— У меня тоже гормоны? — он сложил на груди руки и поджал губы.

— Еще какие! Запоздалый кризис среднего возраста. Ветрянкой надо в детстве болеть. У подростка она ужаснее протекает. «Седина в голову, бес в ребро» у тебя раньше времени случились, когда еще ни одного седого волоса не было. А теперь у тебя обратный виток пошел…

Я подтянула ногу и села по-турецки, теперь сподручнее стало крутить его колени.

— Где у тебя тут ручка переключения передач? А то ты так с тормоза ни в жизнь не снимешься!

Слава скинул мои руки и сел, но головы не повернул — смотрел в окно с опущенными жалюзями.

— Иди к матери, — произнес он тихо.

— Это ты меня так на… посылаешь?

Я не стала выбирать выражения. В моей чаше терпения тоже имеются дно и края. Пусть Березов узнает об этом!

— Да! — крикнул он и снова заговорил тихо: — Закрой дверь с другой стороны. Твоя спальня — напротив.

— Отлично!

Больше я ничего не сказала и, хлопнув дверью, бегом спустилась вниз, где царила мертвая тишина, хотя оба моих родителя продолжали сидеть за столом.

— Что смотрите? — я подбоченилась только одной рукой, вторую продолжала держать на перилах лестницы. — Воспаление гордости. Сын не ему первому позвонил!

Прошла к столу, увидев на нем четыре чашки.

— Песок положила?

Мать кивнула. И я, с чашкой, пошла обратно, но уткнулась в запертую на замок дверь.

— Березов, хватит дурить! Я сейчас собаку на тебя натравлю!

Скрипнула кровать. Дверь открылась. Я сунула чашку ему в руки и первой схватилась за ручку, чтобы закрыть дверь, пока он не выдал какого-нибудь очередного бреда.

— Тихо шифером шурша, едет крыша неспеша…

Я снова зайцем спрыгнула вниз и столкнулась с отцом.

— Пойду поговорю с ним.

— Водки дать?

Отец ничего не ответил и, тяжело ступая, начал подниматься по лестнице.

— Я тебе говорила, я тебя предупреждала, но ты не слушала, — выдала мать, когда я принялась стучать ложкой по стенкам чашки, размешивая давно растаявший сахар. — С мужиками можно жить только до пятидесяти, потом все, труба… Сдать обоих в дом престарелых, а самим на Мальдивы. Иначе все… пи…

Я опустила ложку на блюдце — кажется, все сегодня решили попрактиковаться в великом и могучем. Вот оно счастье, сын и внук приезжает! Любимый, долгожданный… Трындец!

— Мам, я не знаю, как, но Миша не должен всего этого видеть, ясно?

— Чего именно? — мать смотрела мне в глаза. Пронзительно. Как тогда давно, когда спрашивала, не беременна ли я от дяди Славы.

— Мама, ну ты что, слепая? Этой ревности. Он ревнует ко мне сына как ненормальный.

Мать откинулась на стул и мотнула головой.

— Это старческий маразм. И ты ничего не сможешь с этим сделать. Березов еще дольше твоего отца продержался. У того-то крыша давно поехала. Надо было вовремя меняться на две в разных районах и жить спокойно. А то ведь как банный лист…

— Мам…

— Что мама? Это правда!

— Давай, ты поедешь в санаторий, а я возьму папу к себе?

— Мне уже не поможет. А вот ты езжай. Но без Аллы.

— Ага, в чемодане у Мишки! Они, — я подняла палец к потолку, — про нас еще не то сейчас там говорят…

Что-то отец запропастился. Я пошла наверх и нашла их в холле за шахматной партией.

— Отлично! — я скрестила на груди руки. — А с собакой кто пойдет гулять?

Стелла, лежавшая на диване, навострила уши. Я смотрела на мужа умоляюще: и вот, либо он дурак, что не понял, или козел, потому что не захотел прогуляться и поговорить, или хотя бы взять друг друга за руки вдали от родительских глаз. Березов сказал:

— Ты! Это вообще-то и твоя собака тоже.

— Стелла, гулять!

И мы обе ринулись вниз. Я пристегнула собаку на поводок и шарахнула входной дверью. Раз Березов не желает засунуть свое плохое настроение в одно место, то и я не буду этого делать. Надоело играть в идеальную семью. Нет больше этой семьи… идеальной.

