В Содружестве каждый человек фактически постоянно совершенствовал свои умения и знания, но учеба на звездолете — непреложный закон. Какого-либо расписания занятий не существовало, все отдавали им почти все свободное от основных обязанностей время. В юности Вэр много и интенсивно учился, но никогда у него не было такого строгого и бескомпромиссного наставника. Малейшее отступление от его предписаний влекло чуть ли не смертельную обиду Илвина, а стоило начать извиняться за допущенную небрежность — так лился новый поток упреков.

Одно время Вэр начал сильно уставать. Мозг, казалось, стал самопроизвольно отключаться, и он часто, словно очнувшись, констатировал, что вот уже который час сидит просто так, без дела, и не может вспомнить, чем он был занят. Но неприятнее оказалось иное.

Странные грезы все полнее захватывали его. Каждую ночь ему снилась Лара, а днем, наяву, он, на короткий миг оставшись в одиночестве, тут же представлял, как она входит, обращается к нему, и легкое дуновение колышет прядь ее волос. Видения были настолько реальны, что Вэр, забывшись, лишь в последнее мгновение удерживался от вопроса.

Закрывая глаза, он как мозаику из мельчайших деталей восстанавливал в памяти их короткие встречи. На эти воспоминания он невольно накладывал более ранние эпизоды своей жизни. Представляя Лару в иных условиях, гадал, как бы она поступила в том или ином случае. И обжигали непроизвольные мысли, которые он, стыдясь, прятал обратно в глубины подсознания.

Вэр был воспитан на убеждении, что человек должен всецело контролировать свои чувственные порывы. Настоящая близость между людьми, учили его, возникает только в том случае, если они сроднились интеллектуально. И только тогда, как великий дар богов и главная удача твоей жизни, может появиться любовь — вершина душевных переживаний. А что общего у него с Ларой? Несколько встреч, немного слов — и все в прошлом. Он здесь. Она далеко, рядом с Марком. Вряд ли они увидятся вновь. И если случится невозможное, и их встреча все же когда-то произойдет — что они смогут сказать друг другу, что выделит их двоих из огромного множества других людей?

Устав бороться с собой в одиночестве, Вэр обратился к корабельному врачу, попросил успокаивающих средств и снотворного посильнее. В завязавшемся разговоре выяснилось, что он далеко не первым обратился за врачебной помощью. Их полет породил уникальный случай в медицинской практике: ранее никогда такой большой коллектив людей не подвергался подобной стрессовой нагрузке. Жалобы на то или иное недомогание поступали почти от всех членов экипажа, а из инспекторов, оказывается, врач предлагал госпитализировать Илвина и Лонренка.

Лонренок был ему безразличен — Вэр старательно подавил в себе шквал злорадства. А вот почему Илвин умолчал о своей болезни?

Случай задать товарищу этот вопрос выпал через несколько дней, когда н-генераторы корабля встали на профилактический ремонт. Илвин, пользуясь удобным моментом, подверг Вэра многочасовому тестированию.

— Сдвиги налицо, — сказал он. — Ты ничего не замечаешь в себе?

— Трудно сказать, — ответил Вэр. — Я довольно тяжело переношу полет. Иногда мне кажется, что у меня нечто вроде галлюцинаций, почти постоянно — возбужденное состояние, чуть ли не горячечный бред. В последнее время, например, не покидает ощущение, будто кто-то появился внутри меня и с глухим неодобрением следит за всеми моими действиями.

— А вот это как раз то, что мы хотели получить! Свое второе «я» скоро ты перестанешь чувствовать, а оно-то и призвано усилить твой самоконтроль. Кстати, что за лекарства ты принимал?

Вэр рассказал о своем походе к врачу.

— Прежде чем обращаться за медицинской помощью, надо было известить меня, — ревниво проворчал Илвин. — Тебе повезло, что врач не назначил курс лечения, противоречащий тем упражнениям, которые я предложил. Ты бы сейчас по стенкам лазил… Ну да ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Полет пошел тебе на пользу. Сразу видно, что время даром не потеряно. А заметь-ка, чья главная заслуга в этом?

— Твоя, твоя, великий ты наш, — с улыбкой сказал Рюон. — Я все ждал, когда ты вспомнишь о себе.

