— Как говно, пропущенное через мясорубку. — Он дотронулся до нарыва и поморщился. — Подкрался ко мне в конторе. Я был на девятом уровне в «Тетрисе» и не обратил внимания. Мерзавец воткнул мне иголку в руку, а следом извинился. Сказал, что элемент неожиданности совершенно необходим. — Он рассеянно погладил себя по предплечью. — Хуже всего, что я почти побил рекорд.

Я встал, дошел до стола у дальнего окна, глянул на канал. Больше ждать не мог.

— Помните, что мы с вами сегодня утром обсуждали.

— Мы много чего обсуждали.

Я обернулся. Лицо у него было серьезное. Я не мог понять, нарочно ли он включил тупицу или просто забыл.

— Мне нужно выбраться отсюда, — сказал я.

Он улыбнулся, подступил к столу, и на один краткий причудливый миг я подумал, что он на самом деле собирается меня убить. Он же попросил меня подвинуться, взял синюю фигурку лебедя и перевернул ее. Толстыми большим и указательным пальцами влез в полость внутри и изъял оттуда ампулу с бесцветной жидкостью. Положил ее на ладонь и протянул мне.

— Что это?

— Партия нуль-три-дробь-девяносто-девять. — Игриво сжал руку. — Одолжил в Лаборатории несколько недель назад. Мощная штука.

Я вопросительно уставился на него.

— И?

— Это Шефово высшее достижение. Одна капля убивает что угодно — хоть живое, хоть мертвое — за секунды. — Он подбросил ампулу себе за плечо и ловко поймал у себя же за спиной. — В основном применяем к своим же Агентам. Иногда они поднимают бузу, или им неймется обратно к живым, или просто слетают с катушек и устраивают тарарам. Искушений в полевых условиях хоть отбавляй. — Лицо его сделалось кислым. — Но последствия для Агентства бывают ужасающие. Неуправляемых Агентов приходится устранять.

— Я не понимаю, к чему вы.

— Еще бы. — Он сухо улыбнулся. — Сейчас проясню. Я вас прошу об… одолжении. А взамен сделаю одолжение вам. — Он вновь раскрыл ладонь, на сей раз позволив мне забрать ампулу. Я запоздало осознал, что она была точь-в-точь как те, что я видел во вторник в Лаборатории. — Завтра, когда Смерть огласит оценку вашей работе, он с вами выпьет. Такова традиция. — Я вгляделся в жидкость: она смотрелась совершенно безобидной. — Вам нужно будет вскрыть ампулу, вылить чуточку ему в бокал — и вы свободны.

У меня в голове не помещалось, что он подразумевает. Я отшатнулся от него — опасно близко к раненому кактусу.

— Вы хотите сказать то, что, как мне кажется, вы говорите? — Он слегка склонил голову, что могло быть — а могло и не быть — кивком. Меня окатило потоком адреналина. — А как же последствия? Будущее? — И маленький эгоистичный червячок все же вылез: — Как же мой договор?

— Никто ваш договор не видел с утра среды. Вероятно, вам повезло. Вероятно, он потерялся… — добавил он с намеком. Предложил мне вернуть ампулу, но я в нее вцепился. — Кроме того, у Агентства найдутся более срочные дела, чем устраивать охоту на одного ходячего… И я всегда могу поклясться на собственной бляхе, что Смерть уложил вас в гроб до того, как был убит.

Я усомнился в этом, но в его доводах дыр не нашел. Кроме того, выбор у меня был небогат.

— А вам с этого что?

— Немедленное повышение по службе, — ответил он просто. — Когда вас обоих не станет на пути, я буду претендовать на высокую должность.

Я вновь отвернулся к окну, вцепившись в волшебное зелье. Капля воды, падавшая в колодец внутри меня, превратилась в струйку, в поток, в потоп.

— Я не могу, — возразил я.

Он сочувственно возложил мне руку на плечо.

— Это единственное решение, если хотите убраться отсюда… Жаль, что нет иного.

Кредо трупа:

Я ничто. Мне нечего предложить миру, нечего сказать. Я определяю себя молчанием, бездействием, безнадежностью. Я буду усмирять всякий бесцельный атом своего существа, покуда не достигну постоянного паралича и бесплодности. Не буду ничего делать, ни о чем думать, ни во что верить; желаю лишь продолжения этого бессильного состояния.

