«Над своими стихами я плачу…» Над своими стихами я плачу, До чего докатился вконец?! И тетрадки жена мои прячет. «Че ты, ей-богу, отец?!». Успокоить пытается кротко, Без былого замаха: чудак! Недопитую спрятавши водку, Поднеся вместо стопки кулак. «Че ты… Все ведь сложилось отрадно, Дочка хвалится, ей хорошо Там живется в Волгограде, А нам больше не надо ниче». Гладит лысину легкой рукою, А рука выдает – чуть дрожит, И супруга своею слезою Мою горькую душу кропит. И невольно я сам затихаю, Глажу руку ее: «Не грусти, Над своими не буду стихами Плакать впредь. Дорогая, прости». «Не животного происхождения…» Не животного происхождения Звуки заняли простор. За видением виденье Ловит всполошенный взор. Это подлое железо, Крови жаждуя и зла, В мир благополучья лезет, В благонравные дела, Изрыгает огонь нещадный, Убивая и казня. Вон по всей России ладан И черным-черна заря. Нет спасенья в веке оном, В веке, что почат во мгле. Оглушен железным громом, Жмусь к заступнице-земле. И взываю к ее силам, К мудрым, вышенным ключам, Чтобы кровь печали смыла И утерла рушником. Старый поэт Жена моим стенаниям поверит, Подсунет корвалол, с цикорием бокал И, взором недоверчивым измерив, Вздохнет протяжно. Выйдет. И за дверью Обронит: «Видно, от стихов устал». Прозорливость ее феноменальна, Хотя с окраской явно бытовой. В ответ я усмехнулся: «Гениально, И простодушно сколь, столь и банально, И все ж таки дарован мне покой. И полная свобода моих действий, Забав капризных, старческих притворств, От коих уж мне никуда не деться…». Таблетки под матрац сую, как в детстве, И выхожу украдкою во двор. И далее ведомый неведеньем… Вот я уже на улице. Вот я Иду не там, где люди… сжат стесненьем, Вплотную прилипаю боком к стенке, Как будто не одна у нас земля. Я поделил ее на половинки: Тех много – им простора до небес, А мне же кирпичи (они как льдинки!) Щекою ощущать, топтать былинки — Я в сани не в свои когда-то влез! Мне слышится похлеще: «Боже правый, Да кто он есть? Какой-то странный дед Таким макаром добывает славу? А разве нету на него управы?» — «Коли бродяжничает, то значит, нет!». С тем и закончилась моя прогулка — Я потерял сознанье, у стены Лежал… пришел в себя. И кто-то гулко Сказал: «Ну-к, подкрепися булкой, Ты не один пропащий у страны». Я подкрепился, на ноги поднялся, Прикинул, где я, и пошел домой. И без обиды тихо я смеялся, Что, слава богу, снова жив остался И никакой покамест не герой. «Охолонуться в ранней свежести…»
Охолонуться в ранней свежести, Как возвернуться снова в юность, К той беззаботной безмятежности, К мечтаниям, наивным, лунным. Ах, примитивность скоротечная, Была бы ты не столь чудесной, То не прославили б навечно Тебя Кольцов, Есенин в песнях. Да вот и я… в душе как щекотно, Забытая моя улыбка! Открылась маленькая щелка, А в ней все призрачно и зыбко. Как будто видение ложно И не было ему начала. Мое дыханье осторожно, Стою, заплесканный лучами, Они струятся по сединам И по ладоням лепестково. Хотя бы жизни середина! Хотя бы стертая подкова! Нет, тоже я недокричался, И время вспять не повернулось. С мгновенным бликом повстречался — Неведомая песня – юность. А свежесть утренняя степлилась, И горизонт запачкан маревом. Уж нет таинственного трепета, Есть бытия реальность маркая. «Нe по желанию и не по прихоти…» Не по желанию и не по прихоти, По воле, что неведома уму, Когда до облаков уже не прыгаю И поцелуй воздушный никому Не посылаю легкою ладонью, Рядами не искусственных зубов Не ослепляю… сердце нежно звонит, Воистину, весь мир обнять готов И дифирамб пропеть, как юный Пушкин, И совершить еще сто мелочей, Не ради славы, ради хохмы скушать Пяток-десяток дождевых червей. Такое вот находит наваждение. Препятствовать ему и помешать? А если это чувств омоложение И надобно в сей миг душою внять? Увы, ушла, уехала, растаяла, Под корень израсходовалась жизнь. То ль журавлиная, то ль волчья стая… То ль неподвластна взору даль, то ль – близь. Покойно обтекают струи свежести Мое жилье, крапивы островок. Нет признаков ненастья и невежества, Коль устье есть, то значит, есть исток. |
