— Надеюсь, никто не намерен поднимать меня, — насмешливо произнесла вдовствующая графиня Пемсбиддл.
— Это неприемлемо, — заявила леди Нибблхед и бросила на Эмили Моттрем, свою подопечную, хмурый взгляд, который предупреждал, чтобы та не смела позволять джентльмену себя поднимать.
— В моем случае не столько возмутительно, сколько невозможно, — улыбнулась графиня. — Одни мои корсеты весят больше, чем мисс Эмили.
В тот вечер за столом велась более оживленная беседа, чем в предыдущие дни. Конечно же, в основном у всех мысли были заняты тем, кто кому нравится. Пожалуй, самое интересное произошло, когда в круге остались лишь несколько игроков. Миссис Дю Прейе, обнаружив, что сидит рядом с мужем, объявила, что ей не нравятся ее соседи, и гордо прошествовала к столу в сопровождении викария.
Джорджина чудесно проводила время. Ее сердце пропускало удар всякий раз, когда она встречалась взглядом с Хью. И билось чаще, стоило ему случайно задеть ее ногу своей. Еще сильнее оно зачастило, когда Джорджина поняла, что добрую часть времени Хью прижимается к ее ноге своей. Она попыталась напомнить себе о собственном положении умудренной вдовы, но поймала себя на том, что смеется, словно легкомысленная, неопытная девушка.
Они болтали то об одном, то о другом, в общем, ни о чем… Джорджина, неожиданно для себя, рассказала Хью о куклах, которые делала для сирот.
— Так ты шьешь одежду? — недоуменно спросил Хью. — А не самих кукол?
— Именно. Я имею дело с тряпичными куклами. Поначалу я использовала кукол с фарфоровыми головами, но вскоре выяснилось, что тех кукол отбирали у детей и продавали. Поэтому теперь я беру за основу тряпичных кукол и каждую из них наряжаю в поистине изысканное платье из настоящего газа с шелковыми лентами, кружевом и блестками. Это так увлекательно!
— А где ты берешь ткани?
— У модисток остается довольно много обрезков. Примерно каждую неделю я посылаю слугу в ателье. Само собой, за ленты я плачу, иначе их продали бы шляпнику.
Хью улыбнулся ленивой улыбкой, которая согрела Джорджину от макушки до пят.
— Я отчетливо помню, как ты, еще ребенком, не расставалась с той потрепанной куклой.
— С Эсмертой, — сказала Джорджина. — Я любила Эсмерту. Мне было гораздо интереснее создавать наряды для нее, нежели шить образцы.
— Думаешь, если бы ты не родилась леди, то стала бы модисткой?
— О, непременно. И обзавелась бы собственным ателье мод. Я мечтала об этом, когда была маленькой, пока наконец не поняла, что леди… ну, что леди выходят замуж.
— И ты вышла за Соррелла, потому что он хорошо одевался? — вертя в руках вилку, поинтересовался Хью.
— Нет, — ответила Джорджина и не смогла больше выдавить ни слова.
— Без сомнения, ты была в него влюблена. Я до сих пор помню, как сияло твое лицо в день свадьбы.
Она едва улыбнулась.
— Это одна из причин, почему я никогда не выйду замуж. Довольно легко любить человека и при этом не иметь ни малейшего понятия, что он собой представляет. — Хью дернулся всем телом, и Джорджина добавила: — Я не имею в виду, что он был чудовищем или кем-то подобным!
— Тогда каким он был? — очень низким и ровным голосом спросил Хью.
Джорджине казалось, что их двоих заперли в маленькой раковине, а голоса вокруг отодвинулись куда-то и звучали далеко-далеко.
— Он обладал злым чувством юмора. — Джорджина чуть отклонилась, чтобы лакей смог забрать ее тарелку, и задела плечом Хью. — Мы часто смеялись…
— Похоже, вам было весело.
— Да. Пока я наконец не заметила, что мы всегда смеялись над людьми. Над манерой одеваться одного, над несуразными конечностями другого, над визгливым смехом третьего. — Хью молчал, и Джорджина, не глядя на него, продолжила рассказывать о том, о чем никому не говорила. — Ричард любил насмехаться над людьми.
— А над тобой он насмехался?
— Да, — призналась она. — Но всегда безобидно. Я была… я была его подобием, знаешь ли. Ему хватало любезности не обращать внимания на мои изъяны, если только он не был очень рассержен.
