– Вот, – сказал он, протянув Бобу папку. – Здесь некоторые полезные сведения о происходящих в мире климатических катастрофах и рекомендации касательно того, как их предотвратить. Если сие вообще возможно. И если вы будете столь добры.

Боб схватил папку и, не сказав ни слова, но громко топая, вышел. А я? – думал он. Как насчет того, что я полюбил? Разве это не важнее моей дурацкой работы?

Два часа спустя мистер Б отвалился на спинку своего кресла, зевнул и потер глаза. Над его левым виском пульсировала привычная тупая боль. Снаружи время от времени громыхало, словно кто-то расставлял в непрестанной мороси знаки препинания.

План мистера Б состоял в том, чтобы связать своему подопечному руки, пока тот будет плавать во мгле чувственного блаженства, – тогда и дождь прекратится, а ко времени, когда он попрощается с Бобом и этой несчастной планетой и ни разу на них не оглянется, жизнь снова войдет в нормальную колею. Конечно, вечным решением проблемы это не будет. Жизнь здесь останется стабильной, лишь пока на глаза Бобу не попадется следующая сногсшибательно роскошная официантка / обрезчица деревьев / выгульщица собак. Но это уже не будет головной болью мистера Б.

Вспоминая прежние потерпевшие крах «отношения» Боба, мистер Б впадал в глубочайшее смирение. Он, подобно неохочему кукловоду, мягко дергал за каждую ниточку, управляя движениями сначала одной ноги марионетки, затем другой, отводя ее руку от ласкательств, которые могли представлять опасность. Он мог принудить ее кивать, пожимать плечом, но, пока он сосредотачивался на этих движениях, потная ладонь марионетки сама собой подползала к бедру девицы, чтобы погладить его.

И на каком же из концов нитей находился тот из них, кого следовало считать менее свободным?

Экк решил провести последние недели своей жизни в удовольствиях, но обнаружил, что получать их становится все труднее. Боб проводил большую часть времени в мечтаниях о Люси, мистер Б постоянно работал, в итоге встряхнуть Экка, поднять его настроение было некому. В прошлом он и Боб играли в компьютерные игры или смотрели кино, а еще устраивали соревнования – кто сможет удержать на кончике пальца больше тарелок или съесть больше кекса. Иногда Боб показывал Экку фотографии голых девиц и спрашивал, какая ему нравится больше, однако Экк затруднялся с ответом. Короткие носы казались ему непривлекательными.

А время летело так быстро.

Однажды он пробудился от гнетущего сна и увидел за окном махавшую ему рукой Эстель. При виде ее сердце Экка радостно скакнуло, но направился он к ней не без некоторой опаски. В конце концов, отец этой девушки намеревался съесть его. Возможно, ее показное дружелюбие – всего лишь уловка. Возможно, отец прислал Эстель, чтобы та сняла с него пробу, удостоверилась, что от печали мясо его не стало горчить.

Но может ли быть лживым лицо настолько доброе? Эстель протянула к нему руки.

– А ты похудел, – сказала она, нахмурившись.

При всей его недоверчивости Экк находил невозможным отрицать прирожденную привлекательность лица Эстель, особенно в сравнении с другими известными ему лицами. Она не улыбалась ему с угрозой, или так, что можно было предположить – чего-то ей от него нужно, или просто потому, что едва сдерживала желание посмеяться над ним. Она улыбалась так, что Экк понимал – больше всего на свете Эстель хотелось увидеть его, а не кого-то другого.

Никто еще не смотрел на Экка так, и он был до того тронут этим переживанием, что забыл о своих подозрениях и зашаркал прямиком в ее объятия. Он вспомнил, как Эстель держала его на руках в ночь той ужасной карточной игры, и зажмурился, чтобы стереть остальное из памяти. Он и не знал, что возможно в один миг испытать столь много сильных чувств – горе, любовь, голод, подозрение, волнение и, конечно, вековечный страх смерти. И задрожал от огромности своих чувств, точно лист.

