София
— Стас!
Последние минут двадцать так и стою в коридоре.
Обхватив себя руками, чувствуя, как электрический ток струится по ногтям, отбивается каждым ударом в сердце.
Трудный разговор. Тяжелый. Практически невозможный!
Не знаю. Ничего не знаю, — ни что он скажет мне в ответ, ни как отреагирует!
Может, посмотрит, как на жалкую букашку под ногами, как все те, в доме отца смотрели, и отшвырнет…
Боюсь.
До одури боюсь.
Глаза его увидеть и лицо каменное, на котором пренебрежение появится, когда эти самые важные слова ему скажу. Те, которыми живу. Которые и есть сейчас вся я, вся моя жизнь.
Но я должна.
И это, наверное, то, на что мне потребуется больше всего сил. Больше, чем на все, что было раньше.
Ключ поворачивается в замке, и я замираю. Кажется, в полнейшей тишине на весь дом оглушительно бьется гулом сердце.
— Стас! — не бросаюсь к нему. Пошевелиться, с места сдвинуться не могу. Только еще сильнее сжимаю руками плечи.
Его имя хочется кричать, а выходит так, что и сама почти не слышу.
— Суток оказалось слишком мало, чтобы собрать вещи?
Каменное, непроницаемое лицо.
Даже на меня не смотрит.
Со звоном бросает ключи на тумбу у входа. Не глядя в мою сторону, направляется в свой кабинет.
— Стас!
Сжимаю кулаки. Кажется, сейчас просто сползу по стене вниз.
— Не надо благодарить меня, София, если ты осталась ради этого, — все же останавливается.
Чеканит слова, ударяя льдом. Не смотрит по-прежнему мне в лицо.
А я…
Я вся сжимаюсь от этого ледяного равнодушия.
Как будто совершенно чужой человек передо мной. Незнакомец.
Словно и не было между нами ничего. Никогда.
Ни ненависти той, что сжигала, все внутренности обугливала. Ни страсти.
Не было всех тех слов, что хрипел, касаясь пьянящими губами моей раскаленной от его прикосновений кожи.
Как будто мы впервые встретились сейчас. И я для него — никто. Пустое место…
— Нет, — выдыхаю еле слышно деревянными губами.
— Не ради этого, Стас. Ради… Тебя…
— Думала, я нуждаюсь в сиделке? — густая бровь летит вверх.
А его глаза наконец смотрят. Впиваются в меня холодным, ледяным зондом. Буравят насквозь.
— Или хотела посмотреть, как я превратился в инвалида? Со мной все в порядке, Софи-ия. Ни ухаживать за мной немощным не нужно, ни злорадствовать по поводу моей инвалидности не выйдет. Так что зря потратила столько времени. Могла бы уже загорать на каких-нибудь Багамах. Или модельное агентство себе прикупить и блистать на подиуме, не попадая ни от кого в зависимость. Или я оставил мало денег? Больше не дам, уж извини.
Глава 58
— Нет, — сжимаю кулаки еще сильнее.
Опускаю руки, вскидываю вверх голову.
Самый тяжелый. Самый важный разговор в моей жизни. Самый решающий.
— Тогда ради чего, София?
— Я… Не успела тебе сказать, Стас. Я… Я тебя люблю. Люблю одного. С нашей самой первой встречи. Еще тогда, когда ты вытащил меня из того озера. Потому и мужчин раньше у меня не было. Ты… Ты был перед глазами. Никому не могла позволить к себе прикоснуться. Никому. Все их прикосновения были противными. Чужими. И теперь люблю. Люблю еще сильнее. Пока тебя не было, когда в тебя выстрелили, — тогда только и поняла. Не пережила бы, если бы тебя не стало. Все время, хоть ты и там был, с тобой разговаривала. Мысленно. И вслух. Говорила тебе… А теперь я пойду, Стас. Вижу, для тебя это ничего не значит. Но я должна была сказать. Для себя — не для тебя должна была. И это ни к чему тебя не обязывает. Ты прав. Скорее всего, мне лучше уехать. И больше никогда не видеться с тобой. Прощай.
Разворачиваюсь, чтобы уйти.
Как всегда, за последнее время, на максимум выпрямив спину.
Это уже стало привычкой, рефлексом.
Хоть сердце и кровоточит, разрывается на части.
Шаг, другой к двери — и каждый из них — целая вечность.
— Стой!
