Всё делают быстро и чисто. Корабли берёт под контроль Городской Патруль, Ополчение открывает вербовочные пункты. Противоборствующие, обычно, фракции, выступают сплочённым фронтом, и даже представители местного преступного мира посещают канцлера и заверяют, что на время подготовки и осады прекращают всякую деятельность и организуют оборону в «своих» районах, взамен на договор, по которому Городской Патруль не будет их трогать ещё спустя неделю после окончания осады.

— Вы считаете, что город устоит? — спрашивает Вазер, и элегантно одетые люди с глазами законченных ублюдков заверяют, что не сомневаются в силах Хагвула.

Канцлер сокращает количество сна до трёх часов в сутки и даже не уходит в спальное крыло особняка на ночь, предпочитая отдыхать на удивительно удобном диване в рабочем кабинете.

Заканчиваются очередные три часа, и Вазер буквально вскакивает с подушек. Чертыхнувшись, он потирает бедро, в котором что-то стрельнуло от резкого движения, и хромает к столу.

— Кофе! — рявкает он секретарю, вошедшему по первому звону колокольчика. Когда поднос с дымящимся чайничком оказывается на столе и первая кружка махом исчезает в луженой глотке канцлера, Вазер пользуется колокольчиком ещё раз.

— Через полчаса спущусь в штаб.

— Мар Шакран и мар Кир уже там.

— Вот и славно!

Десять минут на то, чтобы привести себя в норму холодной водой, ещё десять — влезть в костюм. Вазер остерегается признаваться себе, что ждёт не дождётся тех дней, когда его внешний вид будет заботить людей меньше, чем состояние дел на фронте. Он сможет носить обычную рубашку, штаны и ботинки, а не ту сбрую из узких брюк, жёсткого высокого воротника, галстука, жилета и отвратительных, пусть и блестящих, туфель, которые постоянно ему жмут, несмотря на то, что делают их на заказ.

В конце концов, канцлер во всём великолепии и со слегка растрёпанными седыми волосами оказывается перед картой Хагвула, разложенной на круглом столе в комнате, предназначенной для малых заседаний. Кино Шакран в тёмно-синем сюртуке Городского Патруля и Карифа Кир, в багряной куртке Ополчения, входят в странный цветовой резонанс, который никак не даёт Вазеру покоя, хотя он и пытается сосредоточиться на плане будущей защиты.

— Мы можем попробовать удержать все пять входов в город одновременно, но зачем? Завалить их и дело с концом, — предлагает Кир в ответ на очередной выпад Кино.

— После осады мы потратим слишком много времени на разбор завалов. К тому же, если разведчики империй узнают о том, что ходы завалены, они сосредоточат все свои силы в бухте. Вам доводилось видеть хотя бы один дредноут закатников?

— Да. Как и линкоры восходников. Это корабли, и они тонут. Так или иначе.

— Одно дело, если утюжить Порты будут два-три таких «корабля», другое — целая дюжина.

Вазер, продолжая слушать перебранку, смотрит на карту. Всего пять путей ведут в Хагвул: дороги, проложенные по дну высоких скалистых ущелий на северо-западе и северо-востоке. За первую можно переживать меньше, на подходе к городу она ныряет в лес Тифрту, в котором легко можно устроить засаду и положить врага малыми силами. Но вот вторая открыта и ведёт прямиком в жилые кварталы, хотя, конечно, противнику придётся идти через весь город, чтобы добраться до Университета, и это, если верить настрою горожан, будет стоить закатникам и восходникам очень дорого.

Два железнодорожных тоннеля, прорубленные прямо в скальной породе чуть ли не первым выпуском инженеров Университета. И, наконец, Порты. Сама по себе Сонная бухта обладает двумя естественными проходами, образованными скалами, так что массированной атаки разом при всём желании не получится, но тем не менее, учитывая скорость линкоров и отсутствие какого-либо флота у Хагвула, они легко могут занять водное пространство, даже с учётом чудовищных устройств, что пообещал установить исполняющий обязанности директора СЛИМа Буньяр Мелоним.

— Мы можем заминировать тоннели и… перевалы? — спрашивает канцлер, и перепалка стихает.

— Да, конечно.

— Так делайте, но только так, чтобы враги ничего не заподозрили. Пусть зайдут в ловушку и погибнут под камнями, которые издревле охраняют Хагвул. Следующий вопрос?

