Он прав. Прав. Вот эта секунда, вот этот миг.

Самый важный в жизни, будто и не жила до этого, жизни настоящей, вкуса ее, аромата, хмеля счастья ее не чувствовала.

Прав. За этот миг, за эти глаза его пьяные — не похотью, не страстью, — счастьем и любовью одуряющей, от которой сердце вылетает, — всю жизнь за него стоило б отдать!

Потому что в нем и есть самая концентрация жизни.

— Ста-ас, — выдыхаю, — хрип, рваный крик рвется из горла.

Это не страсть.

Это что-то непередаваемо большее.

Мучительная, до боли, потребность, ощутить его внутри. Слиться с ним в одно. Телом, сердцем, — до костей, до всего внутри, кровью, что в висках стучит, с ним самим смешаться.

Чтобы уже не отделить. Не разорвать. Чтобы навсегда стать целым.

— Принцесса моя… Софи-ия.

Его голос срывает все тормоза, оглушает и бьет током по раскаленным нервам.

— Всю тебя впитать в тебя хочу, — шепчет прямо мне в живот, обжигая поцелуями, жаля каждым из них невыносимой истомой, жгучим, разрывающим желанием ощутить его внутри.

— Кожу твою… Твой вкус… Твой запах… Голодный. Какой же я по тебе голодный, Софи-ия! Ты и представить себе не можешь!

Вскрикиваю, когда мой пульсирующий, до невозможности возбужденный, раскаленный клитор, жадно втягивают его горячие губы.

Внутри проносятся вспышки, внизу живота все судорожно сжимается, заставляя меня так же судорожно сжать ноги.

Это… Это запредельно, особенно когда он чуть проводит по самой верхушке бугорка зубами, продолжая всасывать мой клитор в себя, ласкать горячим жадным языком.

Это вспыхивает внутри, отбиваясь на кончиках сосков, что уже заострились, стали каменными.

Пробивает насквозь каждым касанием.

Заставляет собственное имя забывать!

— Нет, Софи-ия, — резко распахивает мои ноги, заставляя раскрыться перед ним еще сильнее, на максимум.

— Ты должна прочувствовать каждую грань этого наслаждения! Каждый оттенок. Кончай. Кончай, моя принцесса! Я так хочу почувствовать твой оргазм языком, что меня трясет.

И я будто выстреливаю, как только его губы снова касаются меня там.

Яркими вспышками перед глазами ослепляет

Дергаю бедрами вперед, ему навстречу, позабыв последний стыд.

Упиваюсь. Растворяюсь в этом блаженстве.

Содрогаясь на кровати, подмятая его телом.

С ума сходя, слыша его хриплое рычание прямо мне вовнутрь.

Кричу. Кричу, извиваясь, как в беспамятстве. Снова и снова повторяя его имя. И это «люблю», которое уже само по себе рвется из самой груди.

— Да… Да, моя сладкая! Моя королева, моя Софи-ия! — его пальцы бьются внутри меня, задевая какие-то особенные точки, от которых новая лавина накрывает меня с головой.

— Еще. Кричи еще. Да!

Губы терзают мой клитор, — уже не так нежно, не так осторожно и трепетно, — жадно, почти жестко, обхватывая, втягивая в себя до боли, что вспышками тока и ненасытного блаженства разливается во мне, горит, обжигает, заставляет судорожно сжиматься спазмами внутри.

И мир меркнет.

Все проваливается в темноту.

Только его глаза пьяным серебром так и стоят перед моими закрытыми глазами… Только они — а в них будто мой собственный пульс. Горит. Толчками изливает прямо внутрь то самое «люблю»…

— Не расслабляйся, принцесса, — горячее тело Стаса уже нависает на меня.

Двинуться не могу. Веки разлепить. Даже сдвинуть ноги.

И снова по всему телу проходит мощной волной судорога, стоит только ощутить складками, истерзанным клитором его каменный член, что дергается под моим распахнутым для него естеством.

— Мы только начали. Я хочу слышать, как ты сорвешь голос. А сегодня ты его сорвешь, Софи-ия! Я обещаю!

— Стас, — больше и не пытаюсь закрываться.

Наоборот, — распахиваюсь для него еще сильнее.

Губы до крови кусаю от мучительной потребности ощутить его внутри.

Обхватываю руками крепкую шею. Притягиваю к себе ближе, буквально впечатываю в себя.

