К особняку Клавдии их привела аллея. Она отрывалась от главной дороги, проходившей мимо иностранных представительств, и углублялась в парк, где по её левому краю, будто желоба хоробата[1], пролегали водостоки.

Ворота виллы выглядывали из конца аллеи, но ни охранников, ни слуг Магнус не заметил.

— Ты нашёл её сестру?

— Угу, — ответил Ги. Он отставал на шаг, пялясь на статуи между деревьев, завёрнутые в мшистые ковры, как в саваны.

— Она рассказала что-нибудь о Клавдии?

— Госпожа Юстиния, видите ли, не хочет никого видеть, — вознегодовал Гиацинт, но не оторвал глаз от скульптур.

— Её слуги должны были пропустить тебя.

— Это бесполезно.

— Откуда ты знаешь?

— «День и ночь наша госпожа страдает в уединении», — продекламировал Ги. — «Как она скорбит, как скорбит…»

— Тебя хотя бы не вышвырнули?

— Пытались!

Скверная новость. Девушка не считалась ни свидетельницей, ни потерпевшей, но кто лучше знает характер Клавдии, её повадки, её увлечения, и особенно круг её знакомых, нежели её единокровная сестра Юстиния? «Если у Клавдии вообще были знакомые, при таком-то стремлении отгородиться от общества…»

— Парк кажется забытым, — сказал, задумавшись, Гиацинт.

— Как и всё кругом. — Посольский квартал строили для флегматичных послов, любящих уединение, для учёных и философов. — Я бы удивился, если б виллу окружала ярмарка с шутами и фанфарами.

Миновав аллею, они подошли к воротам. Стальные зубцы возвышались над живой изгородью, как колья над высокой травой, напомнив Магнусу стержни врат Альбонтского амфитеатра, посмотреть за которые не удалось бы и самому высокому человеку на свете. На столбе с правой стороны от ворот висел скворечник, но ни птенцов, ни гнезд внутри. Вместо них лежала цепочка.

Дёрнув за неё, Магнус услышал звон колокольчиков.

— Хитрая штука, — сказал Ги.

— Кто-то сэкономил на стороже?.. — вслух подумал Магнус.

За звоном последовала тишина.

— Патрон… может, на вилле никого нет?

— Тогда я… — «…выбью эти ворота» хотел он пошутить, но послышался скрип древесины, за воротами раздались шаги.

«Кто-то вышел из дома».

— Патрон..?

— Тихо!

Магнус прислонил ухо к холодной створе.

Звон повторился — в этот раз глуше. Некто за воротами теребил ключи. Через миг смотровое окошко в правой створе распахнулось, два моргающих глаза вытаращились на Магнуса и Гиацинта.

— К-к-к…к-то такие? — спросил незнакомец.

— Народный трибун, — представился Магнус, — а это мой друг и помощник, — он указал на Ги. — Мы бы хотели войти.

— З-з-зачем?

— Чтобы проверить место преступления.

— М-место… а зачем… ну п-подождите… — Глаза исчезли. Окошко захлопнулось. Не прошла и минута, как вослед бренчанию ключей донёсся удовлетворенный вздох, и замок щёлкнул.

Вход открылся. Открылось и лицо незнакомца.

Низкого роста, одетый в тряпье, он глядел недоверчиво, сердито и боязно, как побитый пёс.

Губы Магнуса растянулись в улыбке:

— Мы ненадолго.

За спиной человека — тропа, огороженная чубушником, над ней пестрил звончатый вихрь колокольчиков в лентах разных цветов.

— М-меня у-уже опрос-сили… я-я ничего н-не знаю… вы в-ведь за этим?

«Что сделало его заикой? Хозяйкина порка?..»

— Мы хотим осмотреться. И не бойтесь, потом я сразу же уйду, чтобы не смущать вас. Господин..?

От обращения «господин» он впал в ступор.

— Тим-и-дий. — выдавил он. Связка ключей предательски соскользнула на тропу. Опешивший слуга неуклюже нагнулся, но когда поднял, сначала закинул голову и посмотрел на Магнуса таким выражением глаз, словно ждал команды выпрямиться.

Трибун протянул руку — как равному себе.

— Покажешь нам комнату Клавдии?

Тимидий ответил слабосильной улыбкой и что-то невнятно пролепетал. Вставая, руку он так и не взял.

— Веди.

