и прерывисто.

– Ты? – выдохнул толстяк, выпучив глаза.

Отпрянув от стены, он нагнулся за палкой, лежавшей под его ногами.

– Я, – ответил Уизли.

Схватив толстяка за горло, он толкнул его в переулок и резким движением руки полоснул ножом по шее.

– О, Боги, – прохрипел толстяк, схватившись за шею, из которой фонтаном забила кровь.

Корчась от боли, он заметался между домов, теряя остатки сил. Впрочем, агония продлилась недолго. Припав на одно колено, затем на другое, толстяк сделал последний вздох и упал ничком в грязную мостовую. Вытерев нож об одежду толстяка, Уизли засунул его за пояс и выглянул наружу. Убедившись, что за ним нет погони, он вышел из укрытия и слился с пестрой толпой.

– Брат, – сказал Арьен. – Вот смотрю на тебя, и диву даюсь – брат ты мне или не брат?

Так и не выспавшись, он был зол на весь белый свет, но, особливо на собственного брата. Получив приказ Клодии ступать к Храму Хептосида, тот не издал ни звука, безропотно подчинившись служанке королевы.

– Не ходи вокруг да около, говори, что у тебя на уме, – ответил Анри.

Оттолкнув от себя зазевавшегося прохожего, он посмотрел на Храм, до которого было рукой подать.

– Ты знаешь, что у меня на уме.

– Может и знаю, но если скажешь, мне яснее будет, – хохотнул Анри, отдавив ногу очередному прохожему.

Будь война, огромный и неуклюжий Анри мог отлично сойти за таран – бесцеремонно расталкивая людей, он нагло пер вперед, а там, где было полно народу, работал локтями, как зачастую работал кулаками в тавернах, вышибая мозги любому, кто был ему не по душе.

– Ну-ну, куда уж яснее!

Сплюнув, Арьен отвернулся, словно не желая продолжения разговора, но, то было видимостью. Трясущиеся губы, да желваки, ходившие ходуном, выдавали его с головой.

– Ты, братец, вот что, зубами-то не скрепи, говори как есть!

– Ну, если так хочешь…

– Я хочу?! – возмутился Анри, остановившись посреди улицы.

Схватив брата за плечи, он посмотрел в его глаза, будто что-то в них хотел найти. Прохожие, обступая братьев, изрыгали на их головы ругательства, но те и бровью не вели.

– Отпусти!

– Отпущу, когда скажешь, чего ты от меня хочешь.

Наградив брата презрительным взглядом, Арьен попытался высвободиться, дернувшись из стороны в сторону, но у него из этого ничего не вышло.

– Помню времена, – сказал он. – Когда мой брат смеялся в глаза

смерти, а теперь что?

– А что теперь?

– А теперь мы на побегушках у королевы и ее служанки.

– Все верно, братец, – ухмыльнулся Анри, опустив руки. – Пока мы на службе Ее Величества, будем делать все, что она не прикажет.

– Вот-вот, пока на службе.

– Что, опять за свое?

– Свободы хочу, и ты ее хочешь, я знаю.

– Дурак. Ты того, эти мысли-то брось, иначе я в миг выбью из тебя эту дурь!

Будто в подтверждение собственных слов, Анри вытащил из-за пояса дубинку, которой опробовал не один десяток голов. Будучи самым здравомыслящим из братьев Савьер, он прекрасно осознавал, чем чревато бегство, уже не говоря о провале приказа Ее Величества. Если его братец частенько заводил разговоры о бегстве, то он только помышлял об этом, ставя на чашу весов свободу, у которой один конец – сточная канава с перерезанным горлом, и выгоду, получаемую ими на службе Ее Величеству.

– Мне твоя дубинка не страшна, – пробормотал Арьен. – Как по мне, так лучше свобода, чем на побегушках у королевы.

– Ты хотел сказать, лучше нож в спину, чем на побегушках у королевы?

– Говори хоть так, хоть эдак, суть от того не изменится. Как закончим с этим делом, я умываю руки… ты со мной, брат?

Положив руку на плечо брата, Арьен пытливо посмотрел в его глаза, будто хотел поделиться с ним решимостью.

– Поговорим позже, – ответил Анри, оставив братцу надежду на ответ, который тот жаждал от него услышать.

