — умом мрачён.

Он так воззвал к людскому роду:

Се, каждый должен королём

Быть, использовав свободу,

Забыть о дне том роковом,

Когда велел Художник им

Творить, мечтать и огранять,

Мелодий невмы чудно шить

И хной картины рисовать.

Враг бранил и увлекал их,

Пеняя на бессилье тех,

Кто их учил слагать стихи,

Но жаждал больше, чем умел.

И говорил, чтоб каждый впредь

Судьбою мог своей владеть,

Должны оставить бремя власти,

Оков порядка строгий гнет,

Такой во имя беглой страсти

Безумный дать Семье ответ:

Что Мастер в Небе — только бред,

Выдумка земных напастей,

Он старый призрак первых лет;

Слеп, ужасен, безучастен

Тот властелин мирских сует.

Как такому на колени,

Вставать, забыв, во что одет?

В ризы цезаря творенья —

Неужто это просто плед?

Вот меж зверей поднялся ропот

Но вдруг слетел фени́кс с небес,

И их спросил: зачем вам шёпот,

Что заглушает звон сердец?

Вы были рождены — как боги,

Лишь только Богом вам не стать,

Вас, неразумных, колченогих,

Он строить научил, играть.

Зачем вы слушаете Лжеца,

Сулящего владенья?

Вы попадетесь на живца,

В ловушку — в мира тленье,

И смерть, мучительней конца

Не видеть вам, пока плетенье

Узоров рока будет жить,

И станет всё творенье

Седым, сухим, как древо, гнить.

Тогда промолвил громче Лжец

К отцам людским, что у холма,

Он посулил им тот венец,

Который обретёт земля,

Когда и меньших человек,

Сложив в бессмертии свой век,

Рабов слепых в миру творя,

Желанный станет знать успех.

Иных же всех богов навек

Сразит величьем человек.

«И если вы хотите взять

Принадлежащее по праву,

Сломайте флейты, книг печать!

В свою немеркнущую славу

Сожгите холст, свой прежний труд!

Мечите камни в ясный пруд!

Скульптуры бейте, цвет столетий,

Сады корчуйте, ветвь соцветий!

Из арф чудесных, нежной лютни

Создайте грозные оружья!

И пусть кто недостоин риз

Погибнут, как младой Праис!»

Так он сказал, Владыка Тьмы,

И внемлем мы его речам,

Вот мчатся снова журавли

К другим озёрным берегам,

Тогда идут людей отцы

На холм, где дева и Эсон

Печалью воли лишены,

Ждут дела вражьего итог.

И всяк, от мала до велика,

Берёт обломки ясных арф,

И как велел ему Владыка

Наносит роковой удар.

Убив, попрали то, что чтили,

Озлобив юные сердца,

И начисто детей лишили

Блаженства — счастья мудреца.

И поздно каялись они,

Пеняя на ярмо судьбы,

Просили: феникс, нам верни

Былые радостные дни.

Но гром закатный им ответил: