— Пусть войдёт первый! — кинул Сцевола в сторону двери, набравшись терпения для допроса. Пара ликторов в красных плащах-лацернах, с дубинками на поясах, ввели в пыточную сухого поджарого плебея в мешковатой тунике цвета оливок. Его глаза заметались от одного устройства для пыток к другому, осунувшееся лицо поблекло, когда он заметил Сцеволу.

— Тимидий, Ваша Светлость. — Ликторы предъявили подозреваемого и ушли, защёлкнув за собой решётку. Сцевола показал на стул.

— Ты из Цефории, верно?

— Д-да, — промямлил, заикаясь, Тимидий, и с видом мученика сел за столик.

— Был сервом[1] при дворе Минервы, по неизвестным причинам тебя изгнали из виллы госпожи Юстинии… и ты оказался в столице. — Сцевола наизусть изучил биографию всех подозреваемых. — Ты садовник или кто?

— С-садовник, В-ваша Светлость.

— Ты всегда заикался или это потому, что тебе есть, что скрывать?

— Н-нет, В-в-ваша Светлость, мне н-нечего с-скры-скрывать. — Тимидий обхватил себя руками. — Брр, здесь х-холодно.

— Ты Нас знаешь, верно? — Сцевола показал на себя. — Верно. Мы видим это по твоим выпученным, как у осла, глазёнкам. Ты знаешь, что за лжесвидетельство Мы имеем право подвергнуть тебя наказанию на одном из сих гениальных орудий дознания.

Тимидий огляделся, задрожав, словно клёклый лист, и несколько раз кивнул, поджимая губы.

— Знаком ли ты с Марком Цецилием?

— Д-да.

— Он появлялся на вилле у Клавдии, где ты работаешь?

— Н-нет… я н-не помню, но в-вроде, нет…

— Разве Клавдия никогда не пользовалась услугами торговцев?

— Л-лишь т-торговцев п-пряностями, В-ваша…

— Без «ваша»! — рявкнул Сцевола и замолчал, оценивая его мимику, жесты, копаясь в его уме, словно золотоискатель, ищущий сундук с драгоценностями. Его пристальный взгляд смутил Тимидия, он попытался дополнить свой ответ, чем несказанно обрадовал магистра оффиций:

— Она б-была з-знатоком кул-линарных из-з-делий. Ч-часто её п-посещали р-разные л-люди, может с-среди них б-были и т-торговцы п-пряностями, в-вот я о чём.

— Марк Цецилий подозревается в похищении и Наша задача, — кратко напомнил Сцевола, — поймать его с поличным и спасти Клавдию. Если тебе известно о чём-либо, выкладывай, Тимидий.

С грехом пополам он рассказал ему, что последним человеком, которого он видел на вилле перед похищением был рыжеволосый жрец Лефон, гадатель анфипатиссы, и что Клавдия часто вращалась в обществе мужчин, в числе которых могли быть и видные плебеи из Флосса. Однако Тимидий клялся своей матерью, что не знал об этом больше ничего, и что будучи торговцем пряностями, Цецилий не появлялся за порогом их дома. Всё эти, казалось бы, не взаимосвязанные между собой детали Сцевола бережно сохранял в памяти. Их предстоит записывать в протокол.

Прошло какое-то время. Тимидий заикался сильнее, испуг его возрастал, и Сцевола, не в силах больше терпеть его спотыканий, отпустил садовника восвояси, обязав ликторов следить, даже если тот справляет нужду. «Все виновны, пока не доказано обратное».

Следующего подозреваемого ввели сразу же после того, как Тимидий покинул пыточную. Сгорбленный человек, с накинутым через голову балахоном, передвигался медленно, словно ноги не подчинялись ему, но с бесстрашной невозмутимостью озирал как Сцеволу, так и пыточные устройства, и морщил нос от пыли. Его лоб, щёки и подбородок время изрубило на складки, не пожалело и тонкий рот, высушив и искалечив герпесом его губы. Сцевола поборол желание помочь ему сесть, и первое время мешкал с вопросом. Ему не доводилось допрашивать жрецов.

— Для чего вы отвлекли старого Лефона? — прокряхтел старик, явно недовольный.

«И жрецы совершают дурные поступки», убедил себя Сцевола, чтобы оставаться рассудительным и беспристрастным.

— Как вы знаете, недавно похитили знатную деву по имени Клавдия. До нас дошли слухи, что вы занимались с ней колдовством и хиромантией, не так ли?

— Было дело, — бросил старик.

— Расскажите о ней и о ваших занятиях.

