– Я уже отвечал, – ответил Анри, у которого зуб на зуб не попадал.

Озноб, бивший мелкой дробью, не давал ему покоя последние полчаса.

– Холодно?

– А по мне не видно?

– У тебя, брат, холодная кровь, вот ты и мерзнешь, – глубокомысленно заметил Арьен.

– Зато у тебя горячая кровь!

– Я, брат, не мог поступить иначе. Та рыжеволосая шлюха оказалась уж больно дерзкой, вот я ее и наказал.

– А зачем других-то порезал?

– Ну, как же, брат, сам знаешь, никаких свидетелей! Так у тебя есть что пожрать?

Покинув в спешке бордель госпожи Делиз, Анри позабыл захватить провизию, о которой вспомнил только в дороге. Не сопутствовала им удача и на самом тракте, на котором им встречались то караваны, то паломники, бредущие к Храму Хептосида, и ни одного одинокого путника.

– У меня ничего нет.

– Плохо, брат, очень плохо. У меня чувство, что живот к спине прилип.

Будто в подтверждение его слов, нутро Арьена заурчало, уподобившись недовольному коту.

– Эх, братец-братец, – сказал Анри, остановив коня. – Тебе бы хорошо поддать, чтобы раз и навсегда выбить из твоей башки всю дурь.

– Что, снова ударишь? – съязвил Арьен. – А может того, ножом по глотке и концы в воду?

Вытащив нож из-за пояса, он протянул его брату, затаив в уголках рта злобную ухмылку

– Дурак, – бросил Анри и сплюнул на дорогу.

– Ага, кишка тонка!? – усмехнулся Арьен, скорчив презрительную гримасу.

Соскочив с коня, он уселся на дорогу и пару раз ковырнул ножом, попытавшись выкорчевать известь между плитами. Впрочем, из этой затеи ничего не вышло: Королевский тракт казался прочным и незыблемым, как Срединное королевство, существующее вот уже тысячу лет со дня основания дома Бланчестеров.

– Ты что, умом тронулся?

– Устал я, сил больше нет смотреть на эту дорогу!

– А я, стало быть, не устал?

– А с чего тебе уставать-то, брат?

– Как же, братец, а не я ли за тобой везде прибираю!?

– Скажи еще, что подтираешь за мной! – ухмыльнулся Арьен.

– Ах, вон ты как заговорил, – сказал Анри, вытаскивая ногу из стремени.

– Ты это слышишь? – обеспокоился Арьен.

– Ты чего?

– Да я ничего, ты просто слушай!

– Ничего я не слышу.

– Как же не слышишь, а тишину!?

Точно сговорившись, цикады перестали голосить, а следом послышались голоса, тихие, еле уловимые на слух. Вперемежку с голосами слышались стон и плач, не то детский, не то женский. Вместе с голосами с юга наступал плотный туман, а холод стал невыносимым – колючим и жестоким, как сталь хирамского клинка, перед которым не могла устоять ни одна броня.

– О, Боги, – прошептал Анри.

– Я такого никогда не видывал, – сказал Арьен, не веря собственным глазам.

Поднявшись, он шагнул навстречу туману, не отрывая от него зачарованного взгляда.

– Братец, мне все это не по душе, – сказал, было, Анри, как его конь заржал и бросился в сторону, увлекая за собой ездока и коня Арьена.

Будто одержимый демонами, конь пролетел по полю шагов десять и сбросил с себя Анри, огласившего округу безумным криком. Схватившись за правую ногу, он поднялся и посмотрел вслед быстро удаляющимся коням, а затем обернулся на тракт и ужаснулся. По его спине пробежались мурашки: туман нависал над Арьеном, будто морская волна, вихрем накатывающая на берег.

– Анри, посмотри, какое чудо, – с восхищением в глазах проговорил

Арьен.

Улыбнувшись, он повернул голову и протянул руку, заставив туман отпрянуть. Переливаясь серо-черными цветами, туман на мгновение застыл, точно монолитная глыба перед путником в Скалистых горах, а затем заклубился и набросился на Арьена, поглотив его с головой.

– Арьен! – заорал Анри и кинулся на выручку, но, не сделав и двух шагов, взвыл и повалился на землю.

От острой боли в ноге его пробило холодным потом, а зубы свело так, что послышался хруст, словно рот был забит морским песком.

– Помогите! – раздался голос со стороны тракта.

Превозмогая боль, Анри поднялся и посмотрел в ту сторону, откуда они пришли. Одинокий путник, оказавшийся на пути тумана, отбивался от него как мог. Но, все было тщетно. Через несколько шагов человек повалился на дорогу и в тот же миг утонул в клубах тумана.