Его руки обхватываюсь, сжимают тисками.
Прижимает меня к себе одним резким рывком, а я — задыхаюсь.
Молчит.
Челюсти сжаты так, что я, кажется, слышу, как крошатся, трещат его зубы.
Глаза сумасшедшие, до нутра пробирающие — закрыты. Крепко, явно до боли сжаты веки. Так, что я будто сама боль эту чувствую.
И жилка на виске пульсирует. В ней биение сердца на весь дом раздается.
И лицо… Такое, будто больно ему. Где-то внутри, глубоко, до разрывов больно.
И я замираю. Съеживаюсь под его руками, что медвежьей хваткой чуть не крошат мои ребра.
— София… — хрипло. Еде слышно. Рвано. Не открывая глаз.
— Принцесса моя, моя королева…
Распахивает глаза, а там…
Там свечением, серебром, светом немыслимым… Все те слова, что ему, как одержимая, снова и снова повторяла, пока не было его рядом.
Там они все.
Каждое.
И даже больше.
И пронзает этот взгляд. Насквозь пронзает. Кажется, от него звенит все вокруг нас в этом доме.
Заполняет меня по горло, до кончиков пальцев на ногах.
Окутывает.
И все растворяет.
Все прошлое. Всю ненависть. Всю злость.
Весь мир вокруг нас, который больше не имеет никакого значения. Ведь в этом взгляде его невозможном столько…
Сколько я вместить не готова. И мечтать не могла, представить.
— Софи-ия, — так же рвано, хрипом сдавленным, будто горло ему тяжелая рука сжимает.
— Я ведь… Я за это жизнь отдать готов, София. Все глотки на живую зубами перегрызть. За один этот миг. За секунду эту. Сдохнуть прямо сейчас, прямо в ней готов. Ты хоть понимаешь?
Не понимаю. Почти не слышу. Только по нервам каждый звук его слов ураганом бешеным проносится.
Раскаляет. Расплавляет. С ума сводит и током, накалом еще больше обратно возвращается.
И тону. Тону в глазах этих. До самого сердца, до самого нутра пронзают. Вспышками. Пламенем. Ударами в висках звучат его глаза и то, что в них горит. Все те слова, которых так мало… Которым и сотой части всего, что в них плещется, не высказать…
— Скажи. Скажи еще раз. Софи-ия!
— Люблю. Люблю тебя. Стас! Люблю!
Это в каждом ударе сердца. Он ведь чувствует!
— Принцесса-а, — подхватывает на руки, вжимает в себя, — и голова кругом.
Все плывет перед глазами, ничего не вижу.
Впиваюсь в его рубашку пальцами. Кажется, что упаду сейчас. Что рассыплюсь. Разлечусь на кусочки.
Говорят, — горе трудно выдержать?
Оказывается, есть такое счастье, которое захлестывает сильнее всего на свете. От которого на свет смотреть больно. На свет глаз его, которые ослепляют.
Не замечаю, как мы оказываемся в моей спальне.
Как он укладывает меня на постель.
Целуя веки. Пальцы. Ногти.
Лихорадочно и безумно нежно. Так нежно, что щемит сердце.
— Люблю.
Глава 59
Одежда слетает в один миг.
— Безумно, безбожно люблю тебя, моя принцесса!
Лихорадочно покрывает поцелуями.
Веки, лицо, спускаясь вниз.
По шее, по груди скользит губами.
И в каждом прикосновении, в каждом поцелуе это его «люблю» отдается. Жаром безумным под кожу проникает. Обжигает, жалит, заставляет расплавляться.
И кружится. Безумно, бесконечно кружится голова.
И каждый его шепот — как сон, как наваждение. Немыслимое блаженство, в котором нужно еще выдержать и не раствориться до конца.
Потому что обжигает.
Самое сердце обжигает, бьет по венам.
Пронзительно. Нежно. Истомой напитывая всю меня изнутри.
— Люблю. Люблю тебя, Стас, — уже сама не замечаю, как начинаю извиваться под его поцелуями, — все более жадными, более ненасытными и горячими. По животу — вниз.
Поднимает голову, вздрагивая, как от удара.
И замирает.
И глаза его эти. Пьяные. Такие пьяные, что сама от них хмелею, с ума схожу.
И ведет. Так ведет, так насквозь всю этим взглядом простреливает, что пошевелиться, выдохнуть не способна. Цепенеет все внутри. Замираю.
