Да, но кто он?

Боб размышлял о своей встрече с матерью Люси. Состоявшийся у них обмен мнениями – это хорошее начало, думал он, хоть я и был бы не прочь обратить ее в пригоршню праха.

При мысли о Люси он затрепетал; в груди его лопнул пузырек счастья. Мы, думал он. Люси и я: вместе. Он восхищался могуществом, с которым это человеческое существо изгнало из его жизни ужас одиночества. Вот что такое счастье – дивная, чудотворная альтернатива страха.

Он должен обставить все наилучшим образом – поместить ее любовь в бутылочку, как светляка.

Все эти долгие размышления подрывали его веру в себя. А ведь предстоит привести в порядок столь многое. Если бы мистер Б был ему настоящим помощником, он-то мог бы это сделать, оторвавшись на несколько мгновений от своего безумного списка больных детей, изнасилованных женщин или кто там еще громко рыдает на этой неделе.

Боб выкатил глаза. Больные, голодные – какая разница? Тоже мне, важное дело. Любой наблюдатель, снабженный хотя бы половинкой мозга, знает, что существа низшего разряда были всегда – рабы, крепостные, неприкасаемые, – более того, что они, скорее всего, заслуживали свою ужасную участь. И какое безобразие, что мистер Б попусту тратит все свое время (ценное время, которое он мог бы посвятить, ну, скажем, алло, мне), трясясь над этим стадом, точно какая-нибудь жалкая, старая, богомольная бабуля, падкая до совершения добрых дел.

Боб постучал в окно Люси. Она медленно приблизилась, чтобы взглянуть на непрестанный серый дождь, на волнующуюся внизу воду, ни в чем не уверенная, никого не ждущая. А увидев Боба, улыбнулась и поздоровалась с ним, хоть и настороженно.

– Я просто заглянул… надеялся… послушай, давай устроим пикник, а?

Люси невольно хихикнула.

– В такую погоду? Мне придется надеть гидрокостюм?

Мысль о Люси в гидрокостюме на миг лишила его дара речи.

– Мм. Он не понадобится. Суббота будет солнечной.

Тут она засмеялась.

– Правда? Ты кто? Предсказатель погоды?

– Вроде того, – пробормотал он.

Лицо ее снова стало серьезным.

– Значит, пикник. В лодке?

– Да, – твердо ответил он. – В лодке.

Люси помолчала, перебирая свои сомнения, а затем отбросила их.

– Ладно, мистер Предсказатель. Стало быть, пикник в лодке. Еду должна я приготовить?

– Да, отлично! А я раздобуду лодку, – слышит ли она в наступившей тишине, как поет его ликующая душа? – Ну ладно. Хорошо. Тогда до субботы.

Ни один из них не сдвинулся с места.

– Послушай, Боб…

– Люси…

Оба примолкли. Дождь выдержал паузу, капли его неуверенно повисли в воздухе.

– Люси, – начал Боб, беря ее руки в свои. – Люси, я понимаю, мы знаем друг друга совсем недолго, но…

– Я не уверена, Боб…

– Но мне так плохо, когда тебя нет рядом. – Он отпустил ее руки, провел смятенной ладонью по своим волосам. – Я оставил бы тебя в покое, если бы мог, но я не могу… не могу дышать без тебя. Не думаю, что ты понимаешь, каким несчастным я был.

Их взгляды встретились, и всплеск волнения едва не сбил Люси с ног. Так что же в нем кроется? У нее, похоже, и выбора не было, он нуждался в ней, и она в ответ нуждалась в нем. Какой ужас и какая радость, она словно летит на гребне огромной волны.

Они стояли рядом, но отдельно друг от друга, оба дрожали, и наконец Люси подступила к Бобу и положила голову ему на плечо. Он обнял ее, и серые послеполуденные часы соскользнули с мира, как шелуха, открыв ласково розовое летнее небо поразительной красоты, пронизанное теплым янтарным светом. Боб был Мидасом, обращавшим мир в золото, Люси сгорала в его руках. Мгновения шли, окружавшее их пространство таяло и расплывалось, и становилось невозможно сказать, где кончается один из них и начинается другой.

– Я что-нибудь придумаю, – промурлыкал Боб, целуя ее волосы. – Придумаю, и мы будем вместе. Непременно.

А потом оторвался от нее и улыбнулся, и эта улыбка заключила Люси в кокон светлого тепла.

