Пан Валович считал, что с точки зрения военной науки построение отряда было правильным и безупречным. Именно так располагают воинов немцы и англичане. И все же пан Валович снова остался недоволен построением. Такое размещение войск применялось преимущественно при обороне. Пан Валович не думал обороняться. Слово «оборона» в войне с черкасами и холопами находил постыдным и недостойным воина Речи Посполитой. Громить их — вот единственное достойное понятие воеводы и пищальника. Выступил он с отрядом именно для того, чтоб преследовать и истреблять схизматиков. Но если Небаба идет сам к нему навстречу… Есть ли смысл утруждать пикиньеров и рейтар, которые давно ждут боя с лютыми врагами ойчины?

Пан Валович уселся возле шатра на душистую траву. Кухар[12] подал ужин — вареную курицу и вино. Курица была жесткой. Пан Валович грыз полку, и мясо застревало между слабых и редких зубов. Разозлившись, крикнул:

— Эй, ты!

Кухар знал крутой нрав пана и сейчас по злому окрику определил, что беды не миновать.

— Ты что сварил, собака?! Почему не укусить?!.

— Долго варилась, пане, — виновато оправдывался кухар. — Старая курица.

— Зачем брал старую?!

Пан Валович швырнул полку в лицо кухару и вытер жирные губы. Полку подхватил пес, что лежал поодаль у входа в шатер. Она захрустела под его острыми зубами. Кто знает, чем кончился б гнев пана Валовича, если бы не дозорные. Они принесли весть, от которой пан побагровел.

— По шляху идут?! Мерзкие схизматы и разбойники! — прокричал пан Валович. Лицо его стало гневным. — Я проучу этих свиней! Трубач!.. Где подевался трубач?!.

— Я здесь, ваша мость!

— Труби!

От поля к лесу и дальше, к Ясельде, покатился призывный зов трубы. Пан Валович вскочил на коня, выехал на шлях и увидел вдали казацкое войско. Трудно было понять, сколько его — пять сотен или целых десять. Над шляхом стояло облако пыли. В закатных лучах солнца пыль казалась розовой кисеей, сквозь которую, как призраки, показывались и исчезали кони. До черкасов было немногим больше версты. Подумав о том, что сейчас может произойти сеча, побледнел на мгновение: что задумали казаки? Но тут же овладел собой.

— Порубим, всех порубим начисто! — сжал в крепкой руке поводья.

Одна за другой полетели по войску команды. Пикиньеры ощетинились, и вечернее солнце заиграло на острых наконечниках пик. В длинные стволы пищалей заложены пули. Грозно стоят мушкеты на сошках. Уже сидят в седлах рейтары и ладони лежат на рукоятках сабель. Беспокойство людей передалось коням. Они храпят, перебирают ногами. Снова играет труба. Пан Валович всматривается в казацкое войско. Кажется, оно разворачивается, но не движется. Разворачивается для боя. Да, только черкасы и холопы могут идти на такое безумие: затевать бой вечером. Что же, они поплатятся кровью. Сейчас ударят мушкеты, и рейтары обрушатся неудержимым потоком.

И вдруг за спиной пана Валовича, за спинами стрелков и рейтар, как гром раскатистый, загрохотало и покатилось эхом:

— Сла-а-аваа!..

Мороз прикоснулся к спине пана Валовича, сперло дыхание, и показалось ему, что лес, и шлях, и рейтары перемешались, полетели в пропасть. Из леса прямо на рейтар мчались, сверкая саблями, черкасы. И сразу стало все понятным: оврагом, где не ждал никак Валович, прошли незаметно черкасы и ударили в затылок. А те, которые на шляху, — только видимость, только маскировка. Но и они пустились вскачь. Вот уже ближе, ближе…

— Подлые псы! — в ярости закричал Валович, с ожесточением пришпорив коня. Тот поднялся на дыбы.

Рейтары едва успели вырвать из ножен сабли и подставить их под казацкие удары. Рубились отчаянно на виду у пикиньеров и пищальников. А те не могли ни приблизиться, ни сделать выстрела — по шляху, поднимая пыль, мчались на них согни. Валович, а за ним Жабицкий, и трубач, и рейтары охраны проскакали в угол поляны и, укрывшись за кустами можжевеля, наблюдали за боем, который вспыхнул мгновенно. Со стороны шляха стремительно шли черкасские кони. Вот уже казаки пригнулись к гривам лошадей, слегка приподнявшись на стременах. Засверкали сабли.