Я произнес эти слова, разглядывая себя в зеркале на внутренней стороне гардеробной дверцы. Дебош мирно сопел на верхней койке, не затронутый ни моей суетой, ни бледным рассветом, сочившимся в комнату сквозь раздернутые шторы. Я почти не спал — едва ли не всю ночь тщательно размышлял над предложением Дебоша. Тишина и тьма сосредоточили мне ум, но к твердому решению я так и не пришел.

Я ничто.

В зеркале я видел человека. Он был наг. Он стоял на двух неуклюжих подпорках из плоти, оканчивавшихся восемью тощими пальцами. Костлявые голени от щиколоток до колен выгнуты; тощие бедра вогнуты от колен до талии. Бледная кожа кривых ног прошита грубыми черными волосами вплоть до лобкового треугольника, где гнездился вялый бесполезный обрубок пениса. Чахлый живот — плеснево-серая плоть, в которой пуп, это насмешливое напоминание о рождении, — не более чем тень. Выше — изможденная грудь, сдутый спасжилет, проткнутый десятками кактусовых ранок и украшенный двумя маленькими белыми сосками, словно пластиковыми мундштуками. Жесткие ключицы изгибались вдоль склонов сутулых плеч, составляли треугольник кожи под цыплячьей шеей. Из обезьяньих волосатых плеч тянулись две худосочные руки в синих венах, без трех пальцев. Все тело было исшито крест-накрест толстой черной хирургической нитью, скрывавшей путаницу злых красных шрамов в виде арок-укусов.

Я ничто.

Лицо у этого человека грустное и усталое.

Я ничто.

Человек приблизился к поверхности зеркала. Голова мертвенно-серая. Подбородок небрит и изуродован свежей красной раной посередине. Губы бледные, тонкие, иссечены впадинами и трещинами. Нос острый, как у крысы, испещрен порами, испорчен ушибами. Глаза как у рептилии, прячутся в костных провалах. Уши у человека висят по бокам головы, как два альпиниста, один выше другого. Клочки коротких черных волос устремляются к макушке, словно железная стружка — к магниту.

На левой стороне шеи оттиснут номер: 7218911121349.

Я ничто.

Сходив в душ и избавившись от телесных отходов, я достал из гардероба последнюю оставшуюся одежду: трусы в розовых розах, розовые носки с узором из серых дельфинов и однотонную розовую футболку с надписью «КУДА НИ КИНЬ» спереди и «ВСЮДУ КЛИН» сзади. Натянул свой синий пиджак и белые туфли, сунул Дебошеву ампулу во внутренний карман и глянул напоследок в зеркало.

Увидел ходячего мертвеца. Увидел себя.

По пути в столовую я с удивлением заметил, что Мор направляется к выходу. Он нес семь белых картонных коробок, придерживая их подбородком, и вышагивал очень осторожно.

— Я б поболтал, — сказал он сквозь стиснутые зубы, — но недосуг.

— Что в коробках? — поинтересовался я.

— Новый вирус. Партия нуль-девять-дробь-девяносто-девять. — Оторвал голову от верхней коробки, грудью удерживая всю стопку в равновесии. — Так-то лучше. Теперь могу разговаривать как полагается. — В доказательство он подвигал нижней челюстью. — На основе экспериментов с ушибами, которые я проводил ранее на этой неделе. Думаю, мы наконец нащупали верный состав. Обширное кровоизлияние… Стремительное распространение… Потенциально смертельно… Возможно, даже в каждом сотом случае…

В этом духе он продолжал еще несколько минут, пока я не вспомнил вопрос, который хотел задать ему накануне.

— Что случилось с болезнью, которую мы распространили во вторник?

Он нахмурился, недовольный, что его перебили.

— Полный и совершенный провал, боюсь. Наши клиенты по-прежнему омерзительно здоровы. — Он одарил меня презрительным взглядом. — Какая жалость, вот правда. Шеф над этим работал много лет. Какой был бы зрелищный способ начать следующее тысячелетие.

— Ничего не поделаешь, — сказал я.

— И впрямь. — Он вновь опустил подбородок. — Так, окажите любезность — откройте мне дверь, а?