Глава 18. Любовь откроет дверь
Многие дни Махпейкер лежала и не подавала даже одного признака жизни, разве что, дышала, и не была бледной и холодной, как лёд. Симисшах не отходила от постели дочери, надеясь на то, что она проснётся, и недуг отступит. Лекарша пыталась лечить, обезболивающее давала, хоть и принудительно, однако нарыв на животе Махпейкер, который и стал недугом, не сходил, даже больше становился.
В покои зашёл Кеманкеш, он увидел, что Симисшах Султан заснула, и пошёл на риск — подошёл к ложу Махпейкер, сев на колени. Он решился взять её за руку, и поцеловать пальцы. Кеманкеш симпатизировал Султанше, однако не знал, что она чувствует к нему, сомневался в том, что Махпейкер, будучи ещё совсем юной, могла знать, что такое любовь. Кеманкеш оглядывался, чтобы Симисшах Султан не увидела это зрелище.
«Всевышний… Я молю тебя лишь о том, чтобы Султанша поправилась. Если тебе нужна жертва, забери меня, но оставь Махпейкер живой, я не выдержу, если увижу её смерть…» — взмолился про себя Кара Мустафа. Внезапно, послышался шорох, и Кеманкеш вскочил на ноги, отойдя поскорее от кровати Султанши. Симисшах очнулась.
— Султанша простите, я пришёл проверить, не очнулась ли госпожа, — начал оправдываться Кеманкеш. Симисшах махнула рукой, дав понять, что ему не нужно оправдываться.
— Уже неделя прошла… — прошептала Симисшах, — неделя, а моя единственная дочь, единственный ребёнок болен неизлечимой болезнью. Как можно, чтобы мать и отец пережили своё дитя? — Кеманкеш подошёл к Симисшах.
— Если вы будете так думать, Султанша, так, не приведи Аллах, и случиться. Нужно верить, что внутри, госпожа борется с недугом и вернётся к нам, — сказал Кеманкеш, — то есть…. К семье. — Симисшах заметила дрожь в голосе слуги, и взяла его за руку.
— Многие годы ты был верным слугой и помощником, Кеманкеш, не каждая Султанша найдёт такого, — сказала Симисшах, — ты присылал письма, докладывал обстановку во дворце, в гареме, о деяниях Айше Султан против наложниц Повелителя…. Интересовался состоянием санджака и даже присылал деньги на постройку мемориала, ты хороший человек, не заслуживающий рабства.
— Быть вашим слугой честь, Султанша, — сказал Кеманкеш, — я рад служить вам и вашей семье.
— Ответь на один вопрос, — это напугало Кеманкеша, — только ответь правду.
— Конечно, госпожа, — кивнул Кеманкеш.
— Это ты присылал Махпейкер стихотворения? — этот вопрос смутил Кеманкеша.
— Султанша, как можно, я бы…
— Правду, Кеманкеш, — напомнила Симисшах, — правду! — Кара Мустафа тяжело вздохнул и обернулся, посмотрев в каменное личико Махпейкер.
— У меня не было грязных помыслов, моя госпожа, — прошептал Кеманкеш, — это кощунство с моей стороны, ведь любить Султаншу без дозволения падишаха — грех.
— Любовь не грех, — улыбнулась Симисшах, — многие молодые юноши из вакфа — сыновья некоторых женщин из совета вакфа заглядывались на мою дочь. Она была гордой уже в свои 6 лет, не отвечала им взаимностью. Однако Фара-хатун рассказала мне, что после 10 лет, Махпейкер резко поменялась в поведении, начала носить короны, требовала дорогие ткани для платьев. И почти каждый вечер читала что-то, причем заинтересованно читала. Я не стала спрашивать, что именно так привлекло её внимание, однако ночью, пока Махпейкер спала, я приказала её служанке Ариле-хатун взять то, что читала моя дочь, и принести мне. Конечно, той ночью я так и не заснула, ибо также заинтригованно вчитывалась в каждую строчку стихотворений, написанных Ичибаром Пашой. Это ведь ты, верно?
— Как вы догадались, Султанша? — поинтересовался Кеманкеш.
— В гареме нет такого аги, поэтому я приказала Фаре исследовать старые записи, и нашла нужный документ, — сказала Симисшах.
— И какой же?
— Старый дневник какого-то стихоплёта-раба по имени Ичибар Паша, жившего во дворце, однако я удивилась, что он не был евнухом, живя в гареме. — сказала Симисшах, — оказалось, что у него был сын, и этого сына звали Кара Мустафа. — Кеманкеш кивнул. — Вот так я и нашла тебя.