Экк неподвижно, закрыв глаза, лежал у нее на руках, а она объясняла ему свое отсутствие, рассказывала о своих странствиях, о местах, в которых побывала, и о существах, которых повстречала, а потом стала гладить и щекотать его, продолжая говорить певучим голосом. И лишь спустя немалое время ласково освободилась от Экка и потянулась к своей большой кожаной сумке.

Экк вскочил на ноги, глаза его испуганно расширились. Сумка Эстель очень походила на ту штуку, которую надевают человеку на голову перед тем, как его повесить.

– Вот, – сказала она и протянула ему сумку. – Я тебе кое-что принесла.

Дрожа от страха, Экк заглянул в ужасную сумку. На самом верху в ней лежал кекс, а рядом с ним длинный сэндвич, напичканный кусочками ростбифа, маринованными огурцами, помидорчиками и сыром.

На протяжении всей своей жизни Экк постоянно мечтал наполниться – счастьем, достойными похвалы качествами, добротой, да, – но прежде всего едой. И вот перед ним в самый горестный его день явилась Эстель и предложила ему такой большой сэндвич, какой не всякий и съест, а в придачу к сэндвичу – три упоительно вкусных кекса, свежие пшеничные лепешки с джемом, происходящим с планеты, которая ничего, кроме джема, не производит, баночку божественных корнишонов, скатанные блинчики с приправами, на Млечном Пути не известными, фруктовые пирожки и жирный мягкий сыр, который, по представлениям Экка, только на небесах и едят. Даже если назначение этих яств состояло в том, чтобы откормить его перед убийством, все равно они были до крайности вкусны.

– Боб дома?

Экк покачал головой. Разочаровал ее такой ответ или порадовал, сказать он не мог, потому что лицо Эстель осталось безучастным.

Поначалу разговор у них не клеился. Рот Экка не годился для размещения более чем половины кекса, а сейчас их там было три. Жадность зверька забавляла девушку, предлагавшую ему деликатес за деликатесом. От одного лишь объема еды щеки его раздулись, а глаза укатили в глубь головы. И пока он ел, Эстель рассказывала о вещах и явлениях, которых он никогда и представить себе не мог. Звучание голоса Эстель волновало Экка почти так же сильно, как ее рассказы, и, несмотря на свою печальную судьбу, он чувствовал себя почти счастливым.

– Прости, что не навещала тебя, – сказала девушка.

Экк кивнул.

– Но теперь я вернулась, – продолжала она. – И знаешь почему?

Экк всесторонне рассмотрел этот вопрос. Нет, строить догадки немного рискованно.

Эстель смотрела на него, лицо ее было спокойным.

– Потому что ты мне по душе. И потому, что выбор моего отца делает меня до крайности несчастной.

Ну, не такой несчастной, как я, подумал Экк.

– Я… – Она замолчала, подбирая правильные, точные слова. – Я делаю, что могу, стараясь повлиять на него. Пока же мне хочется, чтобы мы стали друзьями.

Экк кивнул, не очень уверенно. Впрочем, он полагал, что в отсутствие будущего иметь друга тоже неплохо.

– Хочешь, погуляем?

Экк понурился.

– Все в порядке – тебе можно.

Она подняла от него взгляд и увидела мистера Б, который наблюдал за ними, стоя в двери.

– Здравствуйте, – сказала она. – Мы собираемся пойти подышать свежим воздухом. Не хотите составить нам компанию?

Да, ему хотелось бы. Мысль о том, чтобы провести несколько часов, прогуливаясь в обществе Эстель, была более чем соблазнительной. Но у него же прорва работы. Всегда. Слишком много работы. Бесконечный объем работы. И он с сожалением ответил вежливым отказом.

Когда они вышли из комнаты, Эстель обернулась к мистеру Б.

– В следующий раз, – сказала она.

Прозвучало это скорее как план, чем как вопрос.

Она отвела Экка в зоопарк, и там, несмотря на дождь, они в течение нескольких счастливых послеполуденных часов общались с пингвинами, которые очаровали Экка, как мартышки очаровывают малых детей. Такие похожие на него и такие другие.

Когда мимо них прошла несшая ведро с рыбой смотрительница, Экк спрятался за Эстель, хотя, судя по виду девушки, она настолько ушла в свои мысли, что ничего вокруг не замечала.