Ночная мгла ещё не накрыла город, я пришёл рано. Любимая скамейка под колоннадой хранила тепло дня. Приятное. Я устроился на привычном месте и принялся смотреть на дома, цеплявшиеся крышами за остатки вечерней зари. Наступил тот чудесный момент, когда освещение ещё не включили, но в морщинах улиц уже скопилась, как пыль в трещинах, тень. Город хмурился в ожидании ночи.

Кто другой принялся бы философствовать или тихо грустить, оказавшись на макушке красивого здания, гордо воздвигнутого на вершине холма, только не я. Настроение оставалось привычным — ровным. Я просто созерцал мир и вдыхал сладкое предощущение тьмы.

Туристы уже исчезли, последние спешно удались вскоре после моего прихода, хотя не видели меня и учуять не могли. Эти несовершенные существа, люди, ухитрялись как-то знать то, что им вроде бы и не полагалось. Ну и ладно.

Я наслаждался привычным отдыхом, простором, далям, куда без труда проникал взор. Внизу я временами уставал от тесноты. Там везде стояли стены, ограничивая возможность свободного движения, а здесь и шевелиться не хотелось потому что я мог обозреть холмы, равнину и море на горизонте. Этого полёта души хватало заодно и телу.

Когда благостную красоту момента нарушил грубый шум человеческих шагов, я лишь поморщился и не повернул головы. По ночам тут редко кто бывал, да и эти случайные странники исчезали быстро. Приходил иногда смотритель здания, но его я хорошо знал, а он всегда делал вид, что не замечает меня, чтобы не вступать в опасные пререкания.

Сегодняшний нарушитель моей личной тишины был незнаком. Когда он оказался в поле зрения, я рассмотрел его с головы до ног, темнота мне не мешала. Молодой мужчина, обыкновенной наружности, но взволнованный чем-то или основательно озабоченный. Впрочем, человек в полном равновесии чувств сюда бы и не пришёл, ведь наступила ночь, время злых сил, а огни в этом месте не горели. Лишь город, уже залитый искусственным светом, озарял вершину холма, да та из лун, что рискнула сегодня покинуть уютный мир за краем горизонта. Зеленоватое свечение спутника хорошо гармонировало с оранжевым оттенком фонарей. Гул транспорта, снующего по улицам, достигал моего приюта рокотом, сходным с морским прибоем.

Рассмотрев человека, я опять отрешился от него и чужих неинтересных мне проблем, и вновь он привлёк моё внимание, когда громко застонал и заломил руки над головой. Откровенная театральность происходящего заставила сморщить нос, но последующие события так быстро вернули в жёсткие рамки реальности, что я и отвернуться не успел.

Человек решительно взобрался на балюстраду и не то прыгнул, не то упал за край обзорной площадки. Смертный, похожий в полёте на скорченный осенний лист, ещё живой, хотя и ненадолго.

Я сорвался с места в тот миг, когда он только начинал своё безумное предприятие, потому успел, а то ведь и моя быстрота имеет пределы. Ухватив мужчину за ворот, я дал ему секунду-другую повисеть над тем, что не дождалось внизу, а затем втащил обратно на неуютные плитки балкона.

Когда я отпустил его одежду он перестал хрипеть и пошатнулся. Ну шею не сломал и то ладно. Ошеломлённый взгляд пытался сосредоточиться на моей особе, но получалось плохо.

— Высота здания — двадцать метров, — проинформировал я, стараясь говорить размеренно и чётко. — Дальше простирается крутой каменный склон.

— Я в курсе! — прохрипел он, скорее зло, чем благодарно и закашлялся, перхая так, словно в груди у него помещалась специальная чахоточная фабрика.

Ах так!

Я схватил его за ближнее запястье, а затем перебросил всё тело через ограждение. Человек брыкнулся, скорее от неожиданности, чем по доброй воле, сначала попытался освободиться, а потом поймать парапет. Я чуть развернул строптивца, чтобы лишить такой возможности и покачал его над призывно темнеющими внизу скалами. Очень хотелось отправить его в задуманный полёт, но я выбрал более интересный вариант развития событий. Решил позабавиться, раз уж развлечение само заявилось.

