На другом конце стояла холодная космическая тишина, и лишь какой-то далёкий ветер иногда жутковато прерывал её. Мурашки побежали трусливыми толпами по моей спине, и захотелось немедленно прервать этот неравный пугающий диалог. Я занес дрожащий палец над красной клавишей и…
Там, из другого ледяного чёрного измерения послышался далёкий, призрачный голос. Он звучал так тихо и неразборчиво, что даже не ясно было, на каком это языке. А может, и не было такого языка на Земле никогда…
Самое зловещее во всём этом было то, что чуть различимый бестелесный потусторонний голос словно просил помощи, молил меня, случайного абонента, то ли вытащить его из тьмы, то ли умолял присоединиться к вечному ужасному путешествию. Я просто не понимал, что же мне делать, а хуже всего было то, что я осознал наконец-то – общее загробное послание было таким, что я, то ли сам умер, то ли меня предупреждали о чём-то таком невесёлом…
И в самом конце моих истеричных «алё, алё, кто это, вы меня слышите», я будто бы различил явственное: «Ты живой?». И после пропало всё, исчезла зыбкая связь между двумя такими разными существами, а на дрожащем сердце остался лежать камень от этого дурного и нереального происшествия.
И только лишь через день меня осенило – можно же посмотреть, что это за номер!!! Я судорожно открыл папку с принятыми номерами и увидел то, что совсем уж меня удручило и наполнило душу ноющим трепетом и страхом: «Номер скрыт…». Это что, правда, было? Теперь уж и не знаю… Кажется, да…
Грустно – смешно – снова грустно
Выгоняют из общаги… Эх, каких только не навидались мы «невидимых» видов в этой «прекрасной норе». Мне бы думать, где жить теперь двум великовозрастным идиотам, а я предаюсь несвоевременной ностальгии.
Наше (а, впрочем, теперь уже и не наше) неказистое, а порою и мрачное здание общажки притягивает своим инфернальным шармом всех блаженных в округе. Как-то раз, рядом со средневековой стеной нашей серой «резиденции» с очередного «непростого» утра я увидел ненормальную престарелую тетушку. Она была просто крошечной, словно какая-то гоголевская нежить, вся в чёрном, и со всклокоченной афрообразной полуседой головой. В руках она держала довольно крупный калькулятор и истово и методично колотила по клавишам, явно ничего не подсчитывая, а так просто, имитируя поведение «нормальных» людей. Было так заметно, как она очень хотела, чтобы про неё подумали, что она тоже при деле, такая же, как и мы. Это было настолько жутко, что я, признаюсь, даже не смог её пожалеть, а сразу начал старательно выбрасывать неестественную картинку из и без того забитой нелепостями башки.
Что ж, прощай, наша милая ночлежка, где-то мы теперь станем откупоривать бутылочки? Ладно, хорош уже ныть, дядька Игорян, и вспомни-ка лучше что-нибудь повеселее! А и правда, когда ты нас оставлял, Господи, без нежного участия? Всё, ладушки-ладушки, даю веселее!
Ну вот, например, ещё один крохотный персонаж, из миллиона проплывших мимо «меня-наблюдателя» всего и вся на этом свете…
Навстречу торопился бодрый румяный дядечка в хорошем костюмчике, всё у него было явно зашибись, и он браво и жизнерадостно говорил по мобильному: «Да не нужна им никакая стройка! Для них главное тендер, общение…». И вся эта штампованная офисная фигня сообщалась тоном, ну просто восторженным, он на самом деле совершенно не сокрушался отсутствием заинтересованности в пресловутой стройке, а просто упивался, что лично задействован в этом волнующем, да ещё и прибыльном, предполагающем хороший уворованный кусок, деле. Проходя мимо этого чьего-то «делового партнера», я аж заулыбался – как скучна была бы наша грубая жизнь без таких маленьких, смешных человечков.