Я тащила собаку на дорогу, подальше от кустов, которые той приспичило обнюхать один за другим. По асфальту я вышагивала бодро, даже слишком, забыв, кого выгуливаю — себя или овчарку. Завтра по этой дороге приедет Миша и увидит все это говно. Так ради чего он тащится сюда со своего острова, ради недовольной рожи папаши?

— Ты где? — услышала я из трубки.

— В Караганде! — Хотя хотелось ответить: там, куда послал. — Партия закончилась? Или ты за собаку переживаешь? А на жену насрать…

— Яна, не ори! Где ты, я пытаюсь тебя найти…

— Надо было попросить сына научить тебя пользоваться смартфоном. Вот и будет вам завтра, о чем поговорить.

— Яна, пожалуйста, возвращайся. Уже слишком поздно. Мама волнуется.

— Так это теща тебя послала? Ну да, ожидаемо… Сам-то ты меня на… послал!

— Хватит вести себя, как малолетняя истеричка!

— Когда ты перестанешь быть упертым старпером, тогда и я опять стану нормальной. А так увольте! Надоело!

— Яна, мы поговорим об этом дома. Возвращайся. Темень страшная.

— Я не хочу ни о чем с тобой говорить. Наговорилась! Хватит!

Меня несло, я не могла остановиться — точно мне снова было четырнадцать, и у меня злыдни-родители отобрали единственную любимую игрушку — дядю Славу. Теперь же он сам себя отобрал.

— Яна, я иду по дороге. Как далеко ты ушла?

— Понятия не имею…

Мой голос упал. Я действительно не понимала, где нахожусь.

— Я попытаюсь включить ДжиПиЭс, подожди…

Не получалось. Сигнал не ловился…

— Черт! Слава, возвращайся домой. Я попытаюсь пойти по этой дороге обратно. Надеюсь, там нет развилок или будет указатель. Или я сигнал поймаю, — и потом закричала: — Какого хрена ты брал служебную собаку, если не научил ее команде домой?!

Пауза.

— Она вся в мою жену. Та тоже не понимает команды домой. Не смей отключать телефон. Я хочу слышать твой голос.

— У меня батарейка на исходе, а мне нужен фонарик.

— Тебе мозги нужны! Упереться в ночь черти куда…

— Я с собакой…

— Собака такая же дура…

— Ну да… Слушай, прекрати тянуть! Слава…

Я отпустила поводок, и Стелла бросилась к хозяину, который отстегнул поводок и пошел ко мне, потрясая карабином.

— Как ты меня нашел?

Слава молча оттянул шлевку на моих джинсах и щелкнул карабином, сажая меня на цепь.

— Чтобы не потерялась.

— Как ты меня нашел?

Мне действительно было интересно получить ответ, но вместо ответа Слава притянул меня к себе и ткнулся лбом мне в лоб.

— Как собака. По запаху. От тебя за версту пахнет женщиной.

Я откинула голову…

— Я думала, ты нюх потерял.

— Голову… Я давно потерял голову. А у тебя-то ее никогда и не было.

Он стиснул мои щеки, а потом растянул, превращая в человека, который смеется. Или в женщину, которая плачет. От досады и счастья одновременно.

— Ну как можно быть такой непутевой? Как? Заблудиться в трех соснах! Ты не пробовала не орать? Тебя же в лесу громче слышно, чем по телефону.

— Почему ты не приехал? Какого хрена ты тут торчал? Ради собаки?

— Ради этих камней. Не хотел тебе говорить… Я через нашего агента с ними договаривался. А потом объяснялся на пальцах… Ну, ты же знаешь…

— Не хотел говорить? Зато наговорил много чего другого!

Он сжал губы — и я поняла, что поцелуя не будет.

— Эта эпопея длится уже месяц. То одного у них нет, то другого, то сегодня уже поздно, то бульдозер неожиданно на другой работе… То камни тяжелее, чем они рассчитывали… Мы не просто так соседи, не просто так… Они такие же идиоты, как наши, если не хуже…

— А мы с тобой кто, соседи? Или все-таки больше идиоты?

Наши губы были рядом, но не сливались в поцелуе. Язык хотел не ласкать, а говорить. Против моей воли.

— Я действительно простужен, Яна. Мне сегодня лучше, но вдруг это вирус… Янка, как же ты пахнешь! — он снова прижался ко мне лбом. — Ты девчонкой так не пахла, как сейчас. Где мои семнадцать лет?

— Слав, прекрати! — я коснулась влажной ладонью его колючей щеки. — Чего небритый?