Наконец, мы подошли к резной дубовой двери. Маккейн заглянул внутрь, и я услышала:
– Директор, Котёночкина пришла.
– Спасибо, Гарри, пусть войдёт.
Маккейн открыл передо мной дверь, и я вошла в кабинет директора. Приглушённый тяжёлыми шторами свет падал на огромный роскошный стол с глобусом Каптейна-4, красивые пейзажи в огромных рамах висели на стенах, а в углу возвышалось двухметровое чучело какого-то страшного дикого животного. Толстый и низкорослый директор Травиани стоял у окна, заложив руки за спину. Он повернулся ко мне, изобразив некое подобие улыбки, и вслед за этим изящным жестом предложил мне сесть в кожаное кресло напротив стола:
– Прошу вас, садитесь, юная леди.
Я покорно опустилась в кресло, в котором тут же утонула. Директор медленно прохаживался по кабинету, а я ждала, что будет дальше. Наконец он заговорил:
– Могу я звать вас Лизой?
Я пожала плечами. Меня терзали нехорошие предчувствия, хотелось поскорее уйти.
– Прекрасно. Вы не случайно оказались здесь, и я буду предельно откровенен с вами, Лиза. Мне сообщили, что вы распространяете всяческие… слухи, которые могут навредить атмосфере нашего воспитательного учреждения. Вполне допускаю, что вы ослышались или приняли чьё-то враньё за чистую монету. Такое может случиться с каждым, правда же?
Я не ответила. Он подошёл к столу и грузно опустился в свое кресло.
– Я знаю, Лиза, как вы попали к нам. Я сам похлопотал – не забесплатно, конечно – о том, чтобы вас не выкинули в ближайшую канаву, а вернули вам возможность ходить… Жить… Наслышан о вас и о том, как вы боретесь с… Кхм… неудобствами. Вы очень целеустремлённый человек, и вы мне нравитесь.
Меня передернуло, но я старалась не подавать виду. Наконец, сказала:
– Спасибо, господин директор. Только… я пытаюсь понять, к чему вы клоните.
– Скажу прямо. Я хочу, чтобы вы возглавили швейный цех. Вас уважают и побаиваются, а это –главные признаки руководителя. Его должны уважать и бояться. Кроме того, я считаю, что мы отлично сработаемся и послужим на благо друг другу…
Его маленькие поросячьи глазки поблёскивали в полумраке, а губы были растянуты ухмылкой. Я вдруг ощутила волну ярости, нахлынувшую на меня. Он что, считает меня круглой дурой?! Чеканя слова, я процедила:
– Господин директор, я понимаю, вы бизнесмен. И задача ваша – минимизировать риски, правда ведь? Но давайте начистоту. Я месяцами копошилась где-то там, в своем бараке, и вдруг наступает сегодняшний день. Даже семилетний ребёнок может сопоставить это ваше предложение с доносом на меня. Вы хотите меня купить. Почему? Потому, что я опасна. Почему я опасна? Потому, что эти слухи – правда…
Меня трясло от нервного возбуждения, и я уже начинала жалеть о том, что сказала, но отступать было некуда. Улыбку как будто сдуло с его лица, и теперь он молчал и громко сопел. Наконец, прошипел:
– Как ты думаешь, девочка, благодаря кому здесь последние недели царит тишина, а? Ты слышишь стрельбу по ночам? Вы все спите спокойно только благодаря мне! Я договорился с мятежниками, и мы теперь мирно сосуществуем!
– Они не нападают, а что взамен? Поставки? Так ведь ими дело не ограничится, да? Вы же хотите сдать им всех нас? Аппетит приходит во время еды, а эти люди, наверное, очень-очень голодные…
Шумно выдохнув, Травиани встал и отвернулся к окну. Уже спокойным голосом он сообщил:
– Я не заключаю невыгодных сделок. Вот увидишь, все от этого только выиграют. А тебе, пожалуй, стоит отдохнуть в одиночестве.
– Что, решили меня в клетку посадить?
– Изолировать от остальных. Для твоего же блага.
Дверь кабинета распахнулась, на пороге возник Гарри Маккейн с приятелями. С трудом я поднялась и, расправив плечи, направилась к выходу. Я чувствовала какой-то неуместный задор, ведь я знала, что в этой схватке правда на моей стороне…
Карцер располагался в полуподвальном помещении главного корпуса, так что мы просто спустились на четыре пролёта вниз по широкой резной лестнице. Меня провели сквозь узкий коридор мимо полудюжины железных дверей к самой последней. За ней открылось небольшое помещение с серой низкой кроватью и ведром в углу. Сверху, из-под самого потолка, через узкое окошко в камеру пробивался свет. Гарри толкнул меня внутрь и буркнул:
– Обеда не будет. Вечером принесут ужин.
Дверь с лязгом захлопнулась, и я осталась одна взаперти. Былой задор куда-то испарился, а стены начали давить почти физически. Воздуха вдруг стало не хватать, в глазах потемнело, и я опустилась на топчан, переводя дыхание. Сколько меня тут будут держать? И никто не знает, где я, девчонки до сих пор на смене. Вечером они, конечно, хватятся, но кто же пойдёт меня искать по темноте?
Какой же всё-таки подлец этот директор… Настоящий делец, готовый обустроить собственное будущее на руинах чужих жизней. Всё схвачено, всё под контролем, а под ним – настоящая пирамида. Интересно, что он пообещал своим помощникам? Участие в дележе добычи? Может быть, рабов? А может, раздольную свободную жизнь бок о бок с разбойниками? Держу пари, многие были бы не прочь покинуть это прекрасное место хоть тушкой, хоть чучелом…
Я коротала время, вспоминая школьный курс математики. Формулы, уравнения, теоремы – во тьме и тишине карцера всё это очень отчетливо всплывало в мозгу, будто я только что вышла из школы с полным учебников рюкзаком, хотя с тех пор, как я в последний раз села в раскачивающийся на ветру школьный автобус, казалось, прошло три с половиной вечности…
Незаметно за окошком потемнело, под потолком загорелась тусклая лампочка, и вскоре безмолвная рука открыла маленький лючок у основания двери и поставила поднос со скудной трапезой. Есть не хотелось, но я заставила себя поужинать – хоть какое-то разнообразие и движение. Вернув поднос на место, я устроилась на топчане настолько удобно, насколько это было вообще возможно. Я лежала и глядела в никуда. Не знаю, сколько прошло времени, но сна не было ни в одном глазу, а ночь давно уже опустилась над интернатом.
Вдруг снаружи послышался шорох, за окошком мелькнула тень. Я уже знала, кто это, до того, как рама скрипнула, и раздался приглушённый голос Отто:
– Лиза, ты тут?
– Здесь, – поднявшись с кровати, полушёпотом отозвалась я. – Слушай, как ты меня нашёл?
– В лагере есть и хорошие люди, здесь не только сволочи. Я тебя вытащить пришёл… Стаскивай простыню и кидай мне.
Я послушно сдёрнула простыню с матраса, скомкала и бросила её вверх. Отто ловко поймал её, на несколько секунд исчез из поля зрения, после чего вниз спустилась туго свитая импровизированная верёвка.
– Сможешь ухватиться?
– Попробую…
Спущенный конец простыни я намотала на протез, взялась за полотно обеими кистями и прошептала:
– Тяни…
Отто потянул, а я, молясь, чтобы ничего не оторвалось, упёрлась коленями в стену. Напряжение отозвалось острой болью в руках и ногах, и два метра этой боли показались мне почти бесконечностью. Наконец, Отто ухватил меня под руки и, пыхтя, вытащил через узкую щель окна. Будь я чуточку крупнее – наверняка застряла бы, но мне повезло, и, оказавшись снаружи, в прилегающих к зданию зарослях кустов, я жадно вдохнула воздух свободы. Тело ныло, как после многокилометрового марафона. Отто вытер пот со лба.
– Фух, ну ты и тяжё…
Я прижалась к его губам в горячем поцелуе. Оторопев, он не смел пошевелиться, а я, закрыв глаза, с упоением ласкала губы своего спасителя и медленно гладила его лицо металлом кисти. Как бы мне хотелось ощутить сейчас это прикосновение!..
Наконец, опомнившись, я отпрянула и прошептала:
– Надо уходить отсюда, пока нас кто-нибудь не заметил!
– Аг-га, пошли… Я тебя провожу…
Оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет, мы выбрались из кустов и гуськом пробрались к женскому корпусу. По счастью, окно в нашу комнату было открыто. Под ним я заключила Отто в объятия и ещё раз прильнула к его губам. Видимо, первый шок прошёл, и он ответил мне взаимностью. Щёки мои горели, и я прошептала:
