— Ты такая красивая, — прошептал Алек.

Он должен был это сказать. Обязан.

— Я чувствую себя красивой, — тихо ответила Гвен. — Ты заставляешь меня чувствовать себя красивой.

Алек коснулся ее локонов, пряди цвета червонного золота скользнули между его пальцами. С утра волосы Гвендолин были уложены в высокую прическу, но после бега по лесу разметались по плечам.

— Откуда они знают, как это делать? — пробормотал Алек.

— Что делать?

Он поднял локон, наблюдая, как завиток мягко пружинит в воздухе, затем накрутил волосы на палец.

— Откуда все пряди знают, как собраться, чтобы получились кудри?

Гвен чуть не рассмеялась:

— У меня очень смышленые волосы.

— Только волосы?

— Пальцы ног тоже довольно умны.

Алека внезапно охватило желание увидеть ее ноги.

— Это становится интересным.

— А как насчет тебя?

— Меня? — Он притворился, что серьезно обдумывает этот вопрос. — У меня очень умные руки.

Гвендолин взяла его руку и поднесла к своим губам.

— Мне нравятся твои руки.

Алек ничего не ответил, не решаясь заговорить. Он едва мог дышать, он даже имя свое с трудом удерживал в памяти, пока она целовала каждый суставчик.

— Они ласковые, — тихо произнесла она. — И очень умелые.

— О боже, — простонал Алек. — Гвен.

Но она не остановилась. Перевернув его руку, она взглянула на ладонь.

— Видишь? — спросила Гвен, касаясь чувствительных бугорков у основания его пальцев. — Мозоли. Откуда у изнеженного графа мозоли?

— Мне нравится работать руками, — хрипло ответил Алек.

Она кивнула:

— Мне тоже.

— Я люблю долгие прогулки, — сказал он.

Она поцеловала его ладонь:

— Я тоже.

А затем, поскольку момент показался подходящим, Алек выпалил:

— Мне нравится зеленый.

Гвен подняла на него взгляд своих удивительных зеленых глаз. Он даже не думал о ее глазах, произнося эти слова. Или думал?

— Это твой любимый цвет? — спросила она.

Он кивнул.

А она улыбнулась:

— И мой тоже.

Алек смотрел на Гвендолин, задаваясь вопросом, когда это моргание другого человека стало так завораживать. Но ресницы Гвен порхали, словно балерины. Он мог простоять здесь все утро, глядя, как поднимаются и опускаются эти бархатистые реснички. Их четкие очертания на ее щеках, то, как она каждый раз едва уловимо улыбалась, закрывая глаза…

Он становился мечтателем.

Он становился глупым.

Ему было плевать.

— Мой второй любимый цвет — сливовый, — сказала Гвендолин, с улыбкой смотря на Алека.

«Мой тоже», — чуть не откликнулся тот, вот только это было не так. Поэтому он усмехнулся в ответ и произнес:

— Мне нравится апельсиновый.

— Мне нравятся апельсины.

Он опустил голову, прижавшись лбом к ее лбу:

— Мне нравятся сливы.

Ее губы нашли его, но коснулись их лишь на миг.

— Мне нравится клубника, — продолжила она.

Алек запнулся:

— В этом есть какой-то скрытый смысл?

— Я не знаю, — беспомощно пожала плечами Гвендолин с легким смешком.

Он коснулся ее подбородка, затем скользнул пальцами вниз, к шее.

— Ты хоть приблизительно понимаешь, насколько сильно я сейчас хочу тебя поцеловать?

— Немного, — прошептала Гвен.

— Я такого раньше никогда не испытывал, — признался ей Алек. Потому что так было правильно. Гвендолин должна знать, что он был искушенным мужчиной и бывал с женщинами. Редко когда обходился без женщин. Но ему необходимо было, чтобы она знала, что с ней все совершенно по-иному.

— Как и я, — отозвалась Гвен, а затем добавила: — Я этого не понимаю.

Алек снова поцеловал ее, слегка укусив за нижнюю губу:

— Не думаю, что ты должна это понимать.

Он начал покрывать поцелуями ее шею, зарычав от желания, когда она откинула голову назад, открывая ему доступ к своей теплой нежной коже.

Алек поворачивал Гвендолин, пока она не оказалась спиной к дереву, а затем прижал ее к стволу, снова нашел губами ее шею и двинулся вниз, ко впадинке под ключицей, к выпуклости груди, выглядывающей над вырезом платья.

— Алек, — простонала Гвен, но он не услышал в ее голосе даже намека на желание его остановить, поэтому смело двинулся еще ниже, проведя языком по коже над отделанным рюшами декольте.

Его руки лежали на ее плечах, и, прежде чем Алек осознал, что делает, он потянул одну сторону лифа вниз.

Алек поцеловал ее плечо, коснулся губами нежной кожи предплечья, запечатлел поцелуй на упругой груди, а затем мучительно медленно взял в рот сосок и слегка его прикусил, издав низкий стон удовольствия, когда услышал тихий удивленный вскрик Гвен.

Где-то в глубине души Алек понимал, что должен остановиться. Ради всего святого! Гвендолин невинна, а он занимается с нею любовью под деревом. В разгар игры в прятки. Но он не мог заставить себя отстраниться. Только не сейчас, когда она в его объятиях, такая сладкая и пылкая. Когда из ее горла вырываются эти неописуемые и бесконечно соблазнительные звуки.

— То, что я говорил раньше, — выдохнул Алек, прижимаясь к Гвен своим возбужденным естеством, хотя и понимая, что это принесет ему лишь еще большие муки, — по поводу того, что если бы был твоим мужем…

Она издала какой-то звук, который Алек счел попыткой сказать «Да?».

— Это было предложение. — Он отодвинулся ровно настолько, чтобы можно было вдохнуть. — Неуклюжее, я понимаю, но… — Он попытался опуститься на одно колено, но обнаружил, что не может удержать равновесие, так что вместо этого у него вышло нечто вроде комичного полупоклона. — Ты выйдешь за меня?

Сперва она ничего не ответила, и Алек встревожился бы, если бы не было очевидно, что она пытается отдышаться. Наконец Гвен подняла на него взгляд и спросила:

— В самом деле?

Он кивнул.

Она кивнула.

И вот так состоялась помолвка Алека Дарлингтона, седьмого графа Чартерса, и мисс Гвендолин Пэссмор, дочери лорда и леди Стиллуортов.

Эта история была не из тех, что стоит рассказывать детям. Малышам поведают о лепестках роз, бриллиантовом обручальном кольце и катапульте (она добавится к рассказу в последнюю минуту).

И это сойдет лорду и леди Чартерс с рук, если тетушка Октавия (как она в конечном счете станет именоваться) не надумает изложить свой взгляд на обстоятельства помолвки своего старшего брата.

«О БОЖЕ! — стучало в голове Гвен. — О боже, о боже, о боже».

И в самом деле, о чем еще она могла думать? Она только что (Гвен была вполне в этом уверена) обручилась с графом Чартерсом, который (Гвен была совершенно в этом уверена) проделывал чрезвычайно грешные вещи с ее левой грудью, что доставляло ей (Гвен была целиком и полностью в этом уверена) огромное удовольствие.

— О БОЖЕ!

Однако внутренний голос мисс Пэссмор крайне редко кричал.

— АЛЕК!

Гвендолин застыла. Или, вернее, застыл Алек, все еще продолжая прикрывать ее грудь своей большой рукой. Лицо его исказилось от страха.

— Алек Дарлингтон, не смей делать вид, будто меня здесь нет!

Алек не двинулся с места, но Гвен расслышала, как он чертыхнулся. В смятении она выглянула из-за его плеча.

— Чем это ты занимаешься? — вопила Октавия Дарлингтон, бешено размахивая руками во все стороны.

Гвен не смогла удержаться от мысли, что совершенно очевидно, чем именно они занимались. Неимоверно униженная, она нырнула обратно за Алека.

— Алек! — вновь возопила Октавия и на сей раз даже стукнула брата по спине. — Что ты делаешь? О боже, Алек, когда я просила тебя избавиться от мисс Пэссмор, я не это имела в виду!

— Октавия, — прорычал он, — заткнись.

Но Октавия Дарлингтон закусила удила и не желала ничего слушать.

— Только не говори…

— Тихо! — рявкнул Алек.

Он обернулся, встав перед сестрой в чрезвычайно неудобной с виду позе. Но, поворачиваясь, продолжал прикрывать собой Гвен, и та была ему за это крайне благодарна.

— Боже мой, Октавия, ты орешь как базарная торговка.