— Какая часть этого груза предназначена для Фриксуса?

— На Фриксус мы везем лишь консервированную провизию. Так уж получилось, что на Фриксусе был неудачный год, в котором скудный урожай совпал с демографическим взрывом. Население не голодает, но оказалось, что их стратегические запасы больше не удовлетворяет установленным нормам, а самостоятельно они их пополнить не в состоянии.

— Какие чувства вызывают у вас плоды вашей работы?

— Как грузоперевозчик я не могу видеть плодов своей работы, но как человек я испытываю некоторую гордость за масштабы своей работы. Конечно, все эти миллионы тонн я толкаю не собственными силами, но в конечном итоге ответственность за их транспортировку доверили мне, а не кому-то другому.

Взгляд Петре споткнулся на какой-то строчке в списке, и его лоб сморщился в сомнениях.

— Насколько прочна ваша связь с цивилизованным миром?

— Вспомните все, что вы знаете обо всех мирах Объединенного Созвездия, — начал Ленар жестикулировать в воздухе, изображая масштабы. — Все эти миры практически самобытны, потому что между ними затрудненное сообщение. Нашему кораблю нужен год, чтобы добраться от Марса до Фриксуса, пассажирскому транспорту требуется в четыре раза меньше времени, но он и ходит так же в четыре раза реже, и примерно пару месяцев требуется почтовому курьеру. За счет затрудненного сообщения в разных мирах разный уровень технологического развития, разная плотность населения, разная культура, а где-то даже и свои диалекты. Мы же во время погрузки-выгрузки успеваем увидеть все это разнообразие лишь одним глазком, поэтому в какой-то степени мы отрезаны от всего Объединенного Созвездия, и у нас тут практически своя резервация.

— Как вы можете охарактеризовать культуру вашей «резервации»?

— Согласно кодексу поведения «культура», — сделал Ленар воздушные кавычки, — у нас строго не рекомендована и допустима лишь в нейтральных ее проявлениях.

— Можно поподробнее об этом моменте?

— В экипаже межзвездных кораблей практически не встречается двух людей, родившихся на одной и той же планете, — начал пояснять Ленар. — Все мы родились и воспитывались в разных условиях. Все мы носители разных культур и разной системы ценностей, и все это различие порой может стать причиной недопонимания или конфликта, который в условиях космоса может обернуться катастрофой, поэтому кодекс поведения запрещает нам выражать наши культурные особенности. Нам проще ужиться друг с другом, когда мы ведем себя как уроженцы одного мира, а поскольку было бы крайне неэтично выбирать, чей именно мир тут будет доминирующим, мы в этом вопросе придерживаемся нейтралитета.

— Как вы смотрите на перспективу оставить привычный вам уклад и вернуться в большой мир?

— Я бы не назвал это возвращением, — слегка поморщился Ленар. — После семидесяти лет работы в космосе все миры стали для меня чужими, включая мой собственный. Для меня это уже не столько возвращение, сколько второе рождение. Куда бы я не попал, мне придется заново приспосабливаться к незнакомому мне обществу, учить идиомы, знакомиться с их культурой, обучаться пользоваться их технологическими достижениями и приспосабливаться к местному климату. Мне предстоит преодолеть немало трудностей, но с другой стороны я рад, что у меня наконец-то появится полноценная личная жизнь и возможность завести семью. Надеюсь, женщины за последние семьдесят лет не так сильно изменились.

Он посмотрел в объектив и улыбнулся.

Петре был предупрежден, что космоплаватели не уделяют много внимания своей внешности, но он от них многого и не требовал. Чистая форма, выбритое лицо, остриженные ногти и ухоженные волосы идеально вписывались в светлый образ космического дальнобойщика, перемещающего грузы во времени и пространстве. Экипаж буксира Ноль-Девять полностью соответствовал его ожиданиям, за исключением одной фигуры, которая сильно выбивалась из ожидаемого образа. Он дважды просил Вильму смыть с лица макияж и забрать волосы в пучок, чтобы в редакции его не засмеяли. Он готов был практически встать перед ней на колени, положить руку на сердце и поклясться, что она и без краски на лице самая красивая женщина во вселенной, но Вильма была непреклонна, потому что она была слишком Вильмой. Ей было плевать, кто ее увидит — ей было вполне достаточно того, что запись с ее интервью рано или поздно попадется ей на глаза, а она хотела видеть себя красивой и только красивой. Это помогало ей набраться уверенности в себе и меньше нервозно оглядываться по сторонам в поисках исчезнувших украшений с голых переборок. От резкой смены обстановки она и сама начинала чувствовать себя голой перед камерой.

Петре сдался быстро, и интервью началось. Пока он прогонял Вильму через вводные вопросы, ее ослепительная женственность, бьющая фонтаном из воротника ее форменной куртки, подсказала ему, чего еще не хватает в списке вопросов, и он позволил себе отклониться от плана. Первый неожиданный вопрос, который он задал, звучал так:

— Как по-вашему, женщинам в космосе работать тяжелее, чем мужчинам?

— Петре, — сделала она ему замечание и с удивлением посмотрела на список. — Вы не предупреждали меня о таких вопросах.

— Понимаю. Простите, — виновато отвел он взгляд на миллионные доли градуса. — Если желаете, мы немедленно прекратим.

— Нет, давайте продолжать. Я считаю этот вопрос слегка некорректным, — сходу выплюнула Вильма первый ответ, который пришел ей на ум. — Я физически не могу сравнивать свои ощущения от этой работы с ощущениями противоположного пола точно так же, как мужчины не способны понять, что чувствует женщина во время родов.

— Это я понимаю, — кивнул Петре и спрятал полный растерянности взгляд в список. — Но все же мне бы хотелось услышать ваше сугубо субъективное мнение.

— Моих наблюдений недостаточно даже для составления субъективного мнения. У нас тут не спортивные состязания, никто не стоит рядом с нами с линейкой, весами или секундомером и не измеряет наши успехи. Мы либо справляемся со своей работой, либо нет. Я со своей справляюсь, иначе меня бы тут не было.

— И все же, — не унимался Петре, — разве вы со своими коллегами не обсуждаете вашу работу?

— Хотите сказать, не жалуемся ли мы друг другу? — ухмыльнулась Вильма, и Петре ответил легким кивком. — Нет, это запрещено кодексом поведения.

Вильме показалось, что он ждал такого ответа, и следующий вопрос был очень предсказуем:

— Расскажите подробнее о вашем кодексе поведения.

— Грубо говоря это свод правил и рекомендаций, которые диктуют всему экипажу нормы поведения. Как вы понимаете, людям, которые вынуждены долгое время работать в замкнутом пространстве посреди межзвездной пустоты в изоляции ото всех миров, порой может быть очень сложно ужиться друг с другом. Из этого могут вытечь разного рода неприятные случаи, разрушающие рабочую атмосферу, начиная от убийства и заканчивая нежелательной беременностью. Разумеется, при подготовке космонавтов люди с неустойчивой психикой моментально отсеиваются, но те, кто все же прошел отбор, не являются идеально притертыми друг к другу деталями, и им все равно придется идти на определенные жертвы ради сохранения мира и гармонии внутри экипажа. Необходимость таких мер усугубляется еще и тем, что в случае конфликта между двумя членами экипажа ни о каких заменах и переводах не может быть и речи. Такие вещи у нас планируются на годы вперед.

— Не могли бы вы в общих чертах обрисовать эти правила?

— В общих чертах это в первую очередь запрет на особое отношение к кому-либо. Мы не имеем права явственно выражать к кому-либо предпочтение или неприязнь. Мы, как я уже сказала, не имеем права жаловаться на нашу работу, проецируя тем самым негатив на наших товарищей. Мы обязаны поровну разделять бытовой труд, оказывать друг другу посильную помощь и уважать те крохи личного пространства, которые каждому из нас отводятся.

Петре ненадолго погрузился в раздумья.

— Получается, что любые взаимоотношения запрещены?