Голос произнес:

— Приношу извинения, но Шефа сейчас нет. Если желаете оставить сообщение, пожалуйста, говорите после сигнала.

Я сбросил звонок.

Страж вернулся первым — прискакал вниз по холму мультяшным фавном и сиганул в мое личное пространство. Захотелось его стукнуть, но зачин меня разоружил.

— У меня для вас сообщение, — бодро объявил Страж. — От Аттилы — того громилы с мышцами. Я лично не вижу в нем никакого смысла, но он сказал, что дал вам слово чести. Эти трупцы бывают такие милашки.

— Что он сказал?

Страж постукал указательным пальцем по подбородку.

— Знаете, довольно трудно вспомнить в точности… Что-то насчет сокровища буквально за углом? Или что ваша жена благословляет вас жениться повторно? — Он покачал головой. — Вот, вспомнил. Он сказал: «Принимай все, что предлагают, ни от чего не отказывайся, потому что в этом секрет власти». Или что-то в духе этой же чепухи. По правде говоря, он уже едва соображал от экстаза.

— Еще что-нибудь говорил?

— Вот вы спросили, и — кажется, да, говорил. Последним произнес такое: «Скажи ему, то, что он ищет, найдется в Нижнем хранилище»… А затем его поглотило Воссоединением, и он забился на полу и зарыдал от радости. Прискорбное зрелище.

Мозг у меня окаменел. Я не хотел больше думать о том, какой у меня выбор. С облегчением увидел, что с холма торжественно спускается Глад. Такой он был щуплый, что походил на травинку, выросшую слишком высоко. Он не улыбался, а первые слова по прибытии адресовал моему собеседнику, чью руку пожал слабо, но с намеком на сердечность.

— Спасибо вам. Когда-нибудь еще увидимся.

— Продолжайте слать мне тела, — отозвался Страж.

Глад сопроводил меня до лифта в молчании. Его сумрачный вид не изменился, пока не закрылись двери и мы не поехали вниз. Он даже разговаривал формально.

— Благодарю вас за помощь. Нашли, что искали?

— Я чуть ближе, но сомневаюсь, что когда-либо найду это.

— Не сдавайтесь. Надежда для жизни необходима.

Лоскутный труп стоял в углу, отвернувшись от нас. Она легонько билась головой о стену и повторяла слово «радуга», вновь и вновь. Глад шагнул к ней и приобнял за спину, уложил крошечную голову ей на плечо.

— Простите, что мы не смогли вас ввести, — сказал он. — Через тысячу лет попробуем еще разок.

На поле великих дубов дождь унялся, но пелена облаков по-прежнему укрывала небеса. Без подсказок лунного света я несколько раз поскользнулся в грязи и вскоре отстал от Глада и мертвеца. Догонять никакого желания не было. Хотелось поговорить с головой без тела, которую я оставил под деревом. В мозгу у меня прокладывали тропы многие вопросы, но по-настоящему я хотел спросить у головы лишь одно: что она имела в виду, сказав «Вы так близки к тому, что ищете… но никогда не найдете».

Но все впустую. Когда я добрался до перекрученного дуба, головы там не было.

Машину я увидел у подножья холма. Труп лежал на заднем сиденье, но водительская дверца была открыта, Глад стоял рядом, положив руку на крышу. Он смотрел в небо, где в облаках обозначился небольшой разрыв. Я подошел, Глад заговорил, и, хотя первые несколько слов было не разобрать, остальные прозвучали ясно:

— …и узрел я звезду, что упала с небес на землю, и дан ему был ключ от бездонной пропасти.

— Не понял, — сказал я.

— Да, — отозвался он тихо. — Вам и не полагается.

— Слушайте, если это из-за моего опоздания…

— Не беда. Поехали.

Он медленно повел машину прочь от поля, обратно в знакомый мне мир. Ни там, ни там не было мне уютно, однако ходячие вынуждены мириться с такими дилеммами. Ходячий пойман между состояниями-близнецами — жизнью и смертью. Ему неуютно в гробу, в нем не рождается порыв творить и размножаться. Ходячий — не очень что-то и не очень ничто. Он полусущество, ведущее полужизнь.

Мною завладевала усталость. Разговаривать почти не хотелось, но слова возникли сами собою.