— Простите мою дерзость, Султанша, — извинился Кеманкеш, — я не должен был…
— Тебе не стоит извиняться, Мустафа, — сказала Симисшах, — за чувства нельзя извиняться ни перед кем.
Ночью Симисшах пошла в свои покои, чтоб поспать, и ей приснился сон, в котором маленький голубок покидал родное гнездо, чтобы начать новую жизнь. Мать и отец голубка простились с ним, однако не смогли смириться с потерей и пикировали вниз, разбившись об острые камни на земле. От такого ужасного сна Симисшах проснулась. Утром, одевшись, она пошла в покои дочери, однако зайдя туда, Симисшах увидела, что Махпейкер также бледна.
— Махпейкер? — позвала дочь Симисшах. Подойдя к ней, Симисшах поняла, что дочь не дышит, — о Аллах! — закричала Симисшах, — стража! Лекаршу! Живо!
Лекарша прибежала сразу же после вызова Симисшах, а следом за ней Валиде, дочери, шехзаде и Повелитель, также прибежали Силахтар и Кеманкеш. Симисшах хотела подойти к дочери, однако Мурад схватил её и отвёл назад. Симисшах вырывалась, пытаясь подойти, но бесполезно. Лекарша подставила зеркальце, чтобы посмотреть, дышит ли Султанша, но результат был отрицателен. Кеманкеш, видя всё это, подбежал первым к ложу госпожи, упал на колени и взял её за руку, прижав ко лбу.
— Аллах, молю, верни её, — прошептал Кеманкеш, — молю, верни Султаншу, я не смогу жить, если она уйдёт на небеса… — Махпейкер как не дышала, так и не подавала виду жизни. Кеманкеш пустил слезу, впервые в жизни, он взглянул в бездыханное личико госпожи, и поцеловал её руку. — Пусть моя любовь исцелит её… Махпейкер… — прошептал Кеманкеш.
Лекарша констатировал смерть. Симисшах рухнула на колени, закричав так сильно, что весь дворец поставила на ноги. Мурад пытался успокоить её, но было бесполезно что-то сделать, горе Симисшах было настолько велико, что лишь жизнь любимой дочери могло ей помочь. Евнухи накрыли тело Махпейкер, однако Кеманкеш не отпускал её руки, и лишь когда шехзаде Касым попросил его встать, Кеманкеш встал. Валиде была готова рухнуть, чтобы не видеть смерти ещё одного члена династии: муж Ахмед, сын Мехмет, Осман… Смерть внучки Кёсем может не пережить. Атике и Гевхерхан вовремя подхватили мать, чтобы она не упала на пол. Лекарша извинилась перед всеми за то, что ей не удалось спасти Султаншу.
Знаете, что самое удивительное случается с теми, у кого имя полностью характеризует самого человека? Может случиться невозможное. Вспомните, сколько раз умирала Хюррем? Сколько раз она была на грани смерти? Однако её улыбка и её острый нрав, и язык позволили сыну взойти на престол. Сила характера Нурбану, позволила ей стать Валиде Султан. Сафие Султан добилась такой власти, которой были достойны лишь избранные. Кёсем Султан, стала Валиде дважды, при приёмном сыне Османе, и при Мураде, благодаря генам, характер и сила передались также Махпейкер, которую Симисшах воспитала должным образом, как полагается истиной госпоже. Махпейкер была чем-то похожа на юную Михримах Султан, которая была такой же острой на язык, как и Махпейкер, вставала за мать. И не позволяла сёстрам отца унижать Хюррем Султан. Вторая дочь Мурада появилась на свет за счёт жизни своей матери, и получила имя от самой Великой Валиде Кёсем Султан — Махпейкер, что означало «чудо».
Кеманкеш обернулся посмотреть в последний раз на Султаншу, и увидел то, от которого у него мурашки пошли по коже. Махпейкер пошевелила рукой, сжав что-то в кулак.
— Аллах милостивый… — вскрикнул Кеманкеш, и все обернулись, — Султанша сотворила чудо! — первой опомнилась Симисшах и подскочила к кровати дочери, сорвав с неё простыню, Махпейкер дышала, не открыла, правда глаза, но дышала.
— Всевышний! — воскликнула Симисшах, — ты милостив, не лишил меня материнства! — Махпейкер, наконец, открыла глаза, она с силой сжимала что-то в правый кулак.
— «Любовь откроет дверь…. Случится чудо, и вы полюбите, Султанша… Вы возродитесь, как феникс возрождается из пепла…» — слова, произнесённые очнувшейся Махпейкер услышал Кеманкеш. Она процитировала последнюю строчку из последнего письма, которое он написал ей, чуть ли не перед их с матерью отъездом из Бурсы.