Бросив взгляд на Храм, он скинул с плеча руку Арьена и последовал дальше.

Пройдя два квартала, они свернули с Торговой улицы на Площадь Семи Достойных и оказались перед Храмом Хептосида – сто шестидесятифутовой пирамидой из серого камня. К вершине Храма вела лестница, состоящая из ста пятидесяти двух ступенек высотой в один фут. Через каждые двадцать ступенек лестница прерывалась уступами, украшенных десятифутовыми статуями воинов, прозываемых Семью Достойными. Вооруженные щитами и самым разнообразным оружием – от палицы до мечей и копий – они ничем друг от друга не отличались, разве что вооружением и боевой стойкой.

На щите первой из статуй, стоящей с поднятым над головой мечом, была выдолблена надпись «умеренность». На щитах других статуй красовались надписи «целомудрие», «нестяжание», «усердие», «кротость», «справедливость» и «смирение». Венчала Храм черная плита размерами десять на десять футов, доставленная в Миддланд, как гласила легенда о семи ветрах, по велению Хептосида из родных мест Бланчестеров. Та же легенда гласила, что Храм был возведен королем Аргусом за одну ночь по подобию небесного Храма, приснившегося ему накануне битвы с Князем Тьмы. Сокрушив врага человеческого, Аргус по велению Хептосида заключил его в стены Храма, дабы удовлетворить его чаяния о небесном доме отца своего, что и было сделано с помощью семи небесных воинов, заступивших в вечный дозор.

– О, Боги! – воскликнул Арьен, махнув рукой на Храм. – Ты посмотри, старый пенек еще живой!

У подножия Храма, на бронзовом троне восседал почтенный старец в белом каскадообразном одеянии с пурпурной каймой. То был привратник Храма Хептосида – горбатый, лысый старик с изрезанным глубокими морщинами широким лицом, напоминающим поле, вспаханное пьяным крестьянином. Тяжелые черты лица не вязались с тонким аристократическим носом и широкой нижней губой, выпячивающейся наружу. Держа на коленях железный посох, он смотрел вперед не мигающим взглядом светло-серых глаз, в которых сквозила пустота. Если бы не ветер, треплющий полы одеяния и кустистые брови старика, то его можно было принять за истукана.

– Не переживай за него, он нас с тобой еще переживет, – заметил Анри.

– А я и не переживаю, просто говорю – жрать, да спать, чем не жизнь, а, брат!?

Подойдя к Храму, они предстали перед привратником, но, тот и бровью не повел.

– Ваше Святейшество, – обратился Анри к привратнику. – Скажите, где нынче дары принимают?

Не получив ответа, он нагнулся и узрел взгляд привратника, пронизывающий его насквозь. То, что он спал, в том не было никаких сомнений.

– Эй, старый пенек! – не удержался Арьен. – Отвечай, когда тебя спрашивают!

Нагнувшись вслед за братом, он махнул рукой перед лицом

привратника, как через мгновение другое вздрогнул и отскочил назад, побледнев от испуга.

Зайдясь кашлем, привратник заморгал глазами, точно в них попал песок. Прогибаясь то вперед, то откидываясь на спинку трона, он дергался как в лихорадке, брызгая слюной. Впрочем, приступ кашля продолжался недолго, закончившись также внезапно, как и начавшись.

– А ты наглец, – сказал привратник, скосив взгляд на младшего из братьев.

Вот уже неделю как он не сходил с места, не обращая внимания ни на жару, ни на крики, доносившиеся со стороны суконного рынка, ни на пыль, клубящуюся под его ногами. Его занимала только одна мысль – грядущие выборы. Он понимал, что ему не светит шестой срок, ибо за полвека пребывания в привратниках изрядно всем поднадоел. Нравоучения вроде того, что жрец должен быть примером скромности, а Божий дом – это жилище Богов, а не место для торгашей, были многим не по нраву. Но, больше всего раздражало его упорное нежелание признавать лорда Ислэнда богохульником, а Гланвилл28 – островком измены. Он был единственной преградой на пути сторонников войны с Гланвиллом, уподобляясь плотине, стоящей на пути буйной воды. Правда, с каждым годом его голос слабел, а голос сторонников войны все больше и больше крепчал.