Хью взял ее за руку, и Джорджина, на время трапезы снявшая перчатки, ощутила силу и тепло его пальцев.
— Невозможно быть лишь чьим-то отражением, Джорджи. И я не нахожу в тебе никаких изъянов. Вы были счастливы вместе?
— Да, — ответила она. — Конечно. — Однако в ее голосе слышалось поселившееся в душе сомнение. Хью сильнее сжал ей пальцы. — Тебе нравился Ричард? — спросила Джорджина.
— Нет, — отрезал Хью. — Что вполне закономерно. Я принадлежу к тому типу людей, который он презирал. И я… — Он задумался, вероятно, подбирая нужные слова. — В отличие от меня, Соррелл был истинным джентльменом. Не родись ты для уготованной тебе лучшей доли, стала бы модисткой. Я же, не взирая на происхождение, объезжаю лошадей. Многие джентльмены считают, что мне не следует этим заниматься.
— Не ведешь себя, как принято, — согласилась Джорджина.
Всякий раз, когда она встречалась с ним взглядом, у нее по спине пробегал мороз и слабели колени. В том-то и странность. Ведь Джорджина всего лишь разговаривала с Хью. С Хью, лучшим другом брата. С Хью, который находился рядом почти всю ее жизнь.
С Хью… и только. Если не считать, что свечи отбрасывали свет на его волосы, и те блестели, словно новенький полпенни. У Хью были такие же, как у Кэролайн, волосы: густые, роскошные, цвета бренди — они спадали почти до плеч. И изумительные глаза: карие с примесью темно-зеленого, словно у толстого стекла на донышке винной бутылки.
Конечно же, Джорджина всегда считала Хью привлекательным. Но он ей не подходил. Она даже не рассматривала кого-то вроде него в качестве мужа. Наоборот, в тот год, когда состоялся ее дебют в высшем обществе, ее взгляд блуждал по бальным залам, выискивая мужчину, который…
— Может, я и правда искала джентльмена, который поймет мою увлеченность одеждой, — призналась Джорджина. — До чего же глупый повод влюбиться.
— Соррелл одевался в высшей степени элегантно.
Хью отпустил ее руку и принялся чистить маленькую грушу. Длинные завитки шкурки плавно опускались под его пальцами.
— Когда я впервые его увидела, на нем был расшитый жемчугом камзол из черного бархата. — Она перевела взгляд с пальцев Хью на его лицо и заметила, что он пытается сдержать усмешку. — Знаю. По всей видимости, он пребывал в весьма вычурном настроении. Однако в его гардеробе водилась и изысканная одежда. У него был еще один камзол из небесно-голубого атласа, который Ричард носил с того же цвета тонкими, как паутинка, шелковыми чулками.
— Изысканно, — поддакнул Хью. Наконец сладив со своим ртом, он с совершенно серьезным выражением передал грушу Джорджине. — Ты такая же модница, как и он? — Хью уставился на ее платье. — На тебе надета довольно милая вещица.
— Вещица? — Она захихикала. — Вещица?
— Платье, — поправил он. — Мне нравится.
— Рукава немного широковаты, — просветила его Джорджина. — И это видишь? — Она указала на кружевную кайму, оторачивающую лиф платья 062ca0. — Я бы вышила его жемчугом, а не кружевом. На фоне тяжелого шелка оно смотрится тонковато.
— А мне нравится лиф. — В голосе Хью послышались плотоядные нотки.
Проследив за его взглядом, Джорджина покраснела. Конечно же, кружевная кайма едва прикрывала грудь.
— Правда? — бросив на него взгляд из-под ресниц, спросила она. — И что тебе в нем нравится?
Он наклонился ближе и прижался к ней ногой.
— Ты снова напрашиваешься на комплименты.
— Да, — беззастенчиво подтвердила она и принялась ждать.
— Мне нравится, как он углубляется спереди. Я не нахожу нужных слов, но это платье призвано восхищать мужчин, — томно прошептал Хью.
Это была опасная игра. И Джорджине не следовало в нее играть. Не стоило даже задумываться о подобном. Однако она ощущала себя немного безрассудной, поэтому, вопреки здравому смыслу, одарила Хью легкой улыбкой.
— Этот лиф мне досаждает… он так низко сидит, что я не могу носить корсет.
