— Я бы сказал, процентов на тридцать обгорел защитный слой скафандра, — начал Эмиль комментировать свой техосмотр. — На плечах, груди, животе и бедрах. Решетка жесткости в некоторых местах обнажена, и, по-моему, повреждения распространились вплоть до внутреннего слоя.
— Внутренний слой цел?
— Цел, — ответил Радэк. — Иначе бы я уже задохнулся.
— Из области живота вытекает жидкость.
— Красная или бесцветная?
— Бесцветная, — Эмиль отмахнулся от шарика жидкого хрусталя, отгоняя его от своего гермошлема, словно назойливую муху. — Охлаждение пробито.
— Радэк, вы можете пошевелить руками и ногами?
— Я не знаю.
— Так выясните.
— Даже выяснять не буду, — уперся Радэк, наотрез отказываясь двигаться. — Не сочтите меня трусом, но мой скафандр только что пережил страшную нагрузку, и за его надежность теперь никто не может поручиться. Я в нем даже дышать сейчас боюсь, не то что двигаться. По субъективным ощущениям срочной медицинской помощи мне не требуется. У меня все болит, но это лишь синяки. Дышу свободно, без острых болей. Аппарат жизнеобеспечения все еще работает.
— Эмиль, все же проверьте герметичность.
— Проверяю, — расстегнул он ранец Радэка и нашел взглядом манометр. — Один бар, и стрелка не двигается.
— Хорошо, — заключил Илья. — Я к вам выдвигаюсь. Ждите.
Эмиль не хотел безучастно ждать. Он хотел сделать для пострадавшего хоть что-то, но в памяти не всплывало ничего о первой помощи при взрывах в упор. Большинство проблем со скафандрами в космосе обычно связаны с пробоинами, которые необходимо быстро закрыть заплаткой. Но что делать, если в скафандре нет пробоин, а под рукой нет ремкомплекта? Эмилю пришла в голову лишь одна хорошая мысль, и он потянулся обратно к ранцу жизнеобеспечения Радэка.
— Радэк, я тебе сейчас немного перекрою кислород, но ты, пожалуйста, не обижайся.
— Я не хочу, чтобы ты мне перекрывал кислород, — возразил Радэк. — Ты что задумал?
— Хочу сбросить внутреннее давление твоего скафандра, — зацепился Эмиль пальцами за газовый редуктор и начал короткими рывками поворачивать вентиль, не сводя глаз с манометра. — Надо снизить нагрузку на ослабленные области.
— Здравая мысль, — одобрил Радэк. — Слишком много не сбрасывай. Мне еще дышать чем-то надо.
— Сброшу до половины бара. Ты все равно не собираешься двигаться, так что потерпишь.
— Мне тут очень жарко.
— Хочешь укольчик жаропонижающего?
— Мне сейчас не до шуток.
— Потерпи, Радэк, — вмешалась в их разговор Ирма, — мы с Ильей уже идем к вам.
— Ирма, ты-то здесь зачем?
— Не такими словами надо встречать скорую помощь. Я иду помогать. Мне сказали, что у вас произошел взрыв, а значит лишние руки лишними не будут.
— А вы не могли бы поторопиться? — заторопил их Эмиль. — Пять минут назад я думал, что Илья уже на полпути к нам, а теперь оказывается, что вы только что вышли.
— Пришлось потратить время на сборы…
— …торопились как могли…
— …не судите Ирму…
— …когда человек взорвался…
— …она просто хочет сделать все правильно….
— …это уже не шутки.
— Что у вас там происходит? — прокричали голосом Ленара сразу четыре шлемофона, и Эмилю показалось, что Радэк немного шевельнулся.
— Ленар, ты где пропадал? Тут у нас Радэк взорвался.
— Что с Радэком?
— Мой скафандр поврежден, — ответил Радэк без интереса к беседе, — но еще герметичен, а я жив и здоров.
— Так, я иду к вам.
— Зачем? — спросила Ирма, и небольшая пауза в эфире выдала его сконфуженность. — мы с Ильей уже идем стабилизировать Радэка. Ты нам здесь ничем не поможешь, так что в твоем присутствии нет необходимости.
Знай Эмиль ее чуть получше или чуть похуже, он бы мог ненароком решить, что она практически упивается этими словами.
— Ирма, ты-то какого черта там делаешь?
— Мы с Ильей идем стабилизировать Радэка, — повторила она. — А что я еще должна была делать?
— Немедленно доложить обо всем мне.
— Зачем? — еще раз поставила она его в тупик, и Эмиль отсчитал три секунды молчаливой задумчивости.
— Потому что я капитан, и обязан немедленно узнавать о любом бардаке, который происходит на моем корабле.
— Во-первых это произошло не на вашем корабле, — заступился за Ирму Илья. — А во-вторых, я не понимаю, чем этот порядок действий помог бы Радэку?
— Этот порядок действий — издержки регламента, который призван поддерживать дисциплину. А то, что устроили вы, называется самоволкой!
— И что, мы должны были наплевать на Радэка и первым делом бежать к тебе ради соблюдения регламента? — возмутилась Ирма.
— Нет, ты должна была бежать ко мне, а Илья должен был помочь Радэку.
— По регламенту запрещено делать одиночные вылазки, — поставил Илья шах и мат.
— Не передергивайте, Илья, — не сдавался Ленар. — Вы термоядерный взрыв пережили, так что пройти через две палубы в одиночку вам не составило бы труда.
— Да о чем вы говорите? — взревел Радэк и громко вдохнул свой разреженный воздух. — Мне тут все еще помощь нужна, знаете ли!
— Верно, — согласился Эмиль, обнадежено приветствуя взглядом пробивающийся из коридора свет от фонарей приближающейся подмоги. — Давайте потом друг в друга тыкать пальцами, а пока что нам надо помочь Радэку вернуться на корабль. Кстати, Ленар, если тебя это немного успокоит, то есть и хорошие новости.
— Я слушаю.
— Радэк отстрелил дорсальную сцепную головку с сильным опережением графика!
Вильма Буткевичуте была штурманом, и относилась к своему делу с любовью, которую способен испытывать лишь ремесленник к мозолям на своих руках. Когда их корабль находился на приколе в космопорту, она радовалась отгулу, и проводила выходные дни в свое удовольствие. Теперь же она почти разучилась чему-либо радоваться. Обстоятельства вынуждали ее разменивать свое призвание на самые различные вещи, которыми она сама не вызвалась бы заниматься. Ее бросало от радиорубки в лазарет и обратно в радиорубку, словно мячик для пинг-понга, лишь периодически выбрасывая с игрового поля за борт ради какой-то небольшой, но необходимой халтуры, которая сама себя не сделает. Дела, которые у нее плохо получаются, нервировали ее. Дела, которые хорошо получаются даже у детей, нервировали ее. Ее нервировало все, что казалось ей пустой тратой времени, а пустой тратой времени ей казалось все, что не заставляет корабль лететь в космопорт на всех парах. С годами у нее выработался инстинкт, который при вылете из одной планетарной системы подгонял ее как можно быстрее добраться до другой, и этот инстинкт теперь тоже ее нервировал. Избыток криостатов и спальных мест на борту напоминал ей о давно сгинувших временах, когда численность экипажей межзвездных судов была вдвое выше, и у каждого члена экипажа была своя определенная функция. Теперь же каждый из них должен был в придачу к своим прямым обязанностям быть немного матросом, немного радистом, немного доктором, немного кем-то еще… На Ирму эта истина распространялась меньше, чем на всех остальных, и раньше Вильма смотрела на это сквозь пальцы. Теперь же, когда Радэка едва занесли на борт в залитом герметиком скафандре, Вильма прочитала совершенно новый подтекст в той арии, что Ленар исполнял Ирме тенором, силе которого позавидовали бы многие профессиональные оперные певцы. Он брызгал слюной и силой своих легких заставлял шевелиться короткие волоски на ее голове. Во время первого акта Ирма пыталась мягко ему возражать, но быстро поняла всю тщетность затеи, и продолжила принимать льющиеся на нее проклятья молча, прижав испуганные уши к черепу. В то, что Ленар был к Ирме слишком строг, Вильма верила почти так же сильно, как и в то, что Ирма слишком усердно ищет себе приключений. Она так и не смогла понять, чью сторону ей лучше принять, поэтому сохранила нейтралитет, и вежливо, но доходчиво попросила Ленара заткнуться, чтобы тот не перебивал чарующие звуки пилы, освобождающей Радэка от скафандра.
Спустя двадцать минут она оказалась в лазарете и тишине, и вновь обстоятельства вынуждали ее играть в доктора. Она перевязала Радэку голову только для того, чтобы страшное рассечение над его бровью соизволило не сочиться кровью, пока она прогоняет пациента через томограф. Она пересчитала в его теле все косточки и поставила диагноз, о котором Радэку и так было известно. После рассечения самыми страшными травмами на его побитом теле были синяки и ожоги первой степени. По инструкции ей полагалось дважды спросить пациента, точно ли он уверен, что у него больше нигде не болит, но Вильма эта сделала не ради инструкций, а из-за личной обеспокоенности. Еще недавно они вернули трех человек практически с того света, но она была уверена, что за последнее время сильнее всего доставалось именно Радэку. Она предложила ему взять один больничный день, но он отказался и попросил ее лишь вернуть его лицу былую красоту.