— Аккуратно, принцесса. Так я тебя могу и раздавить, — шепчет хрипло, мне прямо в губы, — и на губах тут же рассыпаются пузырики шампанского, взрываясь.

— Чувствовать тебя хочу. Всего. На мне. Во мне. Везде. Насквозь. Не раздавишь, Стас. Если бы дал уйти — тогда бы раздавил.

— Сам себя тогда бы раздавил, принцесса моя. Золотая. Еще когда Ромку к тебе послал — уже давить начал. Задохнулся бы без тебя. Сдох бы. Пули никакие не нужны. Сам себя. Навылет. Насквозь. Когда отпустить решил.

— Зачем? Зачем решил, Стас? Я ведь чуть не ушла.

— Думал… — снова сжимаются челюсти. Кадык дергается. А мне самой от боли его больно. Будто внутри себя ее чувствую.

— Думал… Никогда ты этого не скажешь, никогда почувствовать не сможешь. А без этого, вот без твоего люблю — мне не надо. Обжигает меня без этого, понимаешь? Мне глубже в тебе надо быть. Глубже, чем просто членом.

— Ты глубоко. Ты глубоко внутри, Стас. В самом сердце. В самой душе. Так глубоко, что мне самой страшно…

— Принцесса моя. Моя… Моя!

Кричу. Оглушительно, когда резко, одним толчком ударяет бедрами, врываясь вовнутрь.

Сладостно и больно. Разрывает и по венам наслаждением судорожным брызжет. Я вспыхиваю и сгораю. Кожа дымиться, вся дымлюсь.

— Люблю, — неистово шепчет мне в губы, накрывая, глотая мои крики. — До безумия люблю тебя. Софи-ия. Совсем без головы остался.

И все тело дрожит, вздрагивает, меня просто подбрасывает, — от каждого его толчка, — резкого, жесткого, которым он почти полностью выходит из меня и тут же снова вбивается, пронзая, будто насквозь, до упора. От каждого его хриплого рычания. От расширенных зрачков, которым так пристально смотрит. Которыми входит с меня, — прямо в глубь. Прямо в самое сердце. И его насквозь пронзая.

А он вбивается так жадно, будто хочет кости наших бедер раздробить в порошок.

И шлепки эти — влажные, жадные, — одуряют.

Будто ярость и все, что между нами стояло, мы сейчас выплескиваем.

То, что заслоном чувства истинные все эти годы закрывало. Не давало им прорваться, выплеснуться наружу. Нам самим жить не давало, с собой и со всем, что внутри, примириться.

И с каждый ударом его внутри, с каждым толчком, мы будто все голоднее и голоднее становимся.

И я толкаюсь бедрами навстречу все с большей силой, все яростнее, будто одичав, с ума сойдя, сама себя не помня.

С каждым его толчком, с каждым резким, таким жестким проникновением, что прямо в матку ударяет, мы будто сплетаемся. Насквозь. В одно. Всем, что есть внутри.

— Принцесса моя… София… — хрипло шепчет мне в рот. — Я так тебя ждал. Так вот этого ждал. Все годы ведь ждал.

— И я, — не замечаю, как ударяюсь зубами о его губы, как полосую их в кровь.

— И я. Ждала. Тебя ждала, Стас…

Алчно, безумно бьемся телами, вжимаясь все сильнее, все крепче.

Будто прорвало внутри безумную плотину, — и теперь нас уносит, и главное, быть внутри, соединиться. Яростно. До боли. До крика наслаждения, который растворяется во рту, горит на языке.

Даже криком, даже хриплыми стонами сплетаясь. Уже не различая, где его, а где мой. Всем. Каждой клеточкой. Каждой гранью. Сметая все, что прежде разделяло нас.

С рычанием подхватывает меня за ягодицы. Нанизывает на себя еще сильнее, еще яростнее.

Будто насквозь пронзает. Словно раздирает все изнутри.

И каждую вену его каменного, напряженного члена внутри себя чувствую. Как пульсирует в них эта неуемная жажда.

И таким же пульсом в ответ сжимаются, задрожав, стенки внутри меня, обхватывая его член еще сильнее.

Клитор жестко ударяется о его пах, обжигает ударами о жесткую поросль волос.

И новым током пронзает до самого затылка. По позвоночнику вверх. Безумными прострелом. Новым и новым.

И меня разрывает в судорогах.

В его хрипящем рычании.

Бьюсь под ним, уже ничего, даже его глаз не видя, только одни всполохи — острые, яркие, перед глазами.