— Тогда ему следует прекратить так на меня смотреть, — отрезала Джорджина.

— И прикасаться к вам, — согласился Хью. — Дайте мне знать, если он зайдет слишком далеко. Вышвырну его тогда в соседнее графство.

В голове промелькнула мысль, что Хью, похоже, заметил всех мужчин, что танцевали с ней за прошедшую неделю, каждого, кто говорил ей комплименты. Наверняка он просто присматривает за ней, как это свойственно старшим братьям.

— Если, конечно, вы не жаждете его прикосновений, — добавил он.

— Нет, — ответила Джорджи, с трудом припоминая, чего она хочет или не хочет. Особенно когда речь шла о ее поклонниках.

— Вы так чертовски прекрасны, что если даже скажете всем мужчинам в этом доме, что не собираетесь выходить замуж, они все равно не оставят надежды.

— Говорите как верный друг, который давно меня знает, — улыбнулась она Хью.

— Волосы будто пламя. — Он пробежал пальцем по кудрям Джорджи.

— И соответствующий им нрав, как говаривала матушка.

— Вы наверняка всё знаете про свои глаза, поэтому говорить о них я не стану, — решительно и к разочарованию Джорджи продолжил Хью. — Безупречный маленький подбородок, высокие скулы, восхитительная кожа. Во имя всех богов, Джорджи, кого еще можно назвать прекрасной, если не вас?

Её охватили восторг и смятение.

— Я подразумевала не такой тип красоты. Я говорила о красоте Гвендолин.

— Гвендолин? — Он выглядел ошеломленным. — Если хотите знать моё мнение, она лишь бледная ваша копия. Будто выцветший

портрет.

До жути близко к тем словам, что она сама использовала для сравнения Ричарда и Хью!

— Я не имела в виду наш внешний вид, — попыталась она объяснить, хотя при этом чувствовала себя как тщеславная дурочка, напрашивающаяся на комплименты. — То, как выглядит Гвендолин… будто она сошла с полотен Рафаэля.

Хью обернулся и проревел:

— Фимбл!

В дверях появился конюх. Хью показал на Ришелье и перепрыгнул через ограду. Джорджина отступила на шаг. Он возвышался над ней, волосы упали на его лоб, а рубашка снова выбилась из бриджей.

— Ну вы и дурёха, — сказал он непринужденно, взял её за руку и повёл к дому.

— Знаю, — согласилась Джорджи. — Давайте поговорим о чём-нибудь другом.

— Хорошо. Насчет завтра. Я буду ждать вас на конюшне в восемь утра. Мы должны уехать до того, как спустятся желающие посмотреть тренировку Ришелье.

— Я не сказала, что буду…

Они прошли под старой каменной аркой, ведущей в розовый сад. Хью остановился и заставил остановиться и Джорджи. А когда она споткнулась, он поддержал её за руку.

— Вы не можете пускать меня в галоп или останавливать, словно своих лошадей, Хью, — сказала она, сознавая, что дрожит. И дрожь эта возникла не от того, что она едва не упала, а от тепла мужской руки, лежащей на её обнажённом локте.

— Чёрт побери, Джорджи, вы же знаете, я не силён по части комплиментов.

— А я как раз на них напрашиваюсь, — призналась она 062ca0. — Не обращайте на меня внимания.

— В том-то и дело. Я не могу не обращать на вас внимание. Так всегда было.

Она открыла рот, но слова не шли.

— И если я что-то и понял за эту чертовски бесконечную неделю, так это то, что когда вижу вас, чувствую себя счастливым. И уж точно я не чувствовал ничего подобного при виде Гвендолин. Ну, кроме облегчения, когда она вычеркнула себя из моего списка, — добавил он.

Неуверенная улыбка задрожала на губах Джорджины.

— О, Хью.

Хью мгновение подождал. Он давал ей возможность сорваться с места, подобно кролику, выпрыгивающему из кустов. Она могла беззаботно рассмеяться и стремглав улепетнуть в особняк.

Джорджина не пошевелилась.

Он целовался, как и скакал на лошади: яростно, неистово, сосредоточенно и держа всё под контролем. Разумеется, после окончания траура её целовали другие мужчины. Но поцелуи Хью ничем не походили на поцелуи тех мужчин.

Джорджи скользнула пальцами ему в волосы; она вся напряглась, погружаясь в водоворот ощущений: его жаркий аромат, твёрдость губ, сила рук и даже грубость кирпичей, на которые она опиралась спиной.

— Джорджи. — Что-то заставило её очнуться — то ли проскользнувшие в его голосе грубоватые нотки, то ли интонация, с которой сорвалось её имя.

— Я не собираюсь выходить замуж, — отпрянула она. — Меня нет в вашем списке. Вы ведь понимаете это?

— К чёрту список, — сказал Хью. И снова поцеловал её, так восхитительно и пугающе. Их тела соприкоснулись, и даже сквозь тяжёлый шёлк платья она почувствовала требовательность его желания.

Таков был Хью. Объезжая лошадь или целуя женщину — он никогда не стеснялся собственного тела. Даже сейчас его руки скользили вниз по её спине совершенно неподобающим образом.

«Ни один мужчина прежде не касался меня так», — поняла в эту минуту Джорджи.

— Почему вы говорите «к чёрту список»? — спросила она, когда Хью оторвался от её губ и принялся целовать шею.

Так приятно! Так хотелось перестать думать и просто наслаждаться тем, как его губы ласкают кожу. Только вот Джорджина думала всегда. Она думала и в минуты близости, которые они делили с Ричардом в первый год их брака, когда ещё утруждали себя подобными делами.

Ричард обычно вежливо спрашивал, устраивает ли её то или это, а она серьёзно думала, прежде чем ответить. Большей часть она на всё соглашалась, хотя решительно отказалась заниматься любовью при свете лампы.

Будет ли Хью столь же вежлив? Джорджи сомневалась. Вот и сейчас его руки возмутительнейшим образом лежали на её ягодицах, сжимая их, а такие ласки уж точно были среди тех, про которые Ричард спросил бы её, прежде чем даже помыслить о прикосновении. Да и вряд ли Ричарду пришло бы в голову ласкать её там!

И все же прикосновения Хью были… были восхитительны!

— Мы не должны… — вспомнив о приличиях, прошептала она.

Хью выпрямился, кивнул в сторону дома:

— Мне нужно переодеться к ужину. Сядете рядом со мной?

— Я не могу сесть рядом с вами, — возразила Джорджи. — И вам это прекрасно известно! Помните старую поговорку «каждый сверчок знай свой шесток»? Мы будем рассажены в соответствии с нашим статусом. Как говорится в другой старой поговорке, мои сани окажутся от ваших очень-очень далеко, граф Брайерли.

Хью сжал руки на её талии.

— Я не собираюсь тратить ещё один ужин, наблюдая, как Китлас смотрит на вас кротко и грустно коровьими глазами, а Дюпре облизывает губы и касается вашего плеча. А я в это время сижу рядом с молчаливой Гвендолин, скрипя зубами и в надежде, что руки Дюпре не тянутся под столом к вашему колену!

Джорджи захлестнула такая волна счастья, что она с трудом смогла удержаться от смеха:

— Но вы должны сидеть там, где вас посадила Кэролайн!

Он посмотрел на неё и зарычал. Именно зарычал, словно какая-то собака!

— Я сяду рядом с вами, Джорджи.

— Я…

— Или я вытащу вас с вашего места и посажу себе на колени.

— Хью, это нелепо, — запротестовала она. — Вы не можете!

— Никогда не любил это слово. Или вы передадите Кэролайн, что нужно изменить рассадку таким образом, чтобы я сидел рядом, ведь, похоже, сегодня я опаздываю больше обычного… Или же я вас скомпрометирую. — Глаза говорили, что он настроен решительно.

Джорджи аж рот открыла.

— И как только вы собираетесь проделать это в переполненной столовой? — И тотчас залилась краской, увидев дьявольский блеск в его глазах.

— Дорогая, — сказал Хью, проводя пальцем вдоль её подбородка. — Я могу… нет, я скомпрометирую вас в любом месте, где вы только позволите.

— Что ж, тогда я не позволяю, — неуверенно ответила Джорджина.

— Тогда придётся довольствоваться тем, что заключу вас в объятия и буду восклицать: «Ах, Джорджина, мне никак не забыть, как сладка ваша попка на ощупь!»

Она засмеялась.

— Вы не посмеете. убыцшу И это вы пытались изобразить шотландский акцент? Больше похоже на подвыпившего рыбака.

Хью улыбнулся, его руки скользнули по её спине и ниже…