Блин, не могу перестать гонять в башке нудную мысль, прямо как у «гончаровского» старины Обломова – ведь съезжать-то нужно… Как, куда? Сроку, мать его, неделя, палец о палец не ударяю, чтобы что-то найти, а дни неприятно тают, как равнодушный лёд в старомодном холодильнике при разморозке…
И опять какие-то не шибко весёлые «думы о былом»: рядом с метро Фрунзенская, станции просто какой-то сказочно богатой «грустным и смешным», заметил тётеньку лет около пятидесяти. Она в грациозной позе сидела на ступеньках, с ней рядом царственно расположилась, заняв своей габаритной тушкой целый гектар, огромная мохнатая седая псина. Тут же, возле её ног приютилась маленькая чашечка для подаяний. Тётенька как-то театрально поглядывала на всех и на меня тоже, улыбаясь так, как будто она дивно играла роль на престижных театральных подмостках, а не просила милостыню. На ней было длинное до пят плотное вычурное платье, она была густо накрашена и чересчур тщательно причёсана. Вид – среднее между провинциальной стареющей актрисой и городской сумасшедшей. Так и не понял, нормальная она или нет.
Возвращаюсь обратно, обтяпав меломанские свои делишки – она на том же месте под палящим солнцем, в той же артистической позе и с неизменной горделивой улыбкой. Ну что же это такое, как же всё грустно и беспросветно… А может, наоборот, всё такое трогательное и с надеждой?
Битлов – к стенке
На работе снова пировали. На этот раз без меня. Гуляли Андрюха, Борян, Стас и даже небезызвестный уже вам Колпак. Сразу напомню, что Колпак – это двадцати-двадцати «с копейками-летний» принципиальный побродяжка, который получил своё погоняло от балагура Андрюхи за любовь к ношению диких меховых шапок в совершенно любой, нетрадиционный для таких головных уборов, сезон. Пили долго, вдумчиво, по-российски.
Периодически обычно малоконфликтным Стасоном овладевал «административный восторг» и он «изгонял» не слишком ароматного Колпака: «Так, ну-ка, вышел! Я говорю, вышел! Чтобы я тебя не видел больше! К тебе обращаюсь, к тебе! Вышел сейчас же, чё, не понял?». Неконфликтный Колпак улыбался и сносил «стасовскую паранойю». Разбушевавшегося Стасика всем дружным коллективом пытались усовестить, мол, «ты чего, Стас, это ж наш друг, зашёл в гости, а ты с ним так сурово, он, вишь, ещё и не с пустыми руками». Вновь завидев пузырь «беленькой» монструозных размеров, Стас успокаивался, торжественно выпивалась мировая, и общение текло в ином, миролюбивом русле.
Но проходило каких-то минут десять, и Стасон, вновь обуреваемый демонами высокомерия, снова забывал, что Колпак на настоящий момент не просто подозрительный бродяга из подворотни, а полноправный член выпивающего коллектива. И снова неслись проклятия и брань, будто и не было распитых чарочек и слёзных братаний: «Так, я не понял, ты чё, ещё здесь что ли?!! Вышел по-быстрому, понял-нет?!! Вышел-вышел, кому говорю!».
Таких циклических припадков было несколько, пока степень «градуса» не достиг того неизбежного уровня, когда для выпивающих стирались грани не то что социальных, религиозных, расовых и половых границ, а вообще насрать было с кем ты сидишь и бухаешь – с гномами, собаками или с Григорием Распутиным.
Однако работа в бойком магазине оставалась работой, несмотря на переход сознания в другое, параллельное и даже ирреальное русло. Поэтому в вышеуказанном астральном состоянии Андрюха периодически выходил то в банк, то на почту, не забывая прихватить с собой и Колпака, опасаясь, что будет тому худо, ибо несносный Стас превратился уже к этому времени в совершеннейшего «бармалея».
В очередной раз вернувшись, он обнаружил покачивающегося на ветру Стасончика за раскуркой дежурной папироски. В руках его был ещё один гигантский «пузырёк». Стас меланхолично и задумчиво протянул: «Я тут подумал, маловато будет…». Воссоединившийся коллектив положительно воспринял сие мудрое решение единогласным голосованием и даже стоячими бурными аплодисментами.
Энергетика этого и без того жаркого места накалилась до температуры магмы и начала притягивать всех сумасшедших из близлежащих окрестностей. В дверь просочилась странная худосочная тётка с личиной ведьмы. Я её знаю – она раздает рекламки суши-бара и делает это настолько агрессивно, что я всегда шарахаюсь от её пестрой бумажки, которую она бешено суёт в лицо, словно подстрекатель прокламацию.
