– Кем бы ты ни был, ты не брат мне, ибо своими глазами видел, как мой брат сгинул в тумане, – сказал Анри, выговаривая каждое слово, будто проставлял печать на бумаге.

– Вставай, путь не…, – раздался голос брата, оборванный резким порывом ветра.

– Арьен?

Не получив ответа, Анри уселся, ощутив жжение в правой ноге и еле уловимый запах мочи.

– Чтоб тебя! – вскричал он и скинул сапог с поврежденной ноги.

Опухшая ступня, с проступившими на пальцах синими пятнами, ввергла его в уныние. Стянув с себя куртку, Анри впопыхах снял рубаху и разорвал ее на два куска, после чего одним куском обмотал ступню и завязал узел, а другой кусок запихал за пояс. Потерев ступню, он облегченно вздохнул и поднял взор к небу, по которому плыли редкие облака, подобные кораблям, плывущим по спокойной глади реки.

– Ну, долго будешь сидеть!? – раздался голос брата, от которого он подпрыгнул на месте.

– Ах, же ты дерьмо собачье! – выругался Анри, схватив палку, лежавшую подле него.

Опершись на палку, он поднялся и окинул взглядом поле, походившее на море в погожий день. Тяжело вздохнув, Анри поплелся

в сторону тракта, идя по самую грудь в пшенице. С каждым шагом его сердце билось все сильнее и сильнее, а голова сжималась так, словно она пребывала в плену железных тисков.

– Пошли прочь! – крикнул Анри, взмахнув палкой на ворон, клевавших тело Арьена.

Каркнув в ответ, одна из ворон взвилась в небо и полетела к трупу, лежащему позади в сотне шагов в окружении пяти ворон. Что до второй вороны, то она отскочила в сторону, держа в клюве кусочек мяса. Взобравшись на тракт, Анри огляделся и подошел к безжизненному телу брата. Согнувшись в две погибели, тот лежал на левом боку в луже засохшей крови. Его руки неестественным образом были вывернуты, будто перед смертью Арьен подвергся пытке на дыбе. В его правом боку зияла черная дыра с застывшей по краям кровью, напоминающая рану от копья. На лице, изодранном в клочья, отсутствовали нос, оба глаза и правое ухо, а из приоткрытого рта

тянулась загустевшая слизь черно-бурого цвета.

– Эх, братец-братец, – проговорил Анри с горечью в голосе, укладываясь рядом. – И как же я тебя не уберег.

Посмотрев в небо, он вспомнил то самое умиротворение, которое испытал этой ночью. Вот только не было полноты ощущений, ибо ветер продолжал гулять, а рядом раздавалось карканье вороны. Вышагивая вперевалочку и прыгая бочком, она выписывала круги, не желая бросать добычу.

– Долго будешь лежать? – раздался голос брата у самого уха, от которого Анри вскрикнул и рванул в сторону от тракта, совершенно позабыв о боли в ноге.

Нырнув в траву, он выглянул и посмотрел на брата: как и прежде, Арьен лежал на своем месте, не подавая ни единого признака жизни.

– Ты же… умер.

– Часа четыре, как покойник, брат.

– Хорошо, пусть будет так, – согласился Анри, не веря тому, что разговаривает с покойником. – От меня-то тебе чего надо?

– Чтоб ты стал и выполнил приказ.

– Какой приказ?

– Приказ королевы.

– О, Боги! – вскричал Анри, посмотрев на перевязанную ступню. – Какой приказ, дойти бы живым обратно?!

– Выполни приказ, иначе…

– Иначе что? – Иначе, я тебя не оставлю в покое.

Как только прозвучали эти слова, потянуло могильным холодом, от которого Анри бросило в озноб, а зубы застучали так, что не попадали друг на друга.

– Ладно, как скажешь, – пробормотал Анри, и холод в мгновение ока отступил, уступив место жарким лучам солнца.

Сплюнув, он выбрался на тракт, подковылял к брату и схватил его за плечи, как тут его снова обдало холодом.

– Опять за свое!? – возмутился Анри, отпрянув от тела брата, но тот не ответил.

Подобрав палку, он бросил последний взгляд на того, о ком заботился всю жизнь, и побрел дальше, в сторону таверны «Два пескаря», до которой оставалось десять-двенадцать миль ходу. Что до вороны, то дождавшись его ухода, она ринулась к трупу,

принявшись довершать то, что начала двумя часами ранее.

– О, Боги! – воскликнул старик, наткнувшись на юношу с пробитой головой.

Содрогаясь в конвульсиях, тот лежал на спине, держась руками за голову, а из-под его растопыренных пальцев сочилась кровь, растекаясь под головой несчастного бурым пятном. Влажные, слипшиеся черные волосы казались еще чернее, а пустой взгляд юноши, на лицо которого уже легла печать смерти, говорил о его скором конце. Люди, проходившие мимо, взирали на несчастного с каким-то безразличием, а кое-кто и с явным отвращением, будто перед ними был вовсе не человек, а какой-то кусок разложившейся плоти. Озираясь по сторонам, старик не смел прикоснуться к юноше, ибо тот был явно не из простолюдинов. Белая рубаха с пурпурной каймой, пояс из красного шелка, сандалии с позолоченными шнурками и заколка в виде сойки, лежащая в луже крови, выдавали в нем человека состоятельного.

– Эй, старик! – крикнул толстяк, остановившись у тела несчастного. – Хочешь жить, не стой на месте!

– Что? – растерялся старик, не уразумев смысла в предупреждении толстяка.

– Я говорю – не стой на месте! – повторился тот, указав рукой на одну из Башен-близнецов, возвышающихся над Торговой площадью Соутхиллса. – Иначе, того, рядом ляжешь.

– Не понимаю.

– Вот глупый человек, – пробормотал бородач, возникший за спиной толстяка. – Он говорит – не зевай! Близнецы не выбирают, кого отправить в мир Богов, а кого помиловать.

– Мир Богов… Башни-близнецы… о чем вы толкуете?

– Точно глупый!

– Не глупый, брат, – заметил толстяк, оглядев старика с головы до ног. – Он из чужаков, а чужаков близнецы ой как не любят.

Сказав это, он покачал головой, а бородач только хмыкнул и почесал подбородок.

– Твоя, правда, мил человек, – сказал старик и кивнул на заплечный мешок, из которого торчал смычок от виолы. – Я менестрель, и в вашем славном городе впервые.

Для придачи веса собственным словам, он распахнул плащ и продемонстрировал рубаху, будто на потеху, сотканную из

разноцветных лоскутков ткани.

– Вот я и говорю, что из чужаков.

Переглянувшись, незнакомцы рассмеялись в голос, выказав полное пренебрежение к несчастному юноше.

– Ты, вот что, иди подобру-поздорову, покуда на твою голову не прилетел камень, а то, того…

Ухмыльнувшись, толстяк кивнул на юношу, после чего развернулся и растворился в толпе.

– И что, ему никто не поможет? – обратился старик к бородачу.

– Ему уже никто не поможет, – ответил бородач и пнул тело юноши так, будто перед ним был бездомный пес, путающийся под ногами.

Пошевелив губами, словно желая что-то сказать, юноша содрогнулся и замер. Его руки, прежде закрывавшие кровоточащую рану на лбу, одна за другой упали на мостовую.

– Надо бы предать тело земле.

– Оставь, старик, если смотрители к вечеру не приберут, то приберут собаки.

Сказав это, бородач сплюнул, будто ему претила сама мысль, что труп могут пожрать собаки, и зашагал прочь. Старик же, бросив взгляд на загадочные Башни-близнецы, о которых так усердно толковали незнакомцы, пожал плечами и пошел своим путем.

Соутхиллс был уже не тем, что прежде, ибо над городом, опоясанным сорокафутовой стеной, нависал смрад, стоявший денно и нощно. Каждый, кто бывал в столице королевства, отмечал, что оба города, и Миддланд, и Соутхиллс, воняют одинаково, с той лишь разницей, что в Соутхиллсе вонь стоит круглый год. Причину столь неприятного запаха никто не знал. Одни говорили, что это запах чужаков, наводнивших город с тех самых пор, как лорд Мантойя снизил пошлины на въезд в Соутхиллс. Другие говорили, что это запах от Мертвой земли, как называли большое поле, растянувшееся на две мили от Соутхиллса до Гритривера. На этом поле свой покой нашли последние защитники Соутланда, павшие в битве при Соутхиллсе.

Как гласила легенда о небесном воине, король Аргус, достигнув Гритривера, от дальнейшего завоевания Соутланда отказался, ибо потери были столь неимоверны, что он боялся остаться без войска. В первую же ночь ему приснился сон, в котором Боги повелели идти