Баллада про растяпу Генри Смита Немного на свете таких чудил – захочешь, не враз найдешь. Три сотни отводов он застолбил, а золота – ни на грош; Стремглав летел он на край земли, за буйной толпой спеша; Соседи лопатой злато гребли – а он не имел ни шиша. Разведал жилу, решил: обман, – сбыл за понюх табаку, И золото все утекло в карман попутчику-дураку. Однажды пробил двенадцать шурфов – крупинки не отыскал, А справа и слева везучий люд мешками злато таскал. Облом случался за разом раз – тут спиться немудрено Но Смит Растяпа не верил в сглаз – к утратам привык давно. И вот в девятьсот четвертом году – то был високосный год — Растяпа Генри на Ханкер-Крик прибрал боковой отвод. Начал копать – и решила судьба: везеньем ему воздаст. В начале зимы он вскрыл наконец богатый и мощный пласт. В канавках промывочного лотка осел золотой песок. День-ночь напролет он рыл, словно крот, выкладывался как мог. Кончался декабрь, леденела мгла, аренды срок истекал, А он ликовал: наконец-то урвал то, чего так алкал. Сидел и думал: ну почему коварны судьбы пути? И вдруг до слез захотелось ему красотку себе найти. Чтоб ластилась будто зверек она, с него не сводила глаз, Подруга, советчица, радость, жена, опора во всякий час. Собрался поесть, костер разложил – мелькнула мысль невпопад: Что толку от им застолбленных жил? Любовь – вот истинный клад! Порылся в котомке, сморщив лицо, забытый подарок нашел — Пасхальное крашеное яйцо, надписано карандашом. О них с теплом припомнит любой, кто шел по юконской тропе. Их женщины слали, свои адреса черкнувши на скорлупе. И самый тупой златокоп-шакал, что только себя ценил, К подарку такому вмиг привыкал и возле сердца хранил. Растяпа яйцо осторожно взял и к свету его поднес, Щурился, долго не разбирал – буквы тоньше волос. Напрягся – и все же сумел прочесть строчки неровной бег: «Старатель, захочешь, так напиши – Висконсин, Сквошвилл, для Пег?» Всю ночь он думал о ней одной – богине издалека. Казалось, откликнулись небеса на чаянья мужика. Она приходила к нему во сне, и днем являлась она. Улыбка ее сквозь табачный дым сияла – легка, ясна. И сдался он на сердечный зов, пожитки свои повлек В далекий Висконсин, в озерный край, к дому красотки Пег. Он чуял: чем ближе конец пути, тем жарче любовный пыл. Для встречи с нею искал слова, искал – и не находил. И вот наконец, с мороза застыв, но страстью в душе горя, Он встал у порога ее жилья, как грешник у алтаря. От искры малой в сердце зажглись любовные пламена; Набрался храбрости, постучал – и дверь открыла она, Прекрасна, словно весенний цвет; смутясь и охрипнув, он Выдавил: «Здрасте… то есть привет…я с севера, где Юкон… Я золота полный мешок привез, а адрес… ну в общем, вот… Хотел повидать я девушку Пег, которая здесь живет». Краска бросилась ей в лицо; помедлив слегка, она Ответила мягко – глубь ее глаз слезами увлажнена: «Да, златокоп юконский, ты прав; девушка Пег – это я. Тебя отыскать, подарок послать – затея была моя. К тем, чья жизнь – холод и мрак, сердцем меня влекло. Но, полагаю, посланье мое поздно тебя нашло. Ждала, надеялась – вот бы тогда явился ты предо мной… Но полтора уж года назад я стала мужней женой. Напрасно проделал ты дальний путь. Не гнать же тебя взашей; Что ж, заходи, садись и гляди – увидишь моих малышей». Перевод А. Кроткова Человек из Эльдорадо
I Человек из Эльдорадо – гляньте: в город входит он В старой, драной куртке из оленьих кож, Он пропах землёй и потом, грязен, солнцем обожжён, На индейца измождённого похож. Многодневною щетиной, словно боров, он зарос, И спина не разгибается пока, Он бредет, и с ним плетется захудалый рыжий пёс, Но в котомке – кучка жёлтого песка. На ходу, казалось, дремлет (взор терзают фонари); В споминает время тяжкого труда И убогую лачугу, где мечтал он до зари (Слава Богу, не вернется он туда!), Жрал томаты из жестянки, и засушенный бекон, И прогнившие, прогорклые бобы, И теперь его желудок этой пищей изнурён — Но в мешочке – золотишко, дар судьбы. Он тонул в зыбучей глине, он сплавлялся на плоту И лебёдки поворачивал рычаг, Сам себя загнал пинками в немощь, сырость, темноту, От труда невыносимого исчах. Но теперь всё это в прошлом; нынче дышится легко, Запах сена долетает с ветерком. Мнится сад ему цветущий – где-то, где-то далеко — Там коттедж, лозой увитый. Это – Дом. II Человек из Эльдорадо и умылся, и поел, Повстречался с парой алчущих друзей, Часть песка решил потратить – чтобы вечер пролетел, О стальное спрятал – чай, не ротозей. У него в глазах сиянье, и рассказ несется вскачь, Радость в сердце и бутылка на столе; Неказист, одет в лохмотья, но сегодня он – богач, О сегодня – самый главный на земле! Говорит он: «Мне, ребята, Север больше ни к чему, Хоть я думал, что останусь тут навек. Но сумел, сумел пробиться я к богатству своему — И теперь пошлю к чертям проклятый снег. Я отправлюсь в край чудесный, в Божью, дивную страну, Я куплю себе земли, построю дом, Заведу себе хозяйство, и найду себе жену, И детей десяток мы произведём». Все его превозносили, возле бара встали в ряд, Троекратно пожелали долгих лет; Он дымил сигарой толстой, весел был и очень рад Предсказаньям денег, счастья и побед. И за дом, и за супругу – громких тостов череда, За детей, и вновь – за будущую мать; Человек из Эльдорадо притомился – и тогда Уложили его на пол подремать. |
