Я снова в компании, в общем-то, чужих мне людей, но поскольку «музыка на-а-ас связала», я вновь под покровительством вездесущего Коли Херувимова.

На горячем песке рядышком довольно бесстыдно развалились две вполне фигуристые девахи вида такого, будто местные качки прошлись по ним уже всем своим богатырским братством, а посему тётеньки дают уже всем подряд, кроме законно потерявших к ним интерес атлетов.

С нами ещё Бака́ша – легендарный герой любовник и «Казанова в законе» нашей школы. Уже в седьмом классе он, умело пользуясь своим чёрными кудрями и загорелым торсом, доставил массу непростых минут бедным родителям «давших слабину» девчушек.

Каких-то пара минут, и мы видим, как он уже взасос целуется со слегка восточной внешности кокеткой. У неё зовущая индийская фигура, шальная азиатская улыбка и слегка выпирающие зубы аля «Фредди Меркьюри». Внешность, как ни странно, типичная, и, прямо скажем, «бл…дская». Таких острый на слово Коля кличет почему-то «Зобейда́».

Да, как говорится, профессионализм не пропьёшь, слов нет, Бакаша был на пике формы. Только вот почему-то красавчик Коля был спокоен, словно индеец на охоте. Это весьма странно, ибо он его давний и достойный соперник по съёму ветреных девиц. Он медленно поворачивается ко мне и цинично объявляет: «Эту Зобейду́уже пол-пляжа перетёрло, у меня друган даже от неё «трепак» подхватил. Сильно рискует Бакаша!».

Я в ужасе выслушиваю эти натуралистические откровения и осознаю в очередной раз, что не создан я для «большого секса», здесь «рискуют» настоящие мужики, а ботаникам сидеть и «учить матчасть»!

Надеюсь, хоть в этом фривольном анекдоте я не грузил…

Я поклялся в своё время не упоминать ни одного из, как бы это полегче выразиться, «неприятных» персонажей из своей коллекции-кунсткамеры, но снова не удержался…

Когда наши девочки из класса начали взрослеть, со всеми приятными анатомическими и неприятными, в смысле манер, подробностями, их естественным образом повлекло в объятия накаченных тестостероном особям пола противоположного.

Совершенно естественно, что дабы утешить себя в своих неожиданно открытых в себе же дамских страстишках, мы, жалкие ботаники-одноклассники, ну совершенно не годились. Смотреть в сторону нас – чмошников, дохляков, зануд, «и вообще, меломанов» им было чисто по-женски противно и даже оскорбительно, это мы понимали.

Но наливное тело и жаркая душа упрямо требовали своего, и распаленные девицы обратили свои алчные взоры на «милейших созданий», как это ни парадоксально, классом младше.

Самая отвратительная садистическая шпана паслась именно там. Видимо, адская акселерация началась именно с этого жуткого поколения, поэтому были они здоровее и выше нас настолько, что это как раз мы бы должны были быть на пару лет моложавей. Злобные, агрессивные и тупые, они с распростёртыми объятьями приняли наших, переполненных гормонами девиц. Далее, совершенно логичным образом девчушки стали придворными тёлками одной из самых неблагородных, беспринципных и опасных дворовых шаек.

На уроках начались восторженные перешёптывания и восхищённое шушуканье, в которых невольно угадывались вчерашние вечерние захватывающие похождения: кого-то отметелили гуртом до полусмерти, отобрали мелочь у лохов, расколотили окно в подъезде, да мало ли геройского и незабываемого происходило, когда спускались манящие пороком сумерки. Наши девочки были так несказанно горды подобным престижным знакомством, и так лестно им было, что «взрослую», запретную, но такую сладкую жизнь по сырым подвалам и грязным чердакам им открыли эти пацанчики, которых все боятся, что посматривали на остальных лохов и лохушек класса победоносно и даже высокомерно.

Как-то во время ненавистного урока очумевшая училка удалилась из класса на пару минут и всё благородное общество облегчённо и радостно выдохнуло: «У-ф-ф… Свалила… Хоть немного передохнуть!».

