– Да, господин, – ответил Уизли. – Что ни на есть самые лучшие!

– О, Боги, да он не в себе! – возмутился здоровяк, за спиной

которого стоял мальчик с зонтиком из прозрачной ткани, на которой был изображен горный пейзаж.

Мясистое, обветренное лицо мужчины, на котором особняком выделялся нос, резко контрастировало с изнуренным лицом мальчишки, вытягивающегося в струнку, дабы закрыть хозяина от нещадно палящих лучей солнца. Пот, градом катившийся с его лба, казался продолжением водопада, низвергающегося с зонтика.

– Человек дело говорит, – сказал старик, скосив глаза на незнакомца. – Даю за две пары свиней восемь шиллингов, по рукам?

Не дожидаясь ответа, он засунул руку в кошель, висевший на его правом боку, и выудил восемь шиллингов.

– Да ты, старик, в своем уме!? – возмутился Уизли. – Моим свиньям цена не меньше дюжины шиллингов!

– Это от чего же?

– От того, старик, что они вскормлены на лучшем ячмене!

– Ох, сынок, и далеко же ты забрался.

– Куда забрался?

– Ну, как же, вот ты говоришь, что свиньи твои вскормлены на лучшем ячмене, стало быть, ты из Соутланда? А может, того, из самого Хирама?

– Нет, старик, я из здешних мест.

– Тогда все ясно, почему твои свиньи столь ужасны, – сказал старик и закинул пару шиллингов обратно в кошель.

– Причем здесь мои свиньи?

– В благословленном Миддланде, сынок, нет того, о чем ты говоришь, уж ты мне поверь на слово, – сказал старик и протянул Уизли шесть шиллингов.

– О, Боги, а не пошел бы ты куда подальше со своим словом!?

Сжимая кулаки, Уизли еле сдерживался, чтобы не стереть улыбку с лица старика. Но, эта неловкая ситуация продлилась недолго.

– Бери, дурак, – вмешался здоровяк. – Пока дают хорошую цену.

– Сам дурак! – огрызнулся Уизли. – Лучше убирайтесь, не то…

Не договорив, он тут же был оглушен ударом кулака и упал навзничь.

– Я тебе покажу дурака, – пробурчал здоровяк, погрозив кулаком,

после чего сплюнул и удалился прочь. Мальчик с зонтиком, хмыкнув, посеменил вслед за хозяином.

– Ну, так как, берешь или нет? – спросил старик, чей голос

выдернул Уизли из оцепенения.

– Нет, – ответил Уизли, держась за челюсть.

– Тебе, дурак, не на рынке торговать, а самое место в поле. Там таких дураков пруд-пруди, – проговорил старик с плохо скрываемым разочарованием в голосе.

Забросив монеты в кошель, ему ничего не оставалось делать, как ретироваться.

– Собаки, – процедил Уизли, сдернув платок с лица.

Выплюнув пару зубов, он поднялся и принялся отхаркиваться кровью, то и дело, вытирая рот платком.

– Смотри, смотри! – вскричала женщина с пресным лицом. – О, Боги, какой уродец!

Находясь в двух шагах от загона, она стояла и тыкала пышнотелой старухе пальцем на Уизли. Облаченные во все черное, они походили на двух ворон, готовых наброситься на жертву.

– Ох, – выдохнула старуха, покачав головой. – Урод уродом, которого и свет не видывал!

– Не иначе, чумной…

– Стража, стража! – завопила старуха, на чей крик в мгновение ока сбежалась толпа зевак.

Прошло сорок зим, как королевство пережило последнюю чуму, а память о ней еще была свежа. Поразив южное побережье Соутланда, чума накрыла королевство в течение месяца, унося каждый божий день тысячи жизней. Как и в прежние времена с чумой боролись огнем, предавая ему всякого, в ком подозревали чумного. Первыми, кто попадал на костер, становились бродяги с гниющей плотью.

– Эй, чего орешь, как резаная свинья!? – крикнул толстяк, появившийся за спинами женщин. – Никакой он не чумной, это Уизли, сын старика Талбота, доброй души человека!

Озабоченность, читающаяся на лице Весельчака Урмана, друга Клифа Талбота, была сродни туче посреди ясного неба.

– И что с того? – вопросила старуха, одарив незнакомца колючим взглядом. – Может и ты чумной?

– Я… ты что, с ума сошла? – опешил толстяк, поймав злобные взгляды. Покраснев, он отступил назад и растворился в толпе.

– Ну, чего стоите!? – буркнула старуха. – Хватайте чумного!

Надвинувшись на Уизли, зеваки протянули к нему руки, как тот метнулся к соседнему прилавку и схватил с него тяжелый мясницкий нож.

– Убью, только…, – процедил Уизли, выбросив руку в сторону, но, не договорил, ощутив, как его рука уперлась во что-то твердое.

– О, Боги, – прошептал тощий юноша в красном одеянии, оказавшись на пути ножа.

Уронив взгляд на пробитую грудину, он побледнел и стал заваливаться в сторону. Оцепенение, охватившее Уизли и толпу, длилось совсем немного, каких-то пару мгновений.

– Держи-держи убийцу! – возопила старуха, вперив в Уизли длинный крючковатый палец.

Покраснев до кончиков ушей, Уизли выдернул нож из груди юноши и бросился наутек, потеряв по пути шляпу. Ветер, сквозивший в ушах Уизли, напоминал ему ветер на южном берегу Рогатого залива, куда его однажды отвел отец. Тогда ему было лет семь-восемь, когда отец взял его за руку и сказал: «Сегодня мы посетим одно место, из-за которого я потерял жизнь, а с тобой ее снова обрел». После этих слов

Клиф Талбот взял мешок с теплой одеждой, открыл дверь и сказал ему: «Не отставай, сынок». Лай собак, доносившийся с крестьянских дворов, и крики чаек, паривших над их головами, сопровождали их на всем протяжении пути. Изредка им встречались случайные путники, бросавшие на них настороженные взгляды и тут же опускавшие их в землю, дабы не споткнуться.

Пробыв в пути весь день, они добрались до места только к полуночи. Первое, что Уизли узрел перед собой, так это темно-оранжевую линию горизонта, соединяющую небо и Западное море27. Чуть дальше от кромки горизонта цвет неба и моря становился темно-синим, затем густо-синим и, наконец, черным, полностью оказываясь во власти ночи. Не будь звезд, глаз не мог бы различить, где небо, а где море. Таково было волшебство этого места, с которым он познакомился по воле отца. Единственное, что напоминало о присутствии человека, это светильники, зажигаемые в крестьянских домах для заплутавших путников, да огни Миддланда, походящего в ночные часы на огненную саламандру.

Разложив костер, Уизли с отцом облачились в теплые одежды и заночевали на берегу, обдуваемом со всех сторон западным ветром. Здешний ветер, несший свежесть и прохладу, пробирающую до костей, не был похож на прочие ветра. Северный ветер, приходивший из Нортланда с наступлением ранней осени, пахнул сосной и елью. Южный ветер, пребывающий в постоянном противоборстве с ветром западным, был сухим и знойным, неся жар пустынь Хирама и Соутланда. Восточный ветер и вовсе был ни на что не похож, ибо не нес никаких запахов. Старожилы говорили, что Бескрайнее море столь велико, а восточные страны столь далеки, что восточный ветер теряет запах по пути.

Так, пробежавшись мыслями по прошлому, Уизли преодолел несколько торговых рядов, чередующихся с загонами, и выскочил на Торговую улицу. Остановившись, он обернулся и увидел троих преследователей. Недолго думая, Уизли нырнул в темный переулок, а проскочив его, оказался на узкой улочке, застроенной одно- и двухэтажными домами. Сделав несколько шагов вдоль стены, он нащупал дверцу и растворился в темном подъезде. Затворив дверь, он затаился, вслушиваясь в голоса и крики, доносившиеся откуда-то сверху. Сердце в груди колотило так, словно оно было узником, колотившим без устали в дверь темницы. Прошло совсем немного времени, как мимо кто-то пробежал, за ним второй, после чего шаги стихли. Сердце, до того исходившее барабанной дробью, успокоилось, точно узник, уставший ломиться в дверь. Прождав с некоторое время, Уизли выглянул наружу, осмотрелся и бросился в обратном направлении. Преодолев переулок, он выскочил на Торговую улицу и столкнулся нос к носу с одним из преследователей – толстяком в одеянии ни то актера, ни то вассала, ибо на нем была красно-зеленая куртка наподобие мипарти, прекрасно сочетающаяся с черными чулками, если бы не размалеванное лицо. Держась за сердце, преследователь другой рукой опирался на стену, дыша часто