– Мы его никогда не отыщем. Капибары плавают не хуже крыс. И любят лежать под водой, выставив наружу только носы.

– Ладно, давай найдем лодку и будем искать носы.

Люси просияла.

– Правда? Ты, ты…

– Бог среди мужчин?

– Да. – Она рассмеялась.

– А ты – богиня среди женщин.

Он не улыбался. Это были слишком важные слова.

Лодку Боб нашел именно там, где ей и следовало быть.

– Как ты это делаешь? – спросила Люси.

Он снова пожал плечами, помог ей забраться на борт и оттолкнул лодку от суши.

– Я – наяда, – сказала Люси, опустившая ладонь за борт, хмельная от вина и восторга.

Они прошли на веслах по лежавшей ниже зоопарка заводи, вглядываясь в мелкие заросли и сарайчики и все сильнее сознавая безнадежность своей затеи. После часа с чем-то плавания каждая качавшаяся на воде пластиковая бутылка начала принимать очертания грубого рыльца, а зигзаги лодочки становились все более нелепыми.

– Хватит, – наконец сказала Люси, которую после десятиминутного преследования пластмассового пивного бочонка стал душить смех. – Он может быть где угодно. Немыслимое дело.

Да и до дома ее было рукой подать.

Боб привязал лодку, они выбрались из нее на балкон Люси и остановились, безмолвные, у застекленных дверей, глядя, как искрится на воде лунный свет. Мимо тихо скользили другие лодки, до Боба с Люси долетал рокот далеких разговоров. В конце улицы проплыла парочка, исполнявшая странный дуэт – скрипка и дудочка. Боб, поцеловав Люси в губы, почувствовал, как в них пульсирует теплая кровь, и ему захотелось, чтобы это мгновение длилось и длилось. Они поцеловались еще раз, дрожа от нерешительности и сомнений. Поцелуй был таким же невинным, как первый поцелуй во всемирной истории. Звезд падало с неба все больше.

Они целовались и целовались, пока Люси наконец не отстранилась от Боба, колеблющегося, страдающего, распаленного, жаждущего, чтобы она пригласила его войти в дом. С миг она словно клонилась навстречу свирепому ветру, лицо ее казалось одурманенным, кости обмякшими.

– Не сегодня, – шепнула она, глаза ее были нежны и отуманены желанием.

– Я люблю тебя, – прошептал он в ответ.

Люси закрыла глаза, глубоко вздохнула, глотая воздух, в котором прозвучали его слова. Ей нужно было, чтобы все продлилось, чтобы желание разрослось, нужно было хотеть и не получать, пока неодолимое тяготение не станет мощнее любой из земных сил. И тогда, думала она, мы соединимся и узнаем любовь столь совершенную, что отсвет ее сохранится навсегда, до скончания наших дней.

Боб разделял ее страсть, но его планы были более краткосрочными.

Он не помышлял о вечности, о старении вместе с Люси, его женой, о том, как они будут сидеть на скамейке в каком-нибудь продутом ветрами приморском городке, о ее старых разбухших лодыжках над крепкими черными туфлями, об опухших костяшках рук, лежащих на артритных коленях. Ему подобные видения ничего не говорили, потому что он всегда будет точно таким, каков сейчас, сколько бы времени ни прошло. Это люди, сотворенные им, изменялись, старели и умирали, исчезая с лица Земли, а он оставался все тем же.

По этой причине Боба, даже терзаемого муками глубочайшей, искреннейшей, самой страстной любви, интересовало лишь настоящее. Люси сейчас, не Люси попозже. Конечно, он мог добиться своего множеством противозаконных способов, вдруг исчезнув и вновь появившись уже в спальне Люси, произведя мелкие изменения в структуре пространства и времени. Однако даже Бобу хватало ума, чтобы понимать – изнасилование, чем его ни обрамляй, все равно остается изнасилованием и как таковое не только не вполне допустимо в рассуждении нравственном (о чем снова и снова твердил ему мистер Б), но и лишает его победу большей части доставляемых ею услад. А кроме того, он любил Люси. И не был полностью лишен умения обуздывать себя. Он мог подождать до следующего раза, держа в уме ее образ. Ждать ему, понятное дело, не хотелось, однако он мог.

Боб вздохнул, заглянул ей в глаза.

