Я впервые за два года остро почувствовала в нашей квартире пустоту. Собака не заменила сына. Во всяком случае, мне. Слава верил, что Миша приедет к нам на лето, хотя бы в Финку, а я изначально знала, что этого не будет. У него стажировка и любовь. Или просто любовь. Зимой мы летали в Ирландию вместе со Славой, а сейчас, летом, я решила воспользоваться отпуском с подругой, чтобы свалиться сыну как снег на голову, и Миша, стиснув зубы, подарил мне целых три дня. И даже свозил на знаменитые утесы Мохер. Спасибо ему и его Эйлин, что отпустила парня с мамой. Но если они вдруг поженятся, никуда она его не отпустит — там такая хватка, что в бараний рог бедолагу скрутит. Хотя, главное, чтобы ему это нравилось. А пока сын улыбается. И много больше, чем в Питере со своей, как ее там, уже и не помню… И не хочу вспоминать. Может, и хорошо, что эта Эйлин далеко, и я о ней и о ее семье ничего не знаю.

— Вам нравится? — послышалось с пола.

И я вздрогнула — напрочь ведь забыла, что рассматриваю портрет. Или до сих пор не проснулась, вот и торможу. Прямо, как Паясо вчера.

— Да, очень, — я тряхнула головой, чтобы окончательно избавиться от сна. — Зря ты принижаешь свои таланты.

— Я их не принижаю, — Паясо забрал блокнот и, поднявшись, пошел к рюкзаку. — Всего-навсего трезво оцениваю свои возможности в той или иной сфере деятельности и творчества.

Мне бы еще трезво оценить его слоновье спокойствие в костюме почти что Адама — снова не было времени одеться?

— Можно мне пойти в душ первым? — задал Паясо вчерашний вопрос, будто давая ответ на незаданный сейчас мною: мальчик просто не надевает свежую одежду на липкое от пота тело.

У меня самой аж зачесалась шея под волосами. Я тоже с радостью последую за ним в душ. Вернее, когда он из него выйдет…

— Сеньора, можете передать мне рюкзак? — Паясо высунулся из ванной. К счастью, все еще в трусах. — Пожалуйста. Я забыл взять одежду.

Он забыл еще и закрыть рюкзак и, когда я схватила его за лямки не глядя, он опрокинулся, и наспех засунутый в него блокнот упал на пол. Первым. А следом выпал шприц… Я замерла, не в силах согнуть колени, чтобы поднять хотя бы свой портрет. Вот тебе и хороший мальчик…

— Не поднимайте. Я потом сам все соберу. Дайте сейчас рюкзак. Пожалуйста!

Еще я буду поднимать! В шприце что-то цвета крепкого чая. Что это может быть? Да какая разница… И я швырнула рюкзак хозяину, и тот ловко поймал его, словно мяч. Поблагодарил и скрылся за дверью. Опаньки… Вот так, все просто. И ясно… Что ничего не ясно. Угораздило ж меня связаться с наркошей! Но ведь руки чистые… Куда он себе колет? И почему шприц полный?

И я все же нашла в себе силы согнуть негнущиеся колени. И почти шлепнулась на задницу. От удивления и радости! Это был не шприц. Внутри не наркотик, а стержень. Это, мать ее, ручка! Шариковая… Придушила бы производителей этого дерьма! Так ведь можно довести родителей до инфаркта!

С трудом поборов желание полистать блокнот, я положила его на стул вместе с ручкой-шприцом. Взяла со спинки купальник и сунула в рюкзак вместе с дурацкой шапкой. Надо по дороге отнести грязное белье в машину и вообще… Может, поискать себе другой ночлег на последнюю ночь? Чтобы избежать очередных медитаций и незапланированных предынфарктных состояний?

Я уже готова была сказать Паясо, что ухожу насовсем, как он спросил, собираюсь я перепарковывать машину или просто доплачу? Господи, а я и забыть-забыла про парковку… Может, все-таки разумнее остаться с ним еще на сутки? У него временами голова соображает куда лучше моей. Наверное, медитации мозги на место ставят.

— У меня до вечера заплачено.

— Ну, тогда ладно… Вы когда планируете вернуться?

Я пожала плечами — по-хорошему: чем позже, тем лучше… когда ты, мальчик, уже будешь спать. Но ответила я вопросом:

— А ты когда?

— Как только заработаю достаточно, чтобы вернуть вам долг…

— Ты мне ничего не должен. Забудь. Я планировала потратить на ночлег гораздо больше, так что даже не вздумай отдавать мне какие-либо деньги.

Паясо насупился и расправил плечи, хотя и до этого не горбился.

— Нет, сеньора. Мы с вами так не договаривались.

Да мы вообще никак не договаривались. Ты просто поставил меня перед фактом, что я плачу, а сейчас я так же в лоб говорю тебе, что твои кровью и потом заработанные евро оставь себе. Но вслух я ничего не сказала. Просто махнула рукой. Потом, мол, разберемся. Упрямство молодежи мне знакомо. Все будет хорошо… Вечером.

— Где хочешь позавтракать?

Теперь махнул рукой он:

— Я перекусил, мне больше ничего не надо сейчас. Куплю по дороге кофе.

— А у тебя есть на что его купить? — не унималась я, вновь чувствуя поднимающуюся в душе волну раздражения на его тинейджерское упрямство.

— Конечно. Сдача с вашей двадцатки.

Окей, окей… Буэно, буэно… Все хорошо. Моя материнская душа спокойна.

— Если вы не против, я вернусь в ванную, чтобы наложить грим?

— Иди…

Это даже хорошо, что ты уйдешь до того, как я приму душ. Я и так хожу тут перед тобой, точно на пляже. И это меня не на шутку раздражает. Скажи мне судьба еще вчера утром, с кем я встречу утро сегодняшнее, я бы покрутила у виска. А теперь получается, что я реально ку-ку?

Я села на кровать и стала смотреть в окно, за которым на уровне моих глаз ничего не происходило. Город жил только за счет звуков. А я — за счет ожидания ухода Паясо. Даже просто улечься на кровать я не могла, не в силах в связи с отсутствием в номере зеркал, представить себе, как буду выглядеть со стороны.

Вот и сидела, сложив ручки на колешках, как примерная школьница, и решала, что буду сегодня делать. Выпью кофе с блином. Это во-первых. И плевать на всякие диеты. Худеть буду после отпуска. А во-вторых, мне следовало на своих двоих добраться до римского форума, именно с него я хотела начать осмотр древних достопримечательностей. И так, нога за ногу, добреду до руин цирка — если судить по сохраненной в телефоне карте, туда рукой — вернее ногой подать.

Там мне телефон как раз и понадобится, чтобы выяснить наконец судьбу мужа и новой посудомоечной машины. Если только он сам не наберет мне раньше, чтобы передать телефон несчастному финну, продающему бытовую технику немым русским. Ну как можно было забраться в финскую тьмутаракань без элементарного набора английских фраз! Чтобы жить подальше от русских, надо знать не только русский… Господи, на то, как муж на пальцах общается с соседом, я без слез смотреть не могу. Моя мама и та вспомнила школьные познания инглиша, но тещу Слава не возьмет в магазин из принципа и она из того же принципа с ним не поедет.

Зачем мне идти на какие-то римские руины? Мой персональный шатер цирка-шапито может, неровен час, сдуть ураганом никому не нужных ссор. Я каждый год жду, когда огонь наконец потухнет совсем, но мать всякий раз умудряется раздуть его из гаснущих угольков. Неужели ей доставляет удовольствие мучить меня? Я не была плохой дочерью. Не была! Если только вышла не за того, за кого она хотела… бы… Но выносить мне мозг накануне серебряной свадьбы не то что глупо, а уже полный маразм. Старческий. И к чему это должно привести нас в конечном счёте, непонятно.

Неужели ей станет легче, если мы вообще перестанем общаться. У Славы нервы железные, но и у Железного Дровосека было живое сердце. Ему обидно, потому что за четверть века он не подал теще ни одного повода усомниться в своей любви к ее дочери. Почему же ей просто не проглотить прошлые обиды и попытаться стать счастливой хотя бы под старость. Честно, не понимаю свою мать. Не понимаю…

— Сеньора! — я вскинула голову. — Как считаете, так достаточно или надо больше? Просто жара. Боюсь, со лба потечет…

Точно потечет! На этот раз белила легли только вокруг рта, подведенного ярко-красной помадой. Глаза остались чистыми. Их он собирался спрятать под цветными зеркальными очками. Ну… с флейтой госпожа Удача должна быть на его стороне.

— Увидимся вечером! — бросил клоун на прощанье, а я просто кивнула.