Прочая моя экипировка выглядела мало потрёпанной, хотя вряд ли могла выдержать долгий марш по пескам. Я обвязал верёвку вокруг пояса, чтобы освободить руки, заодно снял носки и закатал штанины. Сориентировавшись, уверенно пошёл вперёд.

Я бы, конечно, полетел как птица, но крыльев у меня по-прежнему не имелось, а горизонт притих и не пытался поднять в облака. Работал он как видно, только в одну сторону. Я подумал, что жаль, а потом махнул рукой. Жив остался — уже хлеб, с остальным разберусь по мере необходимости.

Шагать по пескам было довольно тяжело, но я приноровился, а вообще не роптал на свою осторожность, заставившую выбрать место посадки вдалеке от конечной цели. Я слишком долго жил в норах под поверхностью, чтобы не оценить прогулку, потому твёрдо решил получать удовольствие от всего, что попадётся на пути. Так и делал.

Здесь был не только песок, иногда попадались скальные образования и там, в тени, где скапливалась скудная влага, примостились растения и даже мелкие зверушки деловито бегали, добывая пропитания. Одну ящерку я поймал, чтобы разглядеть подробнее. Она представляла собой странный гибрид ходящего и ползающего существа: тело передвигалось и совсем по-змеиному, и опираясь на две конечности, расположенные в передней части туловища. Я ещё подумал, не были ли местные люди (и их вампиры) похожи на это создание, но ни к какому выводу не пришёл.

Отпустив шустрого обитателя пустыни, я смотрел, как ловко он пользуется всеми предоставленными ему природой возможностями. Из конечностей вполне могли развиться нормальные руки.

Передвигался я не спеша и к ракетному комплексу вышел только следующим утром. Узнал издали приметные строения и сделал петлю огибая действительно бодро работающий здесь добывающий рудник. Вламываться среди бела дня к хорошо знавшим меня людям было не разумно. Кроме того, я намеревался извлечь из своего возвращения не только пользу, но и удовольствие. Нет не доводить Чайку до инфаркта и летального исхода, явившись к нему воочию, но попугать основательно. Следовало внушить этому человеку, что он не на того наехал, чтобы он смог довести эту мысль до своего руководства.

Я выбрал самый высокий и уютный бархан и закопался в песок, оставив себе только возможность наблюдать за происходящим.

Пейзаж заметно изменился после старта. Вокруг посёлка, маскировавшего подпочвенный комплекс, валялись причудливой формы обломки, пахло едко и смрадно, кое-где тлели остаточно вялые дымки. Сам посёлок тоже изрядно пострадал и вблизи нетрудно было различить, что строился он именно для отвода глаз, изначально не предназначался для жизни. В отдельных местах я заметил следы восстановления. Как видно Чайка распорядился создать видимость бурной послеаварийной деятельности, но отменил приказ, получив от мерзавца Гессе благие вести.

Никто не надзирал сурово с орбиты, не грозили людям страшные орудия, так что и притворяться нужда отпала. Я ничего не имел против. Правду сказать, иногда появлялись грустные мысли: всё же я родился на Земле, и судьба её тоже отчасти была моей, но быстро исчезали. Как уже говорил, гораздо чаще я ощущал себя свободным от давно тяготивших обязательств и потому почти счастливым. Вековой карантин не выглядел как отеческая забота метрополии, вот мы и выросли, не сохранив сыновнего и дочернего почтения.

Ничем толком не занятый я прикидывал, как быстро люди выйдут в космос основательно, построят настоящие космические корабли, способные достичь других миров. Долгая жизнь позволяла мне надеяться дождаться этого момента. Узнать, как люди поступят с бывшей метрополией, если на Земле ещё теплятся остатки облажавшегося во вселенском масштабе человечества.

Было мне о чём поразмыслить, тем более, что на поверхности мало что происходило. Самолёт стоял в конце поля. Рудник доставлял наверх груды добытого камня — его складывали в стороне. Как я понял, на полный цикл предприятие ещё не вышло. Горно-обогатительного комбината я поблизости не заметил.

Так прошёл день. В лучах заката я понаблюдал за станцией, плывущей в вышине, даже подмигнул ей, представив, как грустный Гессе сидит за пультом, оплакивая мою гибель и своё предательство. Я не собирался прилюдно его прощать, хотя давно не сердился. Всё же он поступил некрасиво, а выжил я своим старанием, а не чужим милосердием.