Сдался суицидник на удивление скоро, хмуро повис, зыркая на меня через плечо. Решив, что внушение подействовало, я вновь втащил человека на площадку и бросил на ней, позволяя в дальнейшем самостоятельно разбираться с оскандалившейся жизнью. Мне надоело созерцать чужие заботы. Я пришёл сюда не за этим. Я хотел наслаждаться одиночеством и относительной тишиной народившейся ночи.

Устроившись на любимой скамейке, я вновь обратил взор к прекрасным далям, которые не стали хуже от того, что их бархатно обволокла зреющая мгла. Самоубийца сидел у ограждения, тяжело дыша и давясь время от времени своим утомительным кашлем. Не уходил, но и вниз более не стремился. Наверное, решал что-то для себя. Я не вмешивался в процесс. Невнятные и неприятные шумы изрядно раздражали, так что иногда я откровенно жалел о своём вмешательстве в чужое лётное упражнение. Лежал бы теперь человек тихим трупом на камнях, и когда ещё начал бы разлагаться. На один вечер мне покоя бы точно хватило.

Решив, что он не уберётся без дополнительного увещевания, я вознамерился уйти сам, когда с той стороны прозвучало хриплое, но откровенно виноватое:

— Спасибо…

Я проанализировал скудные интонации. Угрозы новых попыток спуститься вниз, используя ускорение свободного падения вместо лифта не усмотрел и ответил холодно:

— Не за что.

Помолчали. Он всё не устремлялся обратно в свою человеческую суету, и я решил поторопить, заметив раздражённо:

— Шёл бы ты отсюда, а то ведь я — злой вампир. Ещё покусаю ненароком.

— Хотел бы — давно покусал, — ответил он рассудительно.

Надо же, какие мы логичные. Сообразил, что обычный смертный не смог бы проделать с ним то же что проделал я и ничуть при этом не запыхаться. Что же он руки на себя накладывал, если соображать умеет? Я-то думал, с крыш сигают одни дураки. Жизнь ведь такое диво, что растратить её зря можно лишь сглупа.

— Я тебе мешаю? — спросил он, короткое время спустя.

Понял всё-таки намёк, правда, я к тому времени успел слегка смягчиться душой. Ответил ровно:

— Да не очень. Сиди. Место публичное.

Опять помолчали, но людей никогда не хватает надолго, они всегда говорят: тишина их угнетает, вот и мой таинственный незнакомец завозился, как бы деликатно предваряя очередное словоизвержение, но фразу изобразил странную:

— Вампир, не бросай меня, пожалуйста!

— Так я и не бросил.

Мне тоже в логике не откажешь.

— Не на камни, а просто. Я попал в трудно положение, и у меня нет близких. Да и далёких тоже, если разобраться.

— Меня это не касается, — ответил я как мог сухо.

— Разве? Ты вмешался и не дал мне умереть, значит, тебе не всё равно.

Ведь знал же, что зря связываюсь с этим ненормальным, но рефлекс хватать, пока не убежало, оказался много сильнее возвышающего благоразумия. Я демонстративно вздохнул, потом объяснил, едва не зевая, потому что разговор откровенно наскучил:

— Ты не первый, кто пытается свести здесь счёты с жизнью. Здание высокое, да, но склон внизу крутой, и стопроцентно удачной бывает лишь одна попытка из трёх. Тело, достигая скал, не разбивается сразу, начинает скользить, и во что в итоге выльется затеянное предприятие, предугадать нельзя.

— Это твои наблюдения? — поинтересовался он задиристо.

— Статистика! — отрезал я. — Мог поинтересоваться ею прежде, чем прыгать. Так что у тебя было больше шансов сломать хребет и превратиться в хнычущего, гадящего под себя получеловека, нежели решить разом все проблемы, каковы бы они ни были.

Испортил он мне бархатную ночь и почти что настроение, так что маленькая месть выглядела вполне резонной. Я поднялся и пошёл прочь, чтобы навсегда забыть нелепое происшествие, но человек вскочил и кинулся наперерез, благо шагал я не спеша.

— Вампир, постой, у меня к тебе чисто деловое предложение!

— Валил бы ты домой, не к добру выживший смертный, — ответил я.