– Экк, – шепнул он Эстель, и та кивнула. Стало быть, это и есть та, в кого влюбился Боб. Какой позор. И как мала Земля, подумала она, испытывая облегчение оттого, что Люси была слишком смятена, чтобы их заметить. Ибо Эстель сомневалась, что данное ею описание происхождения Экка сможет выдержать вторичное тщательное его осмысление.

Когда настало время вернуть Экка домой, Эстель предотвратила возможность слезливого прощания, достав из кармана плаща немного увядшую свиную отбивную. Экк потянулся к ней носом

– Угощайся, – сказала Эстель.

Зверек угостился.

– Экк, – пробормотал он, и Эстель увидела в его глазах коктейль из крупных слез радости и печали. Длинные струйки дождя сбегали к нижней челюсти Экка.

Она положила ладонь ему на плечо. Ей так хотелось сказать: не волнуйся, все будет хорошо, однако уверенности в этом она не испытывала. Отец ее был человеком на редкость каверзным. А она, следует сказать, слишком увлеклась своими поисками… неизвестно чего.

Экк покачал головой и, сопя, обнюхал ее ладони и руки, а затем, поняв, что она не против этого, почтительно и осторожно облизал их длинным липким языком. Эстель услышала запахи свежих лаймов и дождевой воды.

– Увидимся завтра? – Она смотрела на Экка, чуть склонив голову набок, глаза ее были одновременно и холодны, и теплы.

Экк мрачно покачал головой. Боб с минуты на минуту вернется домой. Он никогда не позволил бы Экку обзавестись другом.

– Послезавтра? – спросила она.

Зверек просиял. Может быть, послезавтра Боб куда-нибудь уйдет. Может быть, к послезавтра мир, каким знал его Экк, станет другим. Все может измениться, что, похоже, и происходило в последние дни с пугающей частотой.

– Ладно, тогда послезавтра, – сказала девушка и помахала на прощание рукой.

Друг, думал Экк. Конечно, она наверняка хочет от него чего-то, но он не против. Позволить себе привередничать в выборе друзей он не мог, тем более что других предложений у него нет и в обозримом будущем не предвидится. А потом он и вовсе умрет.

Мистер Б стоял у окна, глядя, как Эстель исчезает за пеленой дождя. Лоб его, как и всегда, покрывали морщины, но глаза, вопреки обыкновению, сияли.

– Кто эта девушка? – спросил у Боба мистер Б.

– Какая девушка?

– Та, что так нравится Экку?

– А, эта. Мисс Никакушка. Ее отец – тот жуткий мафиозо. Ну, тот, что собирается… – Оба посмотрели на Экка, который с вызывающим видом стоял в углу комнаты и глядел перед собой. – Ну, ты знаешь.

Мистер Б кивнул.

Экк хоть как-то ожил лишь в эти послеполуденные часы, когда с ним пришла повидаться Эстель. Тяжкая жизнь смертника истомила его душу.

Ели они в молчании. Экк больше не выпрашивал кусочков со стола, казалось, даже его ненасытность сошла на нет. Голод был просто еще одной мукой, которую Экк ныне сносил – заодно с отчаянием – как доказательство того, что он пока жив. Если ему придется умереть голодной смертью, что же, быть может, это не худшая ее разновидность.

– Значит, дочь?

– Кто?

– Мисс Никакушка.

Боб пожал плечами.

– Элоиза. Эсмеральда. Скользкая штучка.

С этим мистер Б не согласился, но промолчал. Не скользкая. Длинный прямой нос, бледная кожа, высокий лоб – эта девушка могла сойти с картины времен Раннего Возрождения. Ничуть не скользкая. Стройная, грациозная и движется несуетливо.

Вернувшись к работе, мистер Б просмотрел папки с человеческими мольбами, листок за листком, избегая встречаться с людьми глазами, стараясь отвечать на молитвы, а мысли его то и дело возвращались к… Эсмеральде?

Одна папка вывернулась из его пальцев – мальчик-индиец с серьезными карими глазами, сложным, полным мысли выражением лица. Он заразился бешенством, а прошение исходило от его отца. Некоторое время мистер Б вглядывался в лицо ребенка. Он знал: если мальчику не помочь, у него разовьется страшная, неутолимая жажда, челюстные мышцы окажутся парализованными. И через несколько часов последует смерть.

Мистер Б поскреб затылок. Не то чтобы ему не нравилось улаживать такого рода истории. Но каждая мелкая подстройка порождала неожиданное эхо, цепочку реакций, которые обращали исходную их причину в пустую никчемность. Опыта мистеру Б хватало: одно спасенное от смерти милое дитя выросло во Влада Дракулу.

Мистер Б чувствовал себя своего рода проклятым бухгалтером, у которого концы вечно не сходятся с концами.

Но иногда у него попросту не оставалось выбора. Ни для себя, ни для других. На сей раз требовался легчайший толчок, едва ли не прикосновение пальца. Достаточное, чтобы находившийся в тех краях врач из специальной рабочей группы ООН свернул с выбранной им дороги и проехал милю или две в сторону. И повстречался с отцом мальчика.

Конечно, такие операции требуют времени и схожи с поисками строго определенной песчинки на нескончаемом пляже. К тому же никто не знает, к каким еще смещениям приведет этот толчок. Прикосновение, которое сдвинет врача с дороги, может вогнать грузовик в людскую толпу, сбросить скалолаза в пропасть, подтолкнуть скальпель хирурга. И ради чего? Чтобы отсрочить единственную смерть или страдания всего лишь потому, что ему на глаза попалось одно лицо из десяти миллиардов?

Был ли он единственным, кто находил такое положение нестерпимым?

Он вернул папку мальчика-индийца в стопку, но в результате оттуда выскользнула и упала к его ногам папка китов. И в ушах мистера Б зазвучали их отчаявшиеся голоса. Тридцатиметровые усатые киты заплывали в поисках рачков, которые, в свой черед, искали растительный планктон, в невыносимо теплые моря. Некоторых находили задыхающимися на пляжах, потому что их эхолокаторы разладились из-за голода, болезней и шума. Мельчайший экологический сдвиг уже начал делать жизнь китов невозможной, и это было следствием элегантной аномалии их биологии, – ибо мистер Б, творец куда более искусный, чем Боб, придумал цепочку питания, состоявшую всего из двух коротких звеньев. Планктон – кит. Какая прекрасная простота. Была прекрасной, пока с планктоном не случилась беда. Киты ни о чем не молили, глаза их не были печальными, а плечи обвисшими. Огромные бесстрастные лица китов не выражали ничего, кроме вечного стоицизма их племени. Мистер Б мог смотреть в эти лица так, как не мог смотреть в лица людей, созданных, в конце-то концов, по образу и подобию Боба со всеми его трагическими недостатками и бесконечным сентиментальным набором трагических исходов.

Ему невыносима была мысль, что протяжные голоса китов умолкнут навсегда, однако он знал, что скоро они перестанут просить о помощи, отчаявшись дождаться ее. Он медленно, кряхтя, наклонился, вернул папку на письменный стол.

Я вам помогу, безмолвно пообещал он китам. Столько же ради себя, сколько ради вас, я вам помогу.

Он всегда дивился тому, что китообразные остаются верными ему, сознают свое отличие от всех прочих. Киты были единственным животным видом, которому хватало ума обращаться к нему напрямую, избегая вмешательства не только людей, но и Боба, поскольку они (что было весьма разумно) в него нисколько не верили.

Острый ум и красота китов трогали мистера Б почти так же сильно, как вера этих животных в его способность спасти их. Он не мог покинуть планету без уверенности в том, что собственные его создания (по крайней мере) удалось уберечь от мучительного забвения.

Мысли мистера Б еще раз обратились к подруге Экка, и, думая о ней, он набросал послание, которое надлежало отправить адресатам незамедлительно.

«Я вам помогу».

Под шарканье копыт и приглушенное фырканье кабанов и орикса Люси широкой щеткой выметала из коридора воду. Идеальная работа, любая другая требовала большей сосредоточенности и потому была невыполнимой.

Снаружи валились на землю яростные полотнища дождя, ударяя по металлической кровле с буйством, вполне отвечавшим состоянию ее души. Эмоциональная перегрузка придавала фантазиям Люси характер почти галлюцинаторный: эти губы, эти тонкие пальцы, тревожные, утонувшие в глубоких тенях глаза.