Судя по сообщениям из штабов фронтов, весь генералитет стоит за сохранение монархии, хотя некоторые против прихода к власти думцев. Генерал Сахаров изволил даже выразиться: «Разбойная кучка людей, именуемая Государственной думой, предательски воспользовалась удобной минутой для проведения своих преступных целей», а сам-де Родзянко «гнусная личность». Бог с ним, время образумит. Но и все они — конус горы. Вулкана. Пока еще спящего. Если же начнется извержение?..

Эсеры имеют большое влияние на армию и Советы. Через того же Керенского удалось уломать Исполком. По крайней мере, Совдеп согласился не выступать против Временного правительства. Драгоценная находка этот милейший Александр Федорович! Жемчужина в навозной куче. А ведь мог не заметить, втоптать… Насколько бы трудней тогда все было. Михаил Владимирович превосходно понимает, что кружит голову присяжному честолюбцу. Но зато и Александр Федорович на лету схватывает пожелания председателя.

Чтобы проверить свое представление о кандидате в министры юстиции, Родзянко спросил мнение о Керенском у Шульгина. «Ломает комедию перед революционным сбродом!» — лаконично охарактеризовал тот.

Итак, положение стабилизировалось. Лишь глубоко засевшей занозой впился «Приказ № 1». Если не обезвредить, начнется вокруг укола воспаление, а там и нагноение… Шульгин и Гучков как раз и должны были привезти обезвреживающее средство: всем ненавистный Николай отречется, на его место заступит больной подросток. Армия принесет присягу на верность ему. Верность присяге для солдата свята, в какое сравнение с силой присяги может идти подметный «Приказ» самозванного Совдепа? Регентом будет Михаил. Метко определил профессор: «Один — больной, другой — глупый». Страстное увлечение Михаила — лошади. Вот и пусть себе скачет аллюром три креста… Есть кому управлять державой: свято место пусто не бывает.

И вдруг телеграмма от Гучкова и Шульгина из Пскова, перепутавшая все фигуры на доске и заведшая в цейтнот партию, которая казалась уже выигранной.

Первым, кому Родзянко показал бланк, был Милюков. Павел Николаевич оценил нелепый ход, сделанный Николаем II:

— Такая перемена делает защиту конституционной монархии еще более трудной, ибо отпадает расчет на малолетство нового государя, составляющее естественный переход к укреплению строгого конституционного строя.

Поразмыслил и с обычной профессорской витиеватостью добавил:

— Царь не хочет рисковать сыном, предпочитая рисковать братом и Россией в ожидании неизвестного будущего.

Думая, как всегда, прежде всего о себе даже и в эту критическую минуту, отказываясь от решения, до известной степени подготовленного, он вновь открывает вопрос о монархии. Такова его последняя услуга.

Услуга и впрямь оказалась медвежьей: кто такой Михаил? По какому праву он вдруг становится монархом? Сын, цесаревич — это законный наследник. Младший же брат — просто один из отпрысков императорской фамилии.

Но тут же в мозгу Родзянки пробуравилось: «А почему, собственно говоря, не Михаил? Кому в толпе известны тонкости династических установлений? Для черни что Алексей, что Михаил — одна сатана. Оба великие князья. И тот и другой — самые близкие царю по крови».

Его нисколько не обескуражило, что минуту назад он думал совсем иначе. Настоящий политик должен уметь быстро менять решения. Важна цель. Если Михаил возложит на себя корону, монархия сохранится. Не возложит — рухнет. Нынче не 1613 год. Это в ту благословенную смуту, которая сейчас кажется детской игрой, решалось просто: не тот царь, так другой. Когда после смерти царя Федора оборвалась династия святого Владимира, взамен нее поставили представителя другого рода — Михаила Романова. Выбирай: не из Рюриковичей так из Годуновых, не из Годуновых — так из Захарьиных… Все одно царь. А нынче у монархического строя есть альтернатива — строй республиканский. Не доросла еще Россия до добропорядочной буржуазной республики. Такой, как, например, Франция. Если рухнет стена империи, за развалинами ее может оказаться не долина, а бездна…

Родзянко вызвал служителя:

— Наведите справки, где сейчас находится великий князь Михаил.

Служитель был из давних, многоопытных. Тотчас доложил:

— Их высочество пребывают на Миллионной, у князя Путятина.

Михаил Владимирович позвонил новому премьеру, Львову:

— Прошу вас, Григорий Евгеньевич, без промедления собрать сколько можно членов вашего кабинета в Мариинском дворце.

Здесь, в Таврическом, распорядился, чтобы Гучков и Шульгин, как только объявятся, поспешили на Миллионную.

Снова все чинно расположились за столом в форме полукольца, застланным темно-красным, ниспадающим до самого пола бархатом. Родзянко изложил суть дела. Профессор Милюков решительно поддержал:

— Любыми путями, во что бы то ни стало нужно сохранить конституционную монархию! Хотя бы до Учредительного собрания. Укрепление нового порядка возможно лишь при сильной власти, которая нуждается в привычном стимуле.

Керенский, использовавший каждый час пребывания в Таврическом дворце для того, чтобы потолкаться в помещениях Совдепа, а также побывавший уже и в полках, лучше остальных знал настроение рабочих и солдат.

— Улица не допустит воцарения Михаила, — сказал теперь он.

— Изложим великