– Правильно, иначе остальных зубов не досчитаешься, – улыбнулся Дамиан, обнажив ровный ряд белоснежных зубов, словно издеваясь над родственником.

Метнув гневный взгляд в Дамиана, Арвид протиснулся вперед, дабы не иметь неприятного соседства.

– Обиделся, – хохотнул Торан.

– Дурак, что с него взять, – пожал плечами Дамиан.

Переглянувшись, они потеряли к Арвиду всякий интерес, обратив все внимание на старейшину и Килиана.

– Килиан! – возвестил старейшина, положив руку на плечо юноши. – Объявляю тебя своим братом и братом всех братьев и сестер общины Валлей, да прибудут с тобой Боги!

Поклонившись старейшине, Килиан повернулся к толпе и шагнул

вперед.

– Братья, да прибудут с вами Боги! – воскликнул Килиан под гул одобрения.

– Килиан…

– Да, старейшина!

– Килиан, сынок, прими меч отца своего, – сказал старейшина, протягивая юноше кожаную портупею с ножнами и двухфутовым мечом, некогда принадлежавшим самому Хагальду Бронхорсту.

Голоса в один миг смолкли, ибо на глазах общинников происходило нечто невероятное.

– Старейшина, я не могу принять этот меч, он мне не принадлежит.

– Все верно, но, такова воля вождя, и обычай предков это не воспрещает.

– Старейшина, а где мой дядя?

– Не знаю, сынок, может на охоте, а может в Силверспрингсе, кто же его знает!

Будучи в курсе непростых отношений матери и родного дяди, Килиан старейшине не поверил. Родившись с разницей в один полет стрелы, братья-близнецы Хари и Ранибор были неразлучны с раннего детства, как неразлучны страх и мужество на поле брани. Вот и в тот день, когда погиб его отец, они были на берегу Снакривера, греясь в лучах весеннего солнца, как и пара десятков жителей Валлея. Ничто не предвещало беды, как внезапно налетел шквальный ветер, и река заволновалась, забурлила, выйдя из берегов: с десяток людей, те, что были всех ближе к кромке воды, в одно мгновение оказались в реке. Бросившись на выручку, Хари и Ранибор сумели вытащить четверых, остальных же река унесла вниз по течению. Недолго думая, они кинулись вслед за ними, но, тут отец Килиана крикнул брату, чтобы спасал меч предка, и что он справится своими силами. Препирания с братом ни к чему не привели, и Ранибор вернулся на берег, и, весьма вовремя. Подхваченный течением, меч Хагальда уже был готов кануть в пучину, как Ранибор схватил его и выудил из воды. Издав крик восторга, он узрел вдалеке брата, изо всех сил гребущего к берегу. Огромная воронка, поглощая одного за другим унесенных течением людей, быстро приближалась к Хари. Будто завороженный, он стоял и смотрел, как брат теряет остатки сил, как беспомощно машет руками, поднимая брызги, как бросается из стороны в сторону, стремясь уйти с пути воронки. Однако все было тщетно. Поглотив Хари, воронка понеслась дальше на восток. Свидетелями гибели вождя стали еще несколько десятков человек, среди которых оказалась и Лавиния, носившая в себе Килиана. Придя в себя, Ранибор ощутил себя чудовищем: обернувшись, он узрел поседевшую невестку, смотревшей на него холодным, как жгучий снег в горах Нортланда, взглядом. Ничего не говоря, он прошел мимо нее шаткой походкой, а следующим утром был избран главой клана Бронхорст, ибо не было более достойного, нежели Ранибор Бронхорст. С тех пор он ни разу не переступал порог их дома. Вот и сегодня, к сожалению Килиана, дядя не соизволил присутствовать на его посвящении в воины.

– Раз обычай не воспрещает, – сказал Килиан, беря в руки меч, называемый мечом Риверлока. – Пусть будет так.

Издав вздох облегчения, будто меч Хагальда Бронхорста обжигал ему руки, старейшина улыбнулся и положил руку на плечо юноши.

– Килиан, сын Хари Бронхорста, готов ли ты исполнить древний обычай?

– Готов, старейшина.

– Раз так, то Боги тебе в помощь, – сказал старейшина и наклонил посох.

Поцеловав древний знак солнцепоклонников, Килиан под рукоплескание сошел с валуна и направился к берегу. Забравшись в лодку, ожидавшей его у берега, он положил на дно оружие и дорожную сумку, взялся за весло и оттолкнулся от берега. Отплыв от берега, лодка довольно скоро была подхвачена течением и понеслась на восток, в сторону Риверлока. Усевшись на срединную банку, Килиан положил весло на дно и обнажил меч Риверлока, в тот же миг, ощутив запах крови, тяжелый и сладковатый, словно меч только-только побывал в бою. Оглядев меч со всех сторон, он не обнаружил следов крови, лишь следы ржавчины, проступающие у основания эфеса.

– Спасибо, дядя, – прошептал Килиан, медленно засовывая меч в ножны.

Рассвет застал Уизли на южном берегу Рогатого залива, там, где в ранний час южный и западный ветра сходятся в битве за Миддланд. Отступив из столицы с наступлением ночи, южный ветер брал свое, нанося собрату жестокие удары, отгоняя его все дальше и дальше на запад. Уткнувшись лицом в теплый мягкий мох, пробивающийся из-под большого камня, Уизли лежал калачиком, сцепив руки на груди.

– Отец, – пробормотал он сонным голосом, поеживаясь от холода. – Нынче холодные ночи…

Расцепив руки, он засунул их между ног, пряча пальцы в складках штанин.

– Нам бы окно и дверь поменять, ветром так и задувает.

Будто заслышав слова Уизли, южный ветер усилился, потеребив его за волосы и одежду.

– А менять, отец, надобно, а то вон какая вонь стоит!

Вздрогнув от внезапного порыва ветра, он поморщился и глубже зарылся лицом в мох, источавший запах водорослей и мокрой земли.

– Отец?

Открыв глаза, Уизли в испуге отпрянул от камня и перевалился на другой бок. Его взору предстал синий горизонт, казавшийся таким близким, что можно было дотянуться до него рукой. В тот же миг его передернуло, ибо в спину ударила теплая струя воздуха. Оторвав голову от земли, Уизли осмотрелся и узрел за спиной солнце, в лучах которого виднелись очертания Миддланда. Подтянувшись, он уселся и выпрямил окоченевшие ноги. Его взгляд медленно скользил по голым камням, цепляясь за кусты можжевельника, пока не уткнулся в нож, лежащий в трех шагах от него. Заметив на массивном лезвии ножа засохшие капли крови, Уизли вздрогнул, вспомнив вчерашний день. Покрывшись холодным потом, он не ощущал ни южного ветра, несущего смрад, ни солнечных лучей, жадно облизывающих его с головы до ног. Мысли, табуном проносившиеся в его голове, наскакивали друг на друга и бежали дальше. Впрочем, довольно скоро голова Уизли прояснилась, а его губы разомкнулись в улыбке.

«Новая жизнь», – подумал он.

Встряхнув головой, будто отряхиваясь от плохих воспоминаний, Уизли поднялся и осмотрелся с видом человека, впервые ступающего не неведомую землю.

– Отец, ты меня слышишь – новая жизнь?! – закричал Уизли.

Подскочив на месте, он рассмеялся от души, раскинул руки и бросился бежать, следуя за своим эхо. Чайки, бывшие свидетелями его радости, с недовольным гамом взмывали в небо. Пробежав с полсотни шагов, он резко развернулся и пустился обратно, но на полпути остановился, ощутив резкую боль в животе.

– Чтоб тебя, – буркнул Уизли, согнувшись пополам.

Схватившись за живот, он простоял так с некоторое время,

вслушиваясь в недовольное урчание. Когда все прекратилось, он сплюнул и поплелся к ближайшему гнезду. Чайка, бывшая на страже гнезда, нависающего над обрывом, точно почувствовав не ладное, запрокинула голову и запричитала на всю округу.

– Чего орешь, не видишь, подыхаю!?

Чайка, храбро встав на защиту гнезда, захлопала крыльями и угрожающе шагнула навстречу.

– Ну, пойди прочь! – крикнул Уизли, замахнувшись ногой на чайку.

Отскочив в сторону, чайка запричитала громче и бросилась в атаку, так и норовя схватить Уизли за штанину. Отступив, Уизли предпринял новую попытку отогнать чайку, но, к своему несчастью при замахе потерял равновесие и распластался на земле, расшибив лоб в кровь. В тот же миг он был атакован чайкой, нанесшей по голове врага два стремительных удара клювом. Округу огласил вопль. Отлетев в сторону, чайка снова пошла в атаку, не дав врагу опомниться. Она била его с таким неистовством, с каким только могла бить мать, защищающая собственное дитя. Он же, скрепя зубами и брюзжа слюной, изо всех сил защищался, катаясь волчком по каменистой земле. Впрочем, избиение продолжалось недолго. Улучив момент, когда чайка зазевалась на пролетающую мимо чайку, Уизли вскочил и бросился к гнезду. Повалившись на колени, он схватил одно из трех яиц, раздавил его и в один глоток выпил содержимое, а вслед за ним расправился и с двумя другими. Чайка, чуть-чуть не подоспевшая, кружила рядом, не решаясь более атаковать. Утолив голод, Уизли довольно облизал пальцы, и только сейчас вспомнил про расшибленный лоб. Потерев шишку на лбу, он поднялся и побрел к месту ночевки, провожаемый недовольным криком чайки.