— Засада?! — с глазами, полными ужаса, простонал сквозь зубы Жабицкий.

Валович словно услыхал капрала и встрепенулся в седле.

— Трубач!.. Быстрее, собака!..

Запела труба, но ее никто не слышал. Она потонула в крике, гомоне, звоне сабель и горластом кличе «Слава!». Сотни, которые мчались со стороны шляха, обошли пикиньеров и налетели на пищальников. Загремели беспорядочные выстрелы. В этот момент помчались поставленные в засаду рейтары. Засверкали железные кирасы. Они не навели страха на черкасов. Наперерез им мчались казацкие всадники, появившиеся непонятно откуда. Они рассыпались по полю. Пан Валович увидел казака на сером жеребце. Казак в малиновом кунтуше. Рядом с ним мелькала хоругвь.

— Небаба!.. — прошептал пан Валович и на мгновение прикрыл глаза, судорожно сжав веки.

Когда посмотрел снова — конники встретились. Наблюдать за рейтарами было легче. Они в темных камзолах, поблескивающих кирасах. Свалился под ударами рейтар один казак, второй. Забилось сердце пана Валовича.

— Так их!.. — и приподнялся на стременах.

Казаки рассыпались, пошли кругами по полю, не выдержали рейтар. Внезапно черкасы собрались в кучу и, сверкнув саблями, снова метнулись на рейтар.

Теперь все перемешалось. Носились без всадников перепуганные кони, и кричали раненые. С поля бросились в лес мушкетеры.

— Наза-ад! — потрясая кулаком, кричал Валович.

— Надо отходить, ваша мость, — Жабицкий тревожно поглядывал на хоругвь, которая высилась у шатра пана Валовича. К ней упорно пробивались казаки.

«Отходить?!» — беззвучно зашевелились губы пана Валовича. От кого бежать? От черни? От мерзкой черни будет бежать он, воевода?!. Видит бог его верность Речи. Он не виновен, что скопили голодранцев, как тати, пробрались тайно за спину. Теперь не разгром страшен, а позор.

— Молчи! — заскрипел зубами пан Валович, хотя ему стало ясно, что он проиграл бой, как проигрывают мужики в корчме, играя в кость. Редкие выстрелы мушкетеров не пугали казаков и не сдерживали их. В серых кунтушах, цветных рубахах, на взмыленных конях они бешено мчались на рейтар, и те не выдерживали этого стремительного натиска.

— Ваша мость, берегите себя!.. — Жабицкий перегнулся в седле и цепкой рукой выхватил поводья у пана Валовича. — Едем! Сейчас… Иначе будет поздно.

— Да, будет поздно, — машинально согласился Валович. — Небаба начнет искать. И, наверно, уже ищет. Он не преминет такого случая… Он будет рад ему…

Рассеянными, остекленелыми глазами Валович окинул поле боя. Устало метались кони. Поляна возле леса была усеяна своими и чужими телами. Сержант вел пикиньеров на казаков, но те рубили пики и упорно теснили к оврагу. Пан Валович почувствовал, как подкатился к горлу тяжелый комок. Еще немного, и он задохнется от обиды, от горя. Пришпорив коня, Валович пустил его за капралом. Следом поскакали двадцать рейтар охраны.

Краем леса миновали поле и, обходя шлях, свернули в овраг. Нашли тропинку и по ней версты три шли рысью. Тропинка вывела на дорогу, которая тянулась к западу. Предположения капрала подтвердились. Вскоре дорога вывела на шлях. Он раздваивался. Прямо — к Пинску. Вправо — на Лунинец. Пан Валович остановил коня. Долго сидел в седле, думал. Стали опускаться сумерки. Жидкие, как дым, туманы плыли над болотами. Где-то недалеко одиноко и тоскливо кричала ночная птица.

— Бери двух рейтар и скачи в Несвиж, — не поворачивая головы, глухо сказал Жабицкому.

— А ваша мость? — удивился капрал.

— Скажешь войту пану Луке Ельскому, что воевода Валович укрылся в Слуцкой крепости. Еще скажешь… Ладно, — прикусив губу, ударил усталого коня в бока и закачался в седле.

Рейтары тронулись за паном Валовичем. Жабицкий смотрел им вослед, пока те не скрылись из виду. Потом потрепал коня по упругой шее и, поглядывая в сторону, где кипел бой, процедил сквозь зубы: