Стихи эмигранта, живущего на подачки с родины Рядом с хижиной моею туша старого оленя — Закипает котелок на тагане — Я упорно шел по следу, и догнал его к обеду, И убил его на горном валуне. Я съедаю скромный ужин, сидя около залива, Кижуч плещет в набегающей волне, Я закуриваю трубку, и ложусь себе лениво На поляну, в чужедальней стороне. Далеки лощеный Лондон и Париж неугомонный, Далеки, как краесветная звезда, Далеки и шум, и спешка, и тревога, и насмешка — Все, чем полнятся большие города. А невольники Мамоны, состоятельные братья Издеваются ехидно надо мной, Был бы я богатым тоже, если б выпрыгнул из кожи, Неустанно исполняя труд честной. Но ласкает глаз и душу свежей зеленью опушка, Звезды лилий распускаются у ног, И веселые лягушки будят пением речушку, И совсем неважно – кем же быть я мог. А когда над темным лесом простирается сиянье, Разрисовывая неба полотно, Я могу улечься в клевер, слушать мерное журчанье — Это лучшее, что Господом дано. В сосняке глухарь токует, в речке плещутся форели, Кугуара след змеится на снегу, И зарянки на рассвете нескончаемые трели — Эту землю я покинуть не смогу, Ибо знаю, что мечтал бы о бревенчатой хибарке, Той, где к стенам нежно ластится вьюнок, Прокаженные столицы, озабоченные лица — Эта жизнь мне не по сердцу и не впрок. Бедолагой назовите и отправьте вон из Сити, Дайте волю – да немного в кошельке, «К искушениям Фортуны равнодушен он,» – скажите — «Он не наш – и пусть гуляет налегке». Я не ваш: давно знакомы мне морозные объятья, Тропы дальние, походный бивуак; Клятву верности природе я – за подписью с печатью — Подтверждаю головой. Да будет так. Перевод Ю. Лукача Белое отребье На приисках нынче получка, и к нам спускается весь сброд Прожечь свой доходец вечерком, и скво я беру в оборот, И та, с красной лентою в волосах, устало в город бредет. Вернется к утру, шатаясь, она, бутылями звеня: Одна – для себя, чтобы стыд потопить, другие две – для меня, Чтоб в голову хмель ударил мне, память о прошлом гоня, Чтоб я о позорном собачьем клейме намертво позабыл, Чтоб стерлись из памяти то лицо, которое я любил, И то презренье, что ныне ко мне даже чинук затаил. О, скрыл я прекрасно тайну свою! Им-то и невдомек, Что ныне тот, кто как жулик врет по-местному, под хмелек, Латынь изучал и греков стихи мог читать назубок. А ведь я премией был награжден, колледж мой гордился мной, Я стал адвокат, друзей приобрел – но ждал меня путь кривой, Там грянул развод, я бросил дела и «сгинул» за Плэйт-рекой. Но я еще жив, пусть с легким одним и нечего временить, Надеюсь, что в этом же году, даст Бог, удастся свалить, И некому, кроме моей тощей скво, слезу по мне пролить. Вернется к утру она, близок тот час, становится все светлей — Заря как блуждающий огонь средь ночи нужды и скорбей; А вон и она меж сосен – сквозь снег к дому спешит скорей. Перевод В. Вотрина Тесный старый бревенчатый домик Если кто-то однажды приплёлся в городишко у края земли, А в карманах сплошные дыры, нипочём не достать деньжат, И ночлега сыскать не может – парень крепко сидит на мели, И шатается, будто под мухой, – с голодухи ноги дрожат; И когда на душе тоскливо, и провис до земли ремень, И лицо вконец посерело – смерть, видать, уже на носу, — Вот тогда он мечтает вернуться – ненадолго, ну хоть на день — В тесный старый бревенчатый домик, что стоит в сосновом лесу. Если кто-то один в пустыне, и во фляге его – дыра, Он ползет, как будто улитка, и безумен стеклянный взгляд, А язык почернел и раздулся – извела беднягу жара, До воды никак не добраться, и по следу грифы летят; И когда истощатся проклятья, и прольется горе слезой, Он увидит усмешку Смерти, счет своим поведет грехам, — Вот тогда он захочет обратно, в дом, увитый дикой лозой, В тесный старый бревенчатый домик, чтобы с жизнью расстаться там. Тесный старый бревенчатый домик – путеводный желанный знак Для того, кто не знал закона, для того, кто припёрт к стене, Для того, кто никем не понят, кто бредет наугад сквозь мрак, Кто устал от людских проклятий и мечтает о вечном сне! В горький час твоего заката этот дом на краю земли Пред тобою на миг предстанет – не в тумане, а на свету, Ты услышишь матери голос и увидишь ее вдали — И тогда будешь рад кончине и без страха сойдёшь в темноту; Станешь снова ее ребёнком и прижмёшься к груди ее, И найдёшь в прибежище этом вечный отдых, любовь, забытьё. Перевод С. Шоргина Младший сын Коль из лондонского мрака ты отправишься туда, Где, во всём, помимо флага, новизна, — Встретит парень загорелый: у него рука тверда, А душа для всех открыта и честна. Это – брат, что был тобою по причине тесноты Прочь отослан. В новых землях он живет И теперь вполне доволен, что его отправил ты, Здесь, за морем, он – Британии оплот. В час, когда большое стадо покидает свой загон, Золотятся травы (только рассвело), И по лагерю несется шум и гам со всех сторон — Брат твой младший лихо прыгает в седло. Он по прериям помчится, по долинам и холмам — Резвый конь обгонит всякого шутя; А когда наступит время гаснуть в лагере кострам — Он уснет под звёздным небом как дитя. В час, когда жара сгустится над просторами равнин, Обопрется на тяжёлый заступ он — И услышит из акаций, из ветвей казуарин В полдень птицы-колокольчика трезвон. Попугаев усыпила австралийская жара, Ждет прохлады эвкалиптов сонный строй… Но роса блеснет алмазом – и тогда придет пора Возвращаться в тихий домик под горой. Склон, увитый виноградом, серебристой речки сон; Розы ждут у дома, душу веселя; Пик могучий Винтерберга, что снегами занесён; Это – Капская пустынная земля. Апельсиновая роща, лилий дивный аромат. Тлеет трубка. Подступает темнота. Две девчушки на коленях у отца, смеясь, сидят: Эта – лилии подобна, розе – та. На лугах новозеландских он пасет овец стада; А в Ванкувере, где скалы без числа, У него уже с рассвета начинается страда, Чтоб крепка и здесь Империя была. Он – в трудах везде и всюду, и в заботах, и в борьбе, Он – природы сын, свободен и силён, Видишь: преданное сердце открывает он тебе, Через море шлет тебе почтенье он. Брат один твой служит Церкви, а другой твой брат – солдат, Третий – в чине полномочного посла… Но отправлен почему-то был в изгнанье младший брат; Впрочем, нынче хороши его дела. Нет в нём зависти и злобы, любит он семью и дом, Любит землю – ту, что им покорена; Вечно Англии величье! И когда-нибудь потом Сына Младшего благословит страна. Перевод С. Шоргина |