Слегка ослепленная, она отступила назад. Бледный овал ее лица на несколько секунд задержался, мерцая, в воздухе и после того, как она задернула шторы и исчезла. Боб протянул руку, чтобы схватить его, но пальцы сжали только пустоту.

Боб помедлил, неподвижный, у окна. Время стояло, конечно, позднее, однако он был слишком взвинчен, чтобы возвращаться домой. Каждая его жилка зудела от желания, от чего-то большего, чем желание.

Он думал о мистере Б, об обычном ужине с обычными разговорами. «Вы не сумели», «вы не сделали», «вам следует». Если верить мистеру Б, он был воплощением всех смертных грехов: праздности, похотливости, нежелания прибираться в своей комнате, капризности (ну а кто в ней не повинен?), строптивости, дислексии… сколько их там еще? Как правило, мысли мистера Б о нем не волновали Боба, но сегодня, в эту минуту, омытый серебристым светом Люси, он и думать не мог о возвращении к обычной жизни.

Он нашел лодку и поплыл в тихий, еще лучезарный закат.

Мистер Б не видел Боба уже несколько часов и, сколь ни приятными они были, понемногу начинал беспокоиться.

Куда мог подеваться мальчишка? Мистер Б не любил Внешний Мир, особенно после наступления темноты. Его тревожили возможные столкновения с вышибалами ночных клубов, голодными волками и вооруженными гангстерами; темные проулки и пикирующие летучие мыши внушали ему желание поскорее вернуться домой, к приятному ужину (стейк с горохом), ко всему, что хорошо знакомо и ярко освещено. Не то чтобы он боялся темноты как таковой. Банды, пистолеты и сторожевые собаки были следствиями агрессивной паранойи их создателя, еще одним изъяном, который Боб, проектируя своего Homo sapiens, просто не удосужился предусмотреть.

Но что будет, если Боб так и не вернется? Придется принимать меры. Мистер Б потирал лоб. А какие? Ты же не можешь просто ходить по улицам со щитом-бутербродом, извещающим о потере Отца Небесного. Надлежит начать поиски, но как и с чего их начать?

Ясное дело, с Люси. Проклятая девица. Проклятая немереная, кипучая, крушащая все на своем пути похотливость Боба. В очень редкие мгновения мистер Б осмеливался надеяться, что именно это романтическое приключение и не завершится катаклизмом. Но что же могло изменить характер истории настолько долгой, истории его отношений с Бобом?

С тяжким вздохом мистер Б влез в запыленный дождевик из вощеного брезента, поднял к ушам викторианский воротник, натянул резиновые сапоги. Одному только Господу ведомо, с какой погодой придется столкнуться. Неэластичный плащ поскрипывал вокруг тела, точно палатка, складки ткани словно уменьшали мистера Б, делали его еще менее значительным, чем обычно.

Выглянув в окно, он увидел бросившую посреди их улицы якорь парусную лодку. Медленно раскрыл черный зонт. Две спицы зонта как-то безумно скособочились.

Разумеется, обнаружить Боба скачущим на манер Джина Келли[10] (с песней в сердце и жаждой любви) с одного уличного фонаря на другой ни малейшей надежды не было, однако мистер Б все же окинул взглядом канал, который когда-то был улицей.

Никого.

Мистер Б не переносил многие из чудесных творений человека: локомотивы, мобильные телефоны, заведения быстрого питания, не говоря уж о ножах, отбойных молотках и гарротах. В прошлом он ненавидел арбалеты, доспехи и монеты. Ночные горшки. И орудия пыток. Ему внушали отвращение шум и запахи Внешнего Мира – ревущие грузовики с их сырой дизельной вонью, которая липла к коже, ужасный вой распарывавших небо самолетов. Для него они олицетворяли все омерзительное и отсталое на Земле.

– Нет, Экк. – Он оттолкнул от дверной щели рыльце маленького существа, закрыл ее за собой.

И вступил в ожидавшую его маленькую шлюпку.

Странный слепящий свет ночного города заставил его заморгать. Он содрогнулся, когда шлюпка миновала старуху, шатко стоявшую на подоконнике, обратив пустое лицо к поднимавшейся воде. Расстояние их разделяло столь малое, что мистер Б учуял гниловатый человеческий запах, пробивавшийся сквозь синтетический сладкий аромат камелии, аромат ее духов. Старуха улыбнулась ему, и он отвернулся, пристыженный.