С этими словами он вышел за дверь. Марк поцокал языком и задумчиво протянул:

– Лизонька, мне одному кажется, что нас только что обвели вокруг пальца, словно маленьких детей? У этого прекрасного дедушки явно дальний прицел, и мы для него – средство достижения цели.

Я поднялась, с хрустом потянулась и пожала плечами:

– Да по сравнению с ним мы и есть настоящие дети… Но я не чувствую угрозы, Марк. Он вызывает доверие.

– Это-то меня и настораживает больше всего…

– Цель у нас с ним на данном этапе одна, так что давай поможем друг другу. Но на всякий случай будем держать ухо востро… И Томаса понесёшь ты. Мне на сегодня хватило с ним общения.

– Трусиха! – Марк, ухмыльнувшись, легонько ткнул меня локтем в бок.

– Кто бы говорил. Я видела, как ты волосы на себе рвал, наматывая круги по комнате. Боялся меня потерять, правда?

– Да не пори ерунды. Я спокоен как скала. Тем более за тебя, железная леди.

Лицо его приобрело комичную серьезность, он решительно прошагал через помещение, открыл дверь, и скрылся в кабинете. Через минуту выйдя оттуда с сумкой в одной руке и клеткой в другой, он уложил поклажу на пол, надел респиратор, взял сумку и вышел. Чертыхнувшись про себя, я последовала его примеру, натянув «ледянку», и подняла за металлическую ручку забранную покрывалом клетку, которая оказалась на удивление лёгкой. Неприятные ощущения испарились без следа, и я чувствовала спокойствие и умиротворение, которые были редкими гостями в моей душе в последние годы.

Где-то за вездеходом жужжала бензопила. На улице никого не было – археологи, по всей видимости, собрались в большом бараке, через окно которого я могла разглядеть фигуру профессора Мэттлока, стоявшего спиной и раздающего какие-то указания. На улице начинало темнеть, дело близилось к вечеру. Заходящее где-то за завесой облаков солнце придавало окружающему воздуху лёгкий малахитовый оттенок, который ещё сильнее подчёркивал буйство зелени местных растений и исполинских деревьев. Марк нетерпеливо переминался с ноги на ногу на краю поляны.

– Ты идёшь? Давай скорее, пока не стемнело, иначе потеряемся тут…

Вернувшись к глайдеру, Марк принялся запихивать в багажник сумку профессора, а я вышла на связь с кораблём. Дядя Ваня ответил почти сразу.

– Доча, есть новости?

– Есть. Мы летим на Землю. Ставь чайник, дядя Ваня, нас будет трое.

– Принято. Конец связи.

Закончив возиться с сумкой, Марк выглянул из-за крышки багажника и покосился на стоящую возле пассажирской двери клетку.

– Боюсь, мы вчетвером в салон не влезем. Разве что ты его на коленочки возьмешь, а, Лизунь?

– Не проблема. А Мэттлока на колени возьмешь ты. Познакомитесь поближе.

– Хм… Думаю, мы что-нибудь придумаем.

Марк скрылся в салоне и принялся крутить допотопные ручки регулировки сидений, шумно двигая их по полозьям и вполголоса матерясь. Было уже совсем темно, лес бурлил звуками, и вскоре в чаще замелькали лучи фонарей. Через полминуты на поляну вышли несколько археологов с профессором во главе.

– Итак, молодые люди, мы готовы отправиться в путь? Отлично, – он обернулся к молчаливым коллегам, – … Доработайте площадку, и домой. Если что найдёте – сразу сдавайте в бюро на учёт. Полицию отправляйте ко мне на почту. И да, Семёнов, следи, чтобы Парсонс не напивался, а то провалится опять в какую-нибудь яму с помоями, как в прошлый раз…

Семёнов пробасил через респиратор:

– Хорошо, батя. Если что, я ему трусы на голову натяну.

Парсонс обиженно прокозлил из темноты:

– Эй, я всё слышу!

– Ладно, ребята, бывайте, обниматься не будем. Копать и откопать!

– Найти и перепрятать! – нестройным хором продолжили забавный, очевидно, свой профессиональный «пароль-отзыв» хмурые лохматые археологи, после чего развернулись и, сверкая лучами фонарей, приглушённо бубня и посмеиваясь – очевидно, над незадачливым Парсонсом – скрылись среди деревьев.

Передние сиденья уже были сложены Марком в импровизированный диван, на котором, хоть и в тесноте, но не в обиде разместились я, Марк и профессор. Умели же раньше делать глайдеры, выжимая из внутреннего пространства максимум места и удобства! Клетку мы оставили на поляне, а своего странного питомца Мэттлок теперь держал на коленях. Гусеница свернулась рогаликом и, казалось, спала. Профессор сообщил:

– Томас ушёл в себя, распереживался, видно. Такой стресс, такой стресс, как я его понимаю…

– Это будет для него неплохим уроком, – заметила я. – Прежде чем лезть в чужое сознание, стоило бы спросить разрешения…

Тихо и успокаивающе бормоча что-то, старик поглаживал Томаса, Марк дремал на водительском месте, а я смотрела в окно. Ночь вступила в свои права. Автопилот держал курс на корабль, висящий на границе стратосферы. Пара тусклых лампочек на приборной панели подсвечивали моё отражение на фоне чёрной непроглядной бездны леса под нами, а где-то вдалеке, почти у самого горизонта угадывались россыпи огней далёкого города…

Мы покидали планету, а я размышляла о том, как живут люди в этом городе. Насколько он велик, чем заняты его жители, и как местные условия сказываются на их быте. Бешеный спрос на лесорубов и трактористов, кислородный нагнетатель в каждом доме, а по местному телевидению – шутки про брюки, заправленные в носки, реклама противогазов и средства от гусеницы-переростка на урожае гигантской капусты…

Воистину, посели людей в аду – они и там вытопчут себе поляну, обживутся и вскорости будут приглашать родственников погостить. Потому что нет ничего, что могло бы остановить тягу человека к росту. Во имя каких идеалов – неважно. В конце концов, главным препятствием на пути человечества всегда была лишь разобщённость. Но если на какой-то короткий период времени удавалось сплотить критически большое количество людей для созидания, верное направление в итоге находилось, как это случилось когда-то с термоядерной энергией и гиперпереходами.

Облачный покров ушёл куда-то вниз, и небо зарябило россыпью незнакомых звёзд. Здесь, на галактической плоскости почти у самого рукава Стрельца их было ощутимо много, и космос не был иссиня чёрным, как в тихих системах, а, казалось, светился ровным едва уловимым золотистым светом.

– Такую бы красоту внукам показать, – негромко произнёс профессор. – Жаль только, внуков у меня нет.

– Иногда приходится выбирать, как оставить о себе память в веках, – задумчиво заметила я. – О нас может напоминать рожденный нами человек или наши прошлые поступки. Воспоминания людей о нас, наконец…

– Вы имеете в виду, Лиза, как часто о вас вспоминают вообще, как часто при этом – с хорошей стороны, и в вашу ли пользу это соотношение?

– Вы человек учёный, вам положено формулы выводить и соотношения высчитывать. И у вас это блестяще получается, я успела про вас почитать. Но я немного не о том. Вы выбрали карьеру учёного и посвятили ей жизнь, оставив память в веках. Это ничуть не хуже продолжения рода…

Он усмехнулся:

– А вот здесь, как вы изволили заметить, мне выбора не предоставили, – помолчав, он продолжил. – У меня была огромная семья. Четверо детей… Они и моя супруга отправились в отпуск в Лиссабон, но самолёт разбился. Что-то с двигателями…

– Простите… – мне стало неловко даже несмотря на то, что он сам начал этот разговор. – Без сомнений, тяжело об этом вспоминать…

– Я на Марсе на ферме под куполом копался. Мне на плечо легла рука, и бригадир сообщил: «Вашей семьи больше нет». Вот, знаете ли, в тот момент я бросил лопату, а потом и из колонии уволился. Больше не смог закапывать, да и начал откапывать – в археологи пошёл. Всё ищу в земле что-то. Может, их?.. Не знаю, но с тех пор и нахожу покой только на работе, в постоянном поиске.

У меня намокли глаза. Я вспомнила папу с мамой и то, как моё подсознание постоянно выталкивает со своей орбиты эти воспоминания. Куда-то за черту "до-после".

– Потерять одним махом всё, кроме собственной жизни – это чертовски нелегко, – сдавленно пробормотала я и оторвала взгляд от стекла. – Эта самая жизнь, которая осталась, меняется в корне.