— Когда был в Верхнем хранилище, я попытался позвонить Шефу.

— Хорошая мысль, — сказал Глад. — Там прекрасный прием.

— Шефа не было.

— Знаю. Мне полагается знакомить трупцов с ним при Воссоединении. Но он прислал одного из своих прислужников.

— Да? — Я зевнул.

— Семиокого агнца. — Он нахмурился. — Выглядел он не очень. В одном глазу сосуд лопнул.

— Это знак?

— Да. Того, что он слишком много пьет. — Глад закашлялся — или рассмеялся, я не разобрал. — Сказал, что Девять чинов опять жалуются.

— Какие такие Девять чинов?

— Ангельских, разумеется. Серафы, херувы, престолы, власти, силы, господства, начала, архангелы и ангелы[63]. Они делятся между собой на три иерархических круга. Возникают трения. И зависть. Стычек тоже немало. Естественно, серафы всегда берут верх… Хотя, есть подозрение, мухлюют. — Он снова кашлянул. — Не важно. Они сердятся, потому что на нашей территории объявился самозванец под их личиной. Агнец говорит, что это лазутчик из Нижнего хранилища, и нам следовало Агнца уведомить — можно подумать, он не в курсе происходящего. Вот я и подыгрываю, говорю, что, раз полная власть в руках у Шефа, он же несет и полную ответственность, а мы в Агентстве не можем отвечать за сотрудников других отделов, если те решают нарушить границы и работать в свободное время…

Усталость и бремя этих сведений наконец вынудили мои мозги сдаться. Глад продолжал говорить, а я уснул, и снилась мне громадная прореха в укрытых облаками небесах, и из этой прорехи…

— Просыпайтесь! — говорил Глад, тряся меня за руку. Мы все еще сидели в машине, но уже выехали на узнаваемые дороги. — Мне вам надо кое-что сказать. Завтра вечером в Агентстве совещание. Неформальное. Вы вольны участвовать. Возможно, вам станет понятнее…

Я пробормотал что-то в ответ, уложил щеку на подголовник и вернулся в сон.

Стою на каменистой равнине у темной реки. Небо в черном дыму, тот валит из исполинской печи. Воздух пропитан вонью горящей плоти.

Дым оседает на дальнем берегу реки удушающим туманом, и не разглядеть, где кончается река и начинается суша. Я смотрю вверх. В облаках возникает громадная прореха, из прорехи падает ослепительный предмет. Он падает в грязь у моих ног: крошечная светящаяся звезда, ярче любого солнца. Мне страшно ее подбирать, я боюсь, что от ее жара у меня истлеют руки.

Хочу, чтобы рядом была моя возлюбленная. Хочу вернуть ей сережку, которую держу в кулаке. Хочу, чтобы она ждала меня на берегу реки. Хочу, чтобы она улыбнулась, завидев меня.

Сон исполняет мои желания. Я скольжу взглядом вдоль берега и вижу, что она меня ждет. Она смотрит на другой берег. Оборачивается ко мне и улыбается.

У нее семь очей.

Он прибыл на место встречи.

Здешние виды ему понравились. Они напоминали ему Нижний мир — с той разницей, что никакой крючкотвор не полез бы проверять его бляху, прежде чем разрешить ему перебраться через реку. И хотя во всех остальных отношениях бытие живцов было совершенно бедственным, они по крайней мере имеют некую свободу передвижения. О своих подчиненных он такого сказать не мог, однако, как повторял ему Хозяин, без порядка бы не было Хаоса.

Он прогуливался вдоль берега, пытаясь совладать с нетерпением. Он прождал тысячу лет, часом больше, часом меньше — ничего не меняет… Он устал слушать эту фразу у себя в голове. Она беспрестанно донимала его, как сердитый упырь. Да и не единственный это был раздражитель. Само странствие истощило его. Надежда отвращала его. Символы смущали. Ну почему все вечно такое невнятное? Почему он вынужден тратить столько времени, гоняясь за видениями? Будь он Хозяином, все обстояло б иначе. Всем своим демонам он выдавал бы точные распоряжения, по всем вопросам — от свежевания до толкования грез. Демоны того уж всяко заслуживали.