Сердце Сардо Туда, где осклабился на луну клыков заснеженных ряд, Туда, где полуденную белизну ложные солнца язвят И на зов июня свергаются с гор тьмы ледяных громад; Туда, где на тундру снежный покой нисходит в урочный час, Где плодятся безмолвия семена и адское пламя, ярясь, В чашу полночных небес течет, – яшма, янтарь, алмаз, — Туда, где в пенящейся быстрине проносятся льдины, стеня, Где реки в мученьях текут на закат, излучины кровеня, — Туда, собрав свой нехитрый скарб, я уйду на исходе дня. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Я знал, что однажды этот ловец к рукам меня приберет; Нетленный зов, драгоценный зов, зов извечных широт; И ныне – о боги неторной дороги! – как он мне сердце рвет! Холеных божков, показуху, вранье больше терпеть не могу; Мне на запах бобов и бекона идти, устроить «лежку» в снегу, Проложить тропу, испытать судьбу, дать решающий бой врагу. Глухоманью костлявой, разруху и смерть порождавшей во все времена, Я с Севером связан и с ним познал науку борьбы сполна. Мы сражались вместе, плечом к плечу, – но верх одержит Она. Я смеялся над Нею и шел на зов, бесстрашен и одинок, И за владенье этой землей выплатил битвой оброк. Но Глухомань одержит верх, крушенья день недалек. Я бился насмерть, как волкодав, с волчьей землей сцепясь; Содрогалось небо, и на снега потоками кровь лилась; И, как замученный волкодав, встречу я смертный час. Перевод Владислава Резвого Три голоса
Я слушал на бреге диком Волны монотонный слог; Качая верхушки сосен, Мне ветер шептал урок; И пели мне звезды, но их напевы В слова я облечь не мог. И волны вели сказанье О дали морских широт, О береге без названья, Что нас в океане ждет, О тех, кто плыл за богатым кладом И сгинул в пучине вод. И ветер учил быть честным, Свободным, как ураган, Не ведать любви к наживе, Гордыни не пить дурман, Тянуться душой к природе, Как к матери мальчуган. А звезды о Боге пели, Что в каждом из нас живет, О пальцах, плетущих пряжу Столетия напролет; Ветра и вода, душа и звезда — Лишь нити Его тенет. Закутавшись в одеяло, В костер добавляя дров, Мечтал я, что развернется Бесшумно ночной покров, Умолкнут волна и ветер, Оставив мне песнь миров. Перевод Ю. Лукача Закон Юкона Это – закон Юкона, чья скрижаль проста и крепка: «Посылай ко мне только сильного, не посылай слабака! Того, кому боль не страшна, кто пасть не боится в бою, — Чем круче такой, тем лучше: пусть придет на землю сию. Кто ловчее тигров Сибири, сильней медведей во льду; В чьей крови бульдожья порода – для тех награду найду: Отыщи меж своих отродий лучших по существу, Таких я в сердце приму, сыновьями их назову. К золоту приведет их назначенная тропа: Остальных – растопчет моя карающая стопа, В их глотках будет бесплоден хрип и предсмертный вой: Утаскивай-ка подале убогий выводок свой. Пред мощью моей, скиталец, руки в страхе воздень: Тысяча тысячелетий – для меня как единый день. Под престолом храню богатства, встречи с мужчиной жду — А если дохляк припрется, так разве себе на беду: Стать ему грязной пеной, илом лежать на дне. Выбраковка людского рода – дело как раз по мне. Одного за другим я брал – легче легкого – на измор. Одному за другим выносил я очередной приговор. Пусть потонут они, как крысы, погрызутся, как собачня, От тухлятины ли подохнут, от Антонова ли огня; В аду побывал, кто видел – что такое моя зима. Коростой липнет на лица моя полярная тьма. Я парней избивал буранами, заворачивал их во мглу; Гнулись они, как луки, принимающие стрелу; Воняли хуже волчар издыхающих, и одров; Их ребра – что ксилофоны для смертной пляски ветров. Молясь, но собравшись с силами, чтоб сразу, наверняка — Пальцем ступни дотягиваясь до спускового курка; С трудом плетясь под конвоем, пену роняя с губ, Чеком на миллион живой размахивал труп, И сгорал, будто вошь в костре… не сосчитать пьянчуг, Нырявших купаться в прорубь, где любому мигом каюк; Потому как самое место для них – это ил на дне; Где быстрей сгниют они и надежней, чем у меня в глубине? Ну, а если что заработал – к изгибу реки спеши: Там салуны, там граммофоны: пускайся в пропой души! Даже в городе, ложью набитом, ни к чему подобный балбес, Он – добыча пропастей, кряжей и зимних моих небес! Для меня такой – как чума, пусть подохнет – мне все равно. Слабые тут подыхают – лишь сильным выжить дано! Но есть иные мужчины, что спину не гнут, служа — Чести моей защитники, славы моей сторожа; Они-то знают дорогу чрез ледяные миры, И на моих порогах не боятся они снежуры; Вот их-то и ждут богатства прибрежий моих и гор; По-матерински с такими могу вести разговор. Такому гостю гостинец изрядный принадлежащ — Хранимый в хрустальных водах, в потемках звенящих чащ. Вот это-то гости знают, что я ожидаю вдали: Не то у начала мира, не то на краю земли. А надо мной в глубинах, вкруг меня мерцает беда, Во чреве жутком таящая не рожденные города. Просторы мои широки; и лежу я, силы храня, Ожидая мужчин, которые сумели бы взять меня: Для неженки-горожанина здесь ни тропок нет, ни путей: Но есть – дороги для викингов, с простою верой детей; Отчаянным, несгибаемым в моем ледяном краю Отдам я свои богатства, и плоть им скормлю свою. Привычно полный до края, смотрю я на берега, Исполнен вечной печали, ни в ком не видя врага; Одну великую грезу лелея и день и ночь, Когда же люди устанут, когда ж смотаются прочь; Когда мне дадут свободу от грызни своей, от резни, Ибо дающую руку лишь кусать умеют они. А мне – мечтать о мужчинах, о женщинах, чтящих меня, О детях, что здесь улыбнутся первому свету дня, О жизни, о гордой славе флагов и городов, С которыми поделиться я сокровищами готов». Это – Воля Юкона, поставлена испокон: Здесь слабый – должен погибнуть, а сильный – блюсти закон Проклятый и отчаянный, в нем на всё найдется ответ: Это – Закон Юкона, и крепче скрижали – нет! Перевод Е. Витковского |