Когда светило ушло за горизонт, я поднялся, потянулся и прямо направился к шлюзу подпочвенного комплекса. Он тоже выглядел, как обычная жилая избушка, но я-то знал, что на самом деле это вход туда, где создали первую ракету и наверняка готовили строительство новой. Материалы пока не подвозили, но на сборку полноценных секций корабля наверняка требовалось время.

Код я сумел подсмотреть в бытность свою будущим космонавтом, а менять его смысла не имело: ведь Чайка и его присные считали, что нехороший вампир, которым они так подло воспользовались для своих корыстных целей, благополучно сгорел в верхних слоях атмосферы и если явится требовать возмещения ущерба, то всего лишь в облике безобидного привидения. Я демонически усмехнулся, когда механизм замка послушно сработал и дверь открылась.

За долгий день размышлял не только о высоком, но и планы мести строил, и кто бы меня осудил? Для начала проник внутрь, аккуратно уклонившись от зоркого ока камеры при входе. Всю систему наблюдения я тоже изучил заранее, так что обойти её мог без заметных усилий. Техника рассчитывалась с учётом человеческой медлительности, а я мог, если хотел, передвигаться очень быстро.

Не знаю почему, но первым делом я направился в свою комнату. Она оказалась свободна, и я с удовольствием принял душ и переоделся. Здесь ничего не изменилось с момента моего ухода, так что я без труда нашёл запасной трикотажный костюм и тапки на босые ноги. Разморённый привычным уютом я улёгся на матрас, который выдали мне всё же для умягчения жёсткой полки и элементарно заснул. Мне было немного жаль страдавшего на орбите Гессе, но не настолько, чтобы отказываться от отдыха.

Не иначе странствия изрядно утомили, потому что проспал я почти всю ночь, а не пару часов как обычно. Ну да никто меня не потревожил, так что не стоило и винить себя в непростительной слабости. Я зевнул, потянулся и решил, что всё к лучшему. План прокрасться в личную комнату Чайки и осторожно улечься в постель рядом с ним, приняв позу покойника и соответственно снизив температуру тела, теперь после хорошего отдыха уже не выглядел таким весёлым. Смешно было бы понаблюдать, как он начнёт подпрыгивать и орать обнаружив, что почивал в компании трупа, да ещё убиенного по его личному приказу, но потрясение могло оказаться чрезмерным. Нет, мне не жалко было Чайку, поступившего со мной по-свински. Я думал только о себе. Скончайся любезный Фредерик от ужаса и угрызений совести мне пришлось бы привыкать к другому руководителю, а я не хотел себя утруждать.

Бродить по комплексу оказалось легче лёгкого. Во-первых, на мне был костюм, который носил тут каждый второй, если не каждый первый, во-вторых, я ещё маску и шапочку надел, как поступали многие сотрудники, работавших в медблоке или с точными приборами. При общей моей неприметности, я легко слился с толпой.

Кое-кто и узнавал меня, не без этого, но о том, что именно я вместе с Гессе отправлюсь на орбиту, осведомлены были единицы, так что никого не удивляло, что я всё ещё здесь. Мне даже кивали иногда приветственно, я важно наклонял голову в ответ.

Без всякого труда я облазил комплекс. Заглянул к Никону, но близко не подошёл, убедился только, что он в полном порядке и самозабвенно погружён в работу. Знал он или не знал о моём полёте в космос — судить не берусь, но вот о последующих событиях его вряд ли известили. Я про себя решил, что Чайка вообще никому не рассказал о том, что на орбитальной станции остался лишь один наблюдатель, ну кроме непосредственного начальства, которому доложил об успешном выполнении миссии.

Я хотел для начала поговорить наедине, но Чайка постоянно был на людях, оживлённо совещался с помощниками, беседовал с рабочими и специалистами в лабораториях — вёл бурную деятельность или создавал видимость её, но не потому что прятался. Он не мог знать, что я здесь, а то бы уже смылся. Наблюдая за ним, я предположил, что искусственное оживление призвано отвлечь беднягу от мрачных дум. Пожалуй, совесть для этого человека не была таким умозрительным понятием, как для меня. Я удивился, но потом решил, что нравоучение в этом случае лучше подействует.