— Ради элементарной объективности просто необходимо отметить, что именно я предложил весьма простой, но действенный способ. Как тонко и гениально перестроена твоя, Вэр, психика! Так, отныне старые упражнения отменяются. Я подумаю, как закрепить успех, но сначала — несколько дней отдыха. Тем более что из-за этого дурацкого ремонта мы все равно это время будем находиться в обычном режиме полета… да и общее состояние у тебя почти неудовлетворительное.

— Твой вид тоже вызывает тревогу.

— Ну, я приучен держать себя в руках.

— Да? А врач вроде бы был готов тебя насильно госпитализировать.

Илвин смутился:

— Неправда. Было у меня легкое недомогание тогда, когда из-за ультиматума, поставленного Астаройтом, я перегрузил голову. Но потом я самостоятельно и быстро вылечился.

— Интересно, — вставил Рюон, — выходит, что и зубры космоплавания болеют от своих неуемных прожектов?

Несколько минут Вэр наблюдал, как Илвин борется с собой: продолжать разговор или нет. Что-то удерживало его от мгновенного решения.

— Ладно, расскажу вам все. Только прошу пока не распространяться на эту тему. Есть несколько моментов, которые, на мой взгляд, требуют к себе пристального внимания, но до сих пор в силу занятости я не мог их как следует проанализировать. В то ужасное время, когда мы попали в пространственную ловушку из-за моей настойчивости…

— Решение поэкспериментировать с меритской программой полета было общим, — перебил Вэр.

— Только я, как баран, пошел за всеми, не принимая на себя ответственности, — вставил Рюон.

— Мой жизненный опыт говорит — и вы меня ни за что не убедите в обратном, — что решения бывают общими только тогда, когда они приводят к успеху. Если постигает неудача, всегда находятся крайние. Я виноват перед вами, перед капитаном, перед всем экипажем и Инспекторской службой. Каким образом искупить свою вину, я еще не решил. К сожалению, я не могу, как Астаройт, подать командованию Флота рапорт с просьбой о переводе на нижестоящую должность, поскольку в данное время не состою в штатах.

— Что решил капитан?

— Он попросил назначить его старшим помощником на какой-нибудь боевой крейсер. Между нами, такая должность ему больше подходит. Он мало что понимает в лоциях, но как никто другой умеет поддерживать дисциплину среди экипажа.

— Жаль, мне он нравится.

— У каждого свой потолок, — назидательно промолвил Илвин.

— Мне неприятно услышать такое известие о капитане, — сказал Вэр. — Мне он тоже симпатичен.

— Только не вздумайте лезть к нему с соболезнованиями, — желчно сказал Илвин. — Считайте, что я вам ничего не говорил. Он сообщил мне свое решение, можно сказать, по секрету, как старому товарищу. Сейчас я проявил несдержанность и раскаиваюсь в этом.

— Хорошо, не будем. Продолжай свой рассказ.

— В то время невозможность установить наше положение в пространстве повергла меня в шок. Я воспринял это как личный вызов, и бросил все силы на поиски выхода. Помнится, первые два-три дня я совсем не спал и постоянно принимал сильнодействующие средства для повышения работоспособности. Скоро мне стало очевидно, что весь используемый нами математический аппарат в сложившейся ситуации бессилен. Точнее, загвоздка оказалась не в математике, не в формулах, а в их понимании, интерпретации. В настоящее время развиваются несколько противоречащих друг другу систем. Одна из них, самая старая, восходит аж к Илину — основоположник надпространственного движения представлял его как пересылку чистой информации. Наиболее распространено, однако, представление о надпространственном перемещении как о движении в неких «высших» измерениях. Это соответствует общефилософскому постулату, утверждающему, что в природе нет ни одного выделенного числа, кроме нуля и единицы. Иными словами, все существует либо в единственном числе, либо в неопределенно большом. Из этого-то и делается вывод, что наше пространство имеет не три, а бесконечное количество измерений. Совершенно различные восприятия… В общем, я был вынужден вернуться к азам. Все бы ничего, но то ли я съел что-то не то, то ли вскрылись старые раны, но мое самочувствие оказалось аховым. Астаройт, заметив мое состояние, вызвал врача. Хотели меня забрить в госпиталь, но я смог отбиться. Единственное, что не давало мне сосредоточиться на работе — резкая боль в боку. Вероятно, случилось какое-то функциональное расстройство печени…