– Эй!

– Сам ты эй. Мне правда пора… – Она улыбнулась. – Дай мне твой номер, я тебе завтра эсэмэску пришлю.

Он переступил с ноги на ногу, отвел взгляд.

– Где твой телефон? – Люси вытащила свой, готовая записать номер.

– Я не ношу телефона.

– Ладно, тогда давай номер домашнего.

Он покачал головой.

Люси вперилась в него строгим взором.

– Ты с кем-то живешь.

– Ни с кем. – Он понурился и теперь смотрел на нее сквозь челку, точно пони. – Просто я… не люблю… телефонов.

– Правда? – на душе ее стало муторно.

– Правда. Честное слово.

Люси нахмурилась, с сомнением, и все же ей хотелось поверить ему.

– Надо же, – наконец сказала она, – я думала, телефон есть у каждого.

– Наверное, так. Но я не очень похож на каждого…

– По-моему, я это заметила. – Она смотрела на него пристально, подбоченясь, и вдруг показалась ему устрашающей. – Поклянись Богом, что ты ни с кем не живешь.

Какого черта?

– Клянусь. Разве я похож на женатого человека?

Она помолчала.

– Нет. На женатого ты не похож.

Он протянул к ней ладони, и она медленно приняла их в свои. В холодные.

– А где ты живешь?

Вот этой информацией он никогда не делился. Ему же не нужно было регистрироваться в налоговом управлении или получать газету. А кроме того, его жилище было, можно сказать, нефиксированным – в том смысле, что и он, и мистер Б имели склонность довольно часто перебираться с места на место. Когда того требовали каприз либо необходимость.

Он поднял на Люси взгляд, та смотрела на него прищурясь. Он сознавал всю важность этого мгновения. И потому быстро, на выдохе, продиктовал адрес, и она не без некоторой напыщенности повторила его «дом двенадцать». Потом кивнула – так, точно только это и требовалось ей, чтобы поверить в его реальность.

Плечи ее немного обмякли.

– Ладно, тогда будем пользоваться почтовыми голубями?

В голосе Люси еще звучало сомнение, однако Боб с радостью понял, что кризис миновал.

– Я к тебе сам приходить буду. Увидишь, в этом есть свои преимущества.

Он поцеловал ее еще раз. Немного ослепленная, Люси открыла дверь, поколебалась и потянула ее на себя. Он не ушел, стоял, глядя на Люси сквозь стекло, а она смотрела на небо за ним, расчерченное следами падавших звезд.

Какая девушка, думал Боб. Какая девушка.

– Просто-напросто заурядная разновидность богопротивной профессиональной девственницы, – сказал, не посмотрев на него, мистер Б. – Будьте добры, снимайте, входя в дом, обувь. И, если вы не против, я был бы рад отвлечь ваше внимание от ваших же чресел и привлечь его к всемирной погодной ситуации.

Уставившись на Боба сквозь очки, он указал за окно, где вода уже угрожала перехлестнуть подоконники. Передышка закончилась, снова шел дождь.

Боб насупился.

– Ты хочешь сказать, что это я кругом виноват?

– Да, именно так я и говорю. И если вы будете столь добры, что перестанете хандрить, нам удастся добиться некоторых улучшений. Что может быть проще, по правде-то сказать?

– Ты что, не понимаешь? Ты же знаешь, я не могу просто взять и выключить его сейчас.

– Но хотя бы постараться вы можете?

Ему всегда удавалось сохранять на лице приятное выражение, как бы ни болело его сердце.

– Я и стараюсь.

Стараешься ты, как же, подумал мистер Б.

В самой середке Тихого океана набирали силу цунами. Смерчи опустошали Канзас и Цзянсу, береговую провинцию Восточного Китая. На Сицилии была замечена перевернувшаяся вверх ногами радуга. Последняя сводка новостей сообщала о снегопаде в Сахаре. А здесь, дома, температура скакала вверх-вниз между точками замерзания и кипения, а с неба сыпались звезды – более-менее как попало.

И все из-за того, что Всемогущий по уши втюрился в помощницу смотрителя зоопарка. А это не шутка, и по мере развития ситуации она походила на шутку все меньше. Бог влюбляется – гибнут тысячи. Сказать по совести, мистер Б не мог оставить Землю в таком состоянии.