Алексашка привез уголь. У канатника Фильки одолжил точило. Два дня стучал молотом по железу. Поддавалось оно плохо — горн слабоват и молот легкий. Но зато по всей околице летел от сарая звонкий стук, и знал Алексашка, что поглядывают люди в сторону хаты медовара Никиты. Но бояться ему нечего — в казну уплатил сполна и в магистрате значился сабельником.

Работать с точилом одному было неудобно. Некому вертеть ручку. И просил Алексашка любопытную детвору, которая вертелась возле нового цеха. Саблю все же отковал и ножны сделал, хоть и не очень добрые. Сабля Алексашке понравилась — емкая, весомая. Оставил бы ее охотно себе, да рассчитываться надо с Левкой. В воскресный базарный день вынес ее продавать и только растревожил себе душу — никто не берет саблю. Посмотрят мужики на сверкающее полотно и — подальше: то ли от греха, то ли от соблазна. Пришел Алексашка с базара и раздосадовано бросил саблю на полати. Теперь хоть сбегай из Дисны от людской молвы. Смеяться будут цехмистеры и челядники. Больше всех возрадуется коваль Ничипор. Пусть бы смеялись, да рассчитываться с Левкой нечем.

Алексашка сел на лавку и уставился в крохотное оконце, свесив голову. Так и просидел, пока солнце склонилось к западу. Собрался идти к Левке и сказать, что долг отдаст, но выйти из хаты не успел: в дверях встретился с паном Альфредом Залуцким. Он недоверчиво посмотрел на Алексашку, пригладил пышные усы и зашарил глазами по хате.

— Не ты саблю продавал?

— Я… — Алексашка терялся в догадках, что надобно пану?

— Покажи-ка!

Алексашка подал саблю. Пан Залуцкий вытащил ее из ножен, внимательно осмотрел черенок, пощелкал ногтем по полотну и, свирепо сверкнув глазами, взметнул над головой. Острым концом сабля чиркнула по низкому потолку. Алексашка отскочил в сторону и прижался к полатям. Пан Залуцкий ощерил зубы и зашелся в раскатистом смехе:

— Что, испугался?

Алексашка нахмурился и с недоверием посмотрел на Залуцкого.

— Кто знает, пане, что ты задумал?

Пан Залуцкий снова осмотрел саблю и, вбросив в ножны, сказал:

— Не очень ловкая… Сколько хочешь за нее?

Алексашка понял, что сабля понравилась пану, но прежде чем купить ее, решил охаять, чтоб подешевле выторговать.

— Пять рублей грошей, — ответил Алексашка.

— Бери четыре, — пан Залуцкий вытащил из-под рубахи кошелек и, не спрашивая, желает ли Алексашка, всунул ему в ладонь деньги.

Алексашка не стал противиться. Пан Залуцкий спросил:

— Еще две откуешь?

— Откую, пане, если из твоего железа.

— Поищу, — и исчез за дверью.

Алексашка долго думал: что заставило пана Залуцкого купить саблю? Ответа найти не мог. В сердцах плюнул и, зажав в кулаке деньги, направился к Левке.

В этом году зима пришла совсем рано. Целую неделю над землей плыли низкие, густые и серые облака. От них тянуло холодом. Раскисшие от сентябрьских дождей дороги застыли, загустели. Упругие ветры разметали последние листья. Уже давно не видно и не слышно певчих птиц. Только воробьи слетаются к поселищам и шумно толкутся возле сараев и на гумнах. У мужиков почти все работы закончены. Хлеба убраны, намолочены, в кадушки засыпано просо. Теперь в деревнях пойдут свадьбы.

Утром Левка вышел из хаты, посмотрел на небо, поежился.

— Вот и покров пришел… Видно, снег ляжет… — Левка смотрит на жидкие дымки, что вьются над хатами, и думает: на покров пекут бабы пироги из свежей мучицы. У Левки работы теперь прибавилось — шьют горожане на зиму обувку. Кто капцы заказывает, кто побогаче, из юфти.

После полудня пошел снег. Он летел спокойный и жидкий. Большие снежинки падали на еще теплую землю и сразу же таяли, размалевывая дорогу влажными пятнами. Выбегали из хат босоногие детишки и, задрав головы, ловили в ладони первый снег. Глядя на улицу, мужики гадали, какая будет зима: мягкая ли, суровая, снежная или нет?

Кряхтя и ругаясь неизвестно чего, Левка перелез через забор и ввалился в хату к Алексашке.

— Есть ли кто?

— Здесь я, — ответил Алексашка из темного угла.

— Не вижу, — и, присмотревшись, проворчал: — Ховаешься?

— От кого ховаться?.. Садись на лаву.

— Ты, как слышу, звенишь молотом?

— Бог милостив. А грех на душу беру: шановному панству сабли кую. — Алексашка завертелся на лавке. — Ходит молва, что пан Альфред Залуцкий в войско весной собирается с сыновьями и зятьями. Речь спасать будет… — Алексашка тихо рассмеялся.

— И я слыхал. Пущай идет!

— Худо, Левка! — не согласился Алексашка. — Надо сделать, чтоб не был пан в войске.

— Его воля, — развел руками Левка. — А что сделаешь?

— Подумаю.

Видит Алексашка, что жмется Левка, кряхтит. Спал, наверно, плохо — вчерашний разговор не давал покоя. До полуночи сидели и вели беседу о жизни. Со всем соглашался Левка. А теперь, наверно, сомнения стали мучить. И так в который раз. Нерешительность Левки злит Алексашку, но он глушит в себе эту злость.

— Ну, а если не пойдет люд? — в который раз спрашивает Левка и выставляет ухо.

— Как же не пойдет?! Сам говоришь, что нет мочи терпеть.

— Ну, оно так. Взять в руку алебарду — непросто.

— Ты возьмешь? — напирает снова Алексашка.

— Возьму… — Левка лезет за пазуху, копошится и вынимает тряпицу. Нетвердой рукой протягивает деньги. — Бери. Гляди, при Татьяне не балабонь…

На прошлой неделе Алексашка купил железо у коваля Ничипора. Продавал тот неохотно, хоть теперь не видел в сабельнике конкурента. Сколько ни допытывался, где Ничипор берет железо, тот не сказал. Если б забрел Алексашка в Полоцк, нашел бы его сколько надо. Сказывали еще, что есть железо у некого купца в Новолукомле. Может быть, когда ляжет зима, поедет в Новолукомль.

Левка вздыхает. Алексашка понимает душу ремесленника и видит его сомнения.

— Ты не бедуй по деньге. Деньга — пыль. Была бы вольница.

— Будет ли она?

— Помянешь мое слово. Быть такого не может, чтоб за черкасов стал государь, а наш край в беде покинул. Из Московии купцы привозят вести, что готовятся ратные люди к походу. Если до сего часа не выступили, значит, время не пришло.

Левка уверовал в слова Алексашки и ушел с твердой надеждой на лучшие времена. Алексашка развернул тряпицу, сложил талеры один к одному и спрятал в отдушине под печью. Подумал, что за эти деньги не особенно разживешься железа, но когда нет ничего, и это не бедно. Долго стоял Алексашка возле оконца и думал: удастся ли ему весной собрать отряд? Сейчас уверен, что мужики возьмут сабли. А бывают такие минуты, что гложут душу сомнения. Тогда старается думать о другом и гонит прочь дурные мысли. И все равно одолевают думы про отряд. Алексашка присмотрелся к дисненским мужикам и ремесленникам. Не такие уж они тихие и покорные, как это казалось раньше. И совсем несхож игумен Афиноген с Егорием. Дисненский владыка не менее почитаем, но в глазах его больше твердости и мужества. У игумена Левка бывает часто — носит всякую снедь. Левка говорит, будто собирается игумен весной за святыми писаниями в Москву. Алексашка не верит, что идет Афиноген за книгами. Ведут туда другие заботы.

Скрипнула дверь, и в хату, словно крадучись, вошла Татьяна. Последний час Алексашка сторонился ее, старался не смотреть в насмешливые, пытливые глаза. Она подошла совсем близко и, будто невзначай, коснулась его плеча упругой грудью.

— Покровских пирогов тебе принесла… Или ты не рад?

— Спасибо…

— Чего в глаза не смотришь?

Алексашка поднял очи и усмехнулся:

— Коли тебе так охота.

Татьяна положила пирог на стол, подошла к нему и внезапно обхватила шею сильными руками, прижалась к груди. Алексашка оторопел:

— Пусти, задушишь!

— Чего ты сторонишься, скажи?.. Чего?.. — жарко зашептала она и еще сильнее сдавила шею. — Неужто я не люба тебе? Скажи!..

Оттолкнуть бабу Алексашка не решался, но и освободиться от ее цепких рук не мог.

— Люба или не люба… Левка здеся…

— Что тебе Левка?!. Хворает он весь час… Истосковалась я…