Разумеется, питает. Интересом к Люси проникались очень многие – какая же мать не заметила бы это? Лауру отчасти тревожила способность дочери пробуждать похотливые помыслы. Это так отличалось от ее собственной опрятной сексуальности.

– Интерес какого рода, если точно?

– Я глубоко и страстно влюблен в нее.

Глубоко и страстно влюблен? Словарь этого существа был таким же причудливым, как его выговор – почти старинным, как будто он закончил школу эдвардианских времен. Она все еще пыталась соотнести его с каким-то определенным местом. Возможно, он родился в Гонконге? Получил образование в Итоне? А почему здесь вдруг стало так жарко? Давняя привычка держать себя в руках не позволила ей вцепиться в свою одежду, расстегнуть все до единой пуговицы и застежки. Пройдет, сказала она себе. Это пройдет.

– И я уверен, что достиг немалых успехов в моих стараниях завоевать ее благосклонность.

– Но почему вы полагаете, что меня интересуют ваши успехи? – Синтаксис Лауры также приобрел налет старины – под стать ее собеседнику. – Люси больше не живет дома, а мое влияние на нее, сколь бы малым оно ни было, не распространяется на выбор ею поклонников. Насколько я могу судить, она вполне способна устроить свою личную жизнь исключительно собственными силами, хоть, разумеется, я и не ожидаю, что ее предпочтения всегда будут приемлемыми.

Она помолчала, давая ему время уловить колкость.

– В самом деле, необходимость нашего разговора остается для меня совершенно непостижимой…

Тут поток ее слов был прерван чем-то экстраординарным, но чем в точности, Лаура не смогла сказать ни тогда, ни позже. Боб словно бы стал выше, и, не будь это столь заведомо невообразимым, Лаура могла бы поклясться, что он принялся преображаться – сначала в дракона, затем в гигантских циклопов, в минотавра, в сатира изрядного роста и ширины, со светящимися глазами и пронизанной огнем шевелюрой. Она заморгала, думая, что ее, возможно, хватил удар, зажмурилась и снова открыла глаза.

Боб стоял, где стоял.

Ладно. По-видимому, ей все почудилось. Да, конечно. И все же почему она до сих пор не замечала его странной накаленности? В самой глубине Боба крылось что-то такое же плотное, как центр Земли. Как она могла не заметить, что он втягивает в себя весь окружающий его свет, всасывает так, что очерк его тела одевается раскаленной белизной?

Лаура потрясла головой. Кто он, этот молодой человек? Даже его глаза словно меняли цвет и текстуру. Разве не походили они только что на расплавленный янтарь, угрожавший выплеснуться из глазниц, точно лава? Она изумленно вглядывалась в него.

Голос его стал низким, нетерпеливым.

– Я желал бы просить руки вашей дочери, – сказал он и, увидев ее испуг, добавил: – Дабы взять ее в супруги.

Он смотрел на нее, ожидая ответа, стоял, скрестив руки и постукивая ступней по полу.

Лаура понемногу приходила в себя, как после обморока, голова ее работала туго. Ну хоть невыносимой жары в комнате больше не было. Что, если этот странный юноша-мужчина – просто-напросто навязчивый волокита? Как только он уйдет, нужно будет сразу позвонить Люси.

Она прислонилась, чтобы повернее стоять на ногах, к стене, глубоко вздохнула. Люси хорошая девочка. Всегда была хорошей. Привлекательной, дружелюбной. И то, что она связалась с персоной столь странной, сильно встревожило Лауру.

– Ответ, – сказала она, – таков: нет. Боюсь, решения подобного рода Люси должна принимать сама… ммм… как, вы сказали, ваше имя?

– Боб.

– Боб… а дальше?

Молодой человек не ответил. И не повернулся, чтобы уйти.

– Мне хотелось бы знать… – начала Лаура. Как он ее нашел? И откуда все эти странности – циклопы? Минотавр? Нет, ну правда? Сформулировать гудевшие у нее в голове вопросы ей было трудно. – Это Люси вам мой адрес дала?

Так это же не ее адрес. Она сейчас в церкви Бернарда, больше чем в миле от дома.

– Надеюсь, вы не будете возражать, если я спрошу, известно ли моей дочери, что вы пришли сегодня повидаться со мной.

– Нисколько не буду, – ответил Боб и исчез.