Совещание занимает больше восьми часов, а Оборонный Совет едва ли расправляется с половиной вопросов. Выбравшись из душного зала, Вазер замечает, что сильно голоден, и приказывает подать ужин в кабинет. Лишь поднявшись наверх и рухнув в кресло, он понимает, что с ним нет привычного спутника. Головная боль исчезла.

>>>

«Тише, тише», — думает Хэш, подходя к величественному кизериму, похожему на большую лошадь и носорога одновременно. Изящное тело с длинными, крепкими ногами переходит в массивную морду с тремя длинными, тёмно-серыми рогами, большой пастью и умными глазами. Животное косится на микнетава, взбрыхивает, выпустив в воздух облачко мелкой, чёрной слюны и переступает с ноги на ногу. На его спине большое широкое седло, на которое Хэш усаживает полусонную Юдей. Бегло осмотрев её, он замечает, что раны, пусть медленно, но уже затягиваются, и перехватив тело женщины двумя плотными лентами, привязывает её к седлу.

— Отдыхай, — говорит он и вместе с тем нежно касается хануалом её сознания. Трещины на поверхности сферы беспокоят Хэша, но сейчас он ничего не может с ними сделать. Успокаивающий импульс обволакивает сознание Юдей, одновременно с тем голубая мембрана, окутывающая ещё сознание всё-то время, что она сражалась на арене, растворяется. Тяжёлый узел, исподволь давивший на гиганта, спадает. Хэша ведёт в сторону, он облокачивается на кизерима и переводит дух. Юдей что-то бормочет во сне, но Хэш не успевает разобрать ни слова.

— Нам пора уходить, Акхи. Иггенайтулы скоро бросятся в погоню, — говорит подошедший микнетав. Он не отличается от остальных, что быстро разбредаются сотнями троп бескрайних равнин Тебон Нуо, чтобы вернуться в убежище под кронами Семол Ден. Подошедшего зовут Оней, и он предводитель тех, кого Хэйрив называет мятежниками.

— Нужно проводить их до мескота, — говорит Хэш, отталкиваясь от тёплого бока кизерима и поворачиваясь к соратнику.

— Тогда пойдём.

— Нет, ты проводишь их, друг мой. — Хэш смотрит Онею в глаза. — Я же встречусь здесь с отцом.

В глазах соратника гигант читает всё, что он хочет сказать. Оней слаб в хасса-абаб, таких микнетавы называют «кэтли», «покинутыми». Но протест, вспыхнувший в его взгляде, почти осязаем.

— Акхи, твой отец — безумец. Он не станет слушать тебя, особенно после открытого неповиновения. Тебя казнят.

— Так тому и быть, — отвечает Хэш. — Нет радости в войне с собственной кровью, как нет радости в убийстве мирных бадоев.

— Но твой отец не бадой! Его невозможно подчинить, а сам он давно стал рабом ненависти и страха.

— Тогда мой долг, как сына, освободить его от оков. Или умереть, пытаясь.

Оней долго смотрит в глаза Хэша. Спокойное тусклое золото глаз опального генерала и некогда героя микнетавов многих вводит в трепет. Лишённый способностей к хасса-абаб, Оней должен был стать обычным солдатом, максимум — сержантом, но ему удалось покорить судьбу. Пускай в немилости, ненавидимый самым могущественным правителем Тебон Нуо, Оней остаётся истинным предводителем своего народа, и ничто не может этого изменить.

— Ты поможешь, друг мой? — спрашивает Хэш.

— Я помогу тебе, — церемонно отвечает Оней.

— Тогда мне нужно несколько минут, чтобы попрощаться со своими друзьями.

Оней кивает.

Хэш чувствует волны досады и гнева, но решение принято, и он знает, что оно верное. Ужасный план его отца натравить на Хагвул, а затем и на весь Хаолам орду неуправляемых кизеримов продиктован исключительно слепым страхом перед возможным будущим, и гигант, привыкший полагаться на настоящее и его выпады, понимает, на пороге какой чудовищной ошибки стоит Хэйрив. Пусть их разделяет не просто расстояние, а время, препятствие, преодолеть которое невозможно, Хэш сострадает тому существу, что положило на алтарь отмщения всё, что у него было. Хэйрив смотрит на великолепный мир, но видит только кровь, боль и увядание.