— Ну что сказать… — Пыхтя, старик поднял глаза к потолку, раздумывая, и позже улыбнулся Сцеволе широкой улыбкой, потерянной в гущине рыжей бороды. — Старый Лефон присматривает за маленькой Клавдией много лет. Она способная ученица, но иногда не слушала старого Лефона и привечала у себя мужчин. Старый Лефон разочаровывался, но не ругал её, видят Боги, из неё вышла бы прекрасная жрица, если бы… если бы не это ужасное событие.

— Она изучала жреческое мастерство?

— Старый Лефон может в этом поклясться.

— Жрицей какого бога она хотела стать?

— Богини. Магистр оффиций знает Ашергату?

«Хранительница вожделений и принцесса любовных страстей…»

— Мы знаем всех Богов, — сказал Сцевола, опираясь подбородком на сомкнутые руки. — Но это не относится к делу. Кто из тех мужчин вам больше всего запомнился? Был ли среди них северянин с медными волосами по имени Марк Цецилий?

— Старый Лефон запомнил Тимидия, её садовника, и её любовника Реюса, мерзкого мальчишку. Но и гюнры могли приходить к ней.

— Торговцы пряностями?

— Бывали и такие.

— Почему Реюс — мерзкий?

— Он не уважает и не чтит Богов, он холоден к святыням, не читает мудрых книг и не ищет советов.

«Страшное, но пока не наказуемое преступление», подумал Сцевола, и вспомнил Магнуса с его убеждённостью в отсутствии Божеств. И тем не менее Реюс и Тимидий одни из подозреваемых, стоит прислушаться к словам жреца.

— Быть может, он осквернял святыни?

— Только Боги ведают, — признался Лефон. — Мальчишка глупый он, но не самонадеянный. Старый Лефон не раз видел, как он делал Клавдии противные Богам комплименты, называя её именами звёзд, святым цветком, более прекрасным, чем сама Ашергата!

— Увы, комплименты разрешены законом.

Лефон глянул через плечо на дверь.

— Старый Лефон может идти, Ваша Светлость?

— Вы куда-то спешите?

Из его уст вырвался влажный кашель. Почти осиплым голосом жрец пролопотал:

— Нет, кхе-кхе… но у старого Лефона уже не то здоровье, чтобы дышать такой затхлостью.

Долго задерживать этого человека Сцевола не имел права, но, не ожидая, что добьется чего-то большего, рискнул задать контрольный вопрос.

— Мы заметили, что вы не удивились, когда зашли. Вы не устрашились орудий, и не опечалились, когда узнали, что ваша дорогая ученица похищена и, быть может, уже мертва. Вы… не лжёте? — Сказав это, магистр наклонился к нему. Жрец, ленивый, как старый кот, греющийся на печи, лишь моргнул.

— Если Боги желают, чтобы её нашли, — сказал он, — то её найдут. Кто такой старый Лефон, чтобы противиться воле их?

— Никто, — вздохнул Сцевола. «Если жрец что-то недоговаривает, смертному не по силам узнать — что». Он протянул левую руку ладонью вверх. — Погадайте Нам, о жрец. Как закончите, можете идти.

Крякнув то ли от досады, то ли от удовольствия проявить себя, старик схватил его руку, но глаза — поблекшие янтарные круги с расширенными до предела зрачками — уставил на Сцеволу.

Пальцы его безошибочно коснулись чувствительных кожных нитей на ладони.

— Неужели у Вашей Светлости нет своих гадателей?

— Мы хотим посмотреть, на что вы способны. — Гадания не относились к протоколу допроса, но из любви ко всему непостижимому Сцевола решил узнать, что Боги покажут ему теперь, когда на горизонте громкое дело.

Старик закрыл глаза.

— Давно не доводилось старому Лефону обслуживать магистров оффиций. — Его палец скользнул к линии сердца. — Старый Лефон видит Предателя, Лжеца и Убийцу, идущих рука об руку. Связано ли это с Клавдией, старый Лефон не знает, но знает, что линия сердца пересекает линию ума, и однажды вам придется сделать выбор.

— Между умом и сердцем? Как это?

— У вас также длинная линия наследства. — Он развернул его ладонь и ощупал область около мизинца. — Вы запомнитесь потомкам. Вашим, или тем, кто продолжит ваше дело.

— Что до Нашей судьбы…

— Линия вашей судьбы кривая и извилистая, — ответил старик, — вы шли к своему пути так долго и так тщательно, что обходили почти все преграды, и старый Лефон думает, что вы единственный за целую эпоху, кто достигнет высот.