Тут же мгновенно некая вечно немытая харя, казавшаяся от этой вековой грязи уже какой-то нездорово смуглой, влезла в приоткрытую дверь. Это был Мясо. Он был настолько мерзок по всем общечеловеческим категориям и градациям, что я не скажу о нём ничего. Глумливо осклабясь, он с троглодитским интересом рассматривал класс, ибо в свой заглядывал нечасто. А время проводил в основном шлясь по школьным коридорам в поисках пакости, которую можно было с наслаждением затеять.

Одна из «посвящённых» девиц, завидя кумира и объект вожделения, с показным восторгом и обожанием заверещала: «Мя́сочка!». И столько в этом вопле было желания продемонстрировать принадлежность к знаменитому представителю криминала и вообще роскошному парню (от которого вечно воняло какой-то дохлой рыбой), что было уже просто неловко за такую чужую тупость. В неуместном крике читалось что-то вроде: «Смотрите, он такой опасный, вы все шарахаетесь в стороны, завидя его, а я вот совсем даже его не боюсь, мы ж из одной компашки, и даже вот так запросто могу сказать ему «Мясочка!».

Мясо, повёл дурным взглядом в сторону этой затрепетавшей дурёхи и гадко отрезал: «Заткнись, шмара!».

Если сказать, что выражение лица этой девицы из «воровского обоза» озарилось обидой и горьким разочарованием, то это всё равно, что заметить: «А у Роберта Планта неплохой голос!». Вся жизнь отныне была разрушена, идеалы растоптаны…

А Мясо, с шумом захлопнув дверь, удалился в необъятные, бесконечные школьные просторы в поисках очередной мерзости, которая бальзамом ляжет на его маленькое чёрное сердчишко.

Ну а неумная девочка застыла, словно холодная статуя на несколько мучительных месяцев рефлексии, всеобщего позора и крушения идеалов!

Музыканты, а в особенности, когда они ещё маленькие и наивные, представляют собой такое пёстрое племя, объединённое в беспокойный паноптикум, называемый в народе «рокенролом».

Когда мы безумными школьниками пытались кооперироваться в музицирующие «ансамбли», то обязательно в коллективе имелся, ну совсем уж странный персонаж, коим гордились и демонстрировали, словно диковинного зверя конкурирующим группировкам.

Был в одной такой группе некий замечательный фрукт Толик Мотовилов, о котором просто слагали легенды, что он в одной и той же песне играет всегда разные соло и вообще все его партии непохожие друг на друга абсолютно.

Сообщалось об этом, как о необыкновенном достоинстве и феноменальном даре. На деле этот самый Толик тупо вызубрил, как и все мы, пресловутую «Школу Ричи Блэкмора» и рубил каждый раз новую завитушку из арсенала этого титана. Придумать что-то своего ничегошеньки он пока не мог, не был он и в состоянии запомнить партию, придуманную кем-то из коллектива, отсюда родилась эта «незакомплексованная» манера исполнения, что так поражала неискушённые умы и сердца.

А потом он, бедняга, умудрился сломать ногу, да так удачно, что после этого никто и никогда не видел его без обязательного гипса на ноге. Так он потом всегда и игрывал, по-декадентски сидя и осторожно вытянув белую забинтованную лапку, таким навеки запомнился и мне.

Говорят, что его, обуреваемого какими-то безумными сектантскими идеями, видели в неких странных организациях, вроде ЖЭКа. Он заметно прихрамывал, а приевшийся гипс сменил на аристократическую трость. Ну хорошо, в самом деле, что тот чудик хотя бы живой!

У меня есть замечательный младший братишка. Собственно, он сейчас выше меня на голову и здоровее вдвое, но для меня он всегда будет «младший», мой Женька.

Как, всё-таки, жаль, что я не занимался им совершенно, а вечно был так занят своими среднестатистическими подростковыми комплексами… А ведь теплился же когда-то его детский интерес и к AC/DC и к Rainbow, а я вот ничего не поощрил, не развил, и моё преступное равнодушие стоило изломанной психики молодого парнишки, подозрительных знакомств и отчаянных выходок.