Он происходил из тех немногих людей, на лицах которых попеременно жил и услужливый парнишка, лупающий глупыми глазами, и изъязвленный годами раб, морщинистый, с высоким лбом, повидавший целую плеяду хозяйских темпераментов, и хмурый седой рыбак, оставивший позади семьдесят лет упорного труда в нищих доках. Спина Тимидия была сгорбленной, руки — израненными и худыми. Сомнительно, что он получал хоть какие-то гроши со своего труда.

Следуя за Тимидием, Магнус и Ги проникли в перистиль. Четыре ступеньки спускались в атриум с бассейном. Его облюбовали орхидеи, частично их вырвали с корнями, аккуратно сложив у лесенки, ведущей в аштарий — так патриции величают святилище Ашергаты, богини семьи и материнства. Что, впрочем, не мешает ей благословлять проституток.

— У твоей нанимательницы были ухажеры?

— У-ухажеры? — переспросил Тимидий.

— Любовники, — уточнил Магнус. — Или она вдова?

— А-а… лю-любовники… б-б-был один.

— Как его звали?

— Ре… Реюс. — Произнеся его имя, Тимидий смутился и замедлил шаг. — Он был п-п-плохим человеком. О-ч-чень плохим!

— Он обижал её?

— Он-н-ни часто запирались в г-гинеконе. Г-господин Лефон говорит, что это мерзко, и боги п-п-покарали её за блуд.

— Мне рассказывали, что раньше ты служил на вилле у Юстинии.

Тимидий остановился. Глаза его распахнулись в удивлении.

— К-к-кто вам сказал?

— Один хороший знакомый.

— За женой которого вы подглядывали, — добавил Ги. — Не вы Клавдию похитили, не?

— Эй, дружище, это моя работа, хорошо? — осадил его Магнус. — То, что он случайно застал кого-то за неприличным занятием, ещё не делает его преступником.

— Хм, ладно, — отступил амхориец. — И всё же…

— Я не х-хотел. Я… нечаянно…

— Без паники. Мы тебе верим. Лучше расскажи, не случалось ли чего подозрительного перед похищением Клавдии? Быть может, кто-то приходил тем вечером в её покои? Или она вела себя странно?

— П-п-последним заходил г-господин Лефон… — Он бросил задумчивый взгляд на другой конец атриума. Рука потянулась почесать затылок. — Б-больше н-никто. Утром я з-зашёл, ч-чтобы п-принести завтрак, но её в спальне не б-было.

Не то чтобы Магнус взаправду доверял Тимидию. Он малодушный, верит в богов и не способен быть самодостаточным гражданином Амфиктионии. Скорее всего, он ещё и крайне льстивый, при том при всём, что его держат, как домашнего пса, обученного приносить сандалии. Если — если! — он похитил Клавдию, то сделал это не потому, что он преступник, а потому, что нашёл в себе храбрость отомстить за свои унижения.

Однако, вероятнее всего, трусость и бесполезность Тимидия заступили ему дорогу. Он не пошел бы против госпожи. «Но если не Марк, не Тимидий, то кто? Реюс? Или…»

— А кто такой, собственно, Лефон?

У входа в гинекон Клавдии, завешанный чёрной портьерой, Магнус услышал гнусавый голос:

— Тимидий! Дерзкий пройдоха! Где ты там?! — Он доносился из комнаты по левую сторону от бассейна. Тимидий, вздрогнув, метнул туда лихорадочный взор, и его лицо приобрело цвет очищенной редьки.

— Это он? — спросил Ги.

— Д-да… Л-л-лефон. Он ж-жрец… в-вы, п-п-простите м-меня, я отлучусь…

Магнус удивился.

— Стой, что он здесь забыл?

«Хочет помочь расследованию молитвами что ли?»

Но слуга не ответил. Его хромые ноги торопились прочь, подстёгнутые голосом жреца. Тогда Магнус наклонился к Ги.

— Послушай, о чём они говорят.

— А если жрец заметит?

— Скажи, что я требую к себе его священную задницу.

Уговаривать Ги не пришлось: дождавшись, когда Тимидий скроется в комнате, амхориец припустил следом.

Магнус же, отодвинув портьеры, вошёл в Клавдиев гинекон.

Первым его встретил знакомый запах. Парфюмер из Варрона был таким же, как из Тимидия — герой, но трибун взял на себя смелость предположить, что слышит ирис и майоран. Ими пропиталось почти всё, начиная от столиков и клисмосов, заканчивая зеркалами и кувшинами, что хранились на полках. Осмотрев кувшины, Магнус отметил, что они пустые: должно быть, Клавдия собирала их для коллекции — увлечение для женщины понятное, если не сказать, естественное.