– О, Боги, – прошептал Анри, опустившись на землю.

Работая локтями, он пополз в поле, подальше от Королевского тракта. Холод, следовавший за ним по пятам, нет-нет да обдавал ледяным дыханием. Голоса продолжали звучать, то близко, то далеко, будто они игрались с ветром. Преодолев с десяток шагов, Анри ощутил покалывание в левой ноге, а правой ноги и вовсе не ощущал. Остановившись, он обернулся и в тот же миг обмочился, узрев в шести футах от себя человеческий череп, проступающий из тумана. Лязгая челюстями, череп рвал пятку его левой ноги, хотя крови и не было видно. Вслед за ним из тумана проступила дюжина черепов, жадно лязгавших челюстями в предвкушении еды.

– Боги, Боги, Боги!.. – заверещал Анри, заработав локтями пуще прежнего.

Туман, подобно древесной смоле, оседал на лице и волосах Анри, вонзая в его тело тысячи иголок. Но, он продолжал ползти, попутно вздергивая плечами в попытке стряхнуть с себя неведомого врага. Преодолев еще с пару десятков шагов, он наткнулся на палку и с решимостью, достойной отважного воина, поднялся и оперся на палку.

– Врешь, не возьмешь! – возопил Анри, погрозив туману палкой, а затем пустился вскачь, на ходу вскрикивая от боли.

Удалившись от тракта на порядочное расстояние, он ощутил, как покалывание в пятке исчезло. Туман, остановившись в десяти-пятнадцати шагах от него, прекратил погоню и повернул на север, в сторону Миддланда. И, только голоса не отступали, продолжая его преследовать, крича и нашептывая на непонятном языке.

– Ух, я вам, – буркнул Анри.

Взмахнув палкой, он попытался отогнать голоса и тут же повалился навзничь, не удержавшись на ногах. Узрев в ночном небе кровавую звезду, походящую на солнце, Анри не поверил собственным глазам. Холод, прежде донимавший его, в раз отступил. Все мысли о прошедшем дне улетучились, и тень умиротворения покрыла лицо Анри. Улыбнувшись, он закрыл глаза и провалился в бездонную пропасть сна.

– Ох, старость не в радость, – проворчала Оллин, засовывая ключ в передник платья.

Темнота и трясущиеся руки мешали ей совладать с замком, хотя на то особой надобности не было: птица была накормлена еще перед заходом солнца. Убравшись в доме, да приготовив похлебку, она ходила как неприкаянная, ожидая прихода главы семейства.

Оглядевшись, будто ища помощи, она пожала плечами и побрела в дом. Белокаменный, двухэтажный дом семейства Фарранов ничем не отличался от большинства домов верхней части Миддланда. С улицы дом утопал в трех яблонях, а с заднего двора к нему примыкали стройные грядки и добротные хозяйственные постройки, среди которых выделялся птичник. Поднявшись на крыльцо, старуха помрачнела, завидев соседку, суетящуюся в саду через дорогу. Поспешно отворив дверь, она юркнула в темный проем, как следом раздался скрип отворяемой калитки.

– А, явился-таки! – крикнула Оллин, высунувшись из распахнутого настежь окна. Негодование, прозвучавшее в ее голосе, под звук задребезжавших оконных стекол побежало эхом по ночному переулку.

Абран Фарран, не отрывавший взгляда от соседки, вздрогнул, ибо не ожидал услышать голос жены в столь поздний час. Что до соседки, то она подняла голову и улыбнулась Абрану.

– Чего не спишь? – спросил Абран, услышав запах чечевицы, вырвавшийся из окна.

– Как же я могу спать, не зная, где шляется мой муж!?

– Я работал, а не шлялся.

Известный на округу трудолюбием и спокойным нравом, старик Абран выглядел не по годам бодрым, а между тем ему шел ни меньше, ни больше, седьмой десяток лет. Худосочный, высокий, с длинной бородой и такими же длинными усами, теряющимися в бороде, он напоминал жука-навозника, прибывающего в вечном движении. Если покосился забор, или вот-вот с петель могла сорваться дверь, тут же призывали старика Абрана. Берясь за дело, он мог пропасть на пару часов, а то и того больше, ибо помимо страсти к починке любил поговорить о жизни, о том, что творится в королевстве и за его пределами. «Не иначе, – любили поговаривать соседки. – Тебе сами Боги благоволят, раз послали такого мужа». На это старуха с горечью в голосе отвечала, что «прожила с ним не один десяток лет, а ничего толком-то и не видела, сидит дома, как проклятая, а муженек Бог весть, где пропадает».