Эстель терпеливо взирала на отца.

– По-моему, на сегодня ты мог бы и закончить, – сказала она. – В последнее время ты слишком много работаешь.

– Слишком много дел, как и всегда, – проворчал Хед. И посмотрел на нее. – Ты когда вернулась?

– Только что. Мне нужно поговорить с тобой кое о чем.

Хед поморщился. Куда подевались дни, когда его дочь (или кто-то еще, уж коли на то пошло) приходила к нему с единственной целью – приятно поболтать? Ныне он слышит только одно: «Папочка, ты не мог бы…» и «У меня есть предложение, мистер Хед».

Ну и что дальше? Похоже, ей что-то нужно. Проклятье, подумал он, надеюсь, она не собирается распространяться о его идиотском выигрыше у Моны. Конечно, ему следовало бы давно с ним покончить. Он полагал, что вкуснейшее в девяти тысячах галактик мясо заслуживает приятных предвкушений, даже если его придется глотать заодно с неодобрением дочери.

– Да, Эстель?

– Я все думала, папа.

– Это прекрасно.

Он помрачнел.

– О Бобе. О том, как ему удалось получить работу.

На лице Хеда появилось изумленное выражение. Он ожидал совсем другого. Хед потер подбородок.

– Так, дай подумать. Покер. Да, определенно, игра в покер. Ты при ней не присутствовала. Мона выиграла у меня это место и отдала его Бобу. – Если тебе требуется доказательство порочности карточной игры, то вот оно, подумал Хед. – А почему ты спрашиваешь?

– Просто интересуюсь.

Взгляд, посланный ей Хедом, был взглядом человека, который отличает правду от вранья с такой же легкостью, с какой большинство мужчин отличает виски от джина.

– И?

– И все. – Лицо Эстель сохраняло мирное выражение.

Он нетерпеливо побарабанил пальцами по столу.

– Ладно, – наконец сказала она. – А как насчет меня?

– Насчет тебя – что?

– Почему ты не предложил ту работу мне?

Хед выпрямился, искренне изумленный.

– И в голову никогда не приходило.

Она ждала продолжения.

– Конечно, бери себе любую работу, отчего нет, но только не эту. Противная маленькая планетка, расположена препаршиво, в милях от чего бы то ни было, и совершенно изгажена идиотическим сыном Моны. Тебе такая никак не подойдет. – Он некоторое время молча смотрел на дочь. – Если ты хочешь занять какое-то положение, я, конечно, наведу справки. Но почему тебе не работать у меня? Займись моими ценными бумагами. Нынче развелось так много всякой всячины, сразу и не разберешься, а надежных управляющих найти невозможно.

Он откинулся на спинку кресла, прищурился.

– Скажи мне, Эстель. Ты сама говорила, что повидала в твоих путешествиях множество интересных мест и существ. Почему же ты так одержима Землей?

Она задумалась, на мгновение.

– Земля заинтересовала меня тем, что она нуждается в помощи.

– В сносе она нуждается, – пророкотал Хед. – Там такой бардак, что ничего уже не поправишь. И кстати сказать, нравится тебе оно или нет, но этот идиот Боб все-таки тамошний Бог.

– Навсегда?

Хед пожал плечами.

– Да кому он еще нужен? Или она?

Эстель поколебалась.

– А если бы что-то еще можно было изменить?

Хед фыркнул.

– Чрезвычайно маловероятно.

Эстель молчала.

– Скажи-ка, – попросил ее отец, – о чем ты еще думала?

В этот самый миг Эстель думала о своем будущем. Она давным-давно решила, что семейный бизнес не для нее, поскольку в ней нет отцовской безжалостности (хотя на сей счет Эстель пребывала в большом заблуждении). И к сделанному ею выводу шла долгое время.

– Я думала об Экке, папочка.

Хед закрыл глаза, лицо его потемнело.

Она ждала, полностью владея собой, когда окутавшее отца облако дыма рассеется.

– Я же не прошу тебя что-то сделать. Ты выиграл его честно и справедливо.

– И хорошо. В таком случае говорить больше не о чем. Я не желаю больше думать об этом дурацком создании. Мой повар намерен подать к нему приятный соус из розового перца. Хотя непонятно, откуда ему знать, какой соус лучше подходит к мясу, которого он никогда не пробовал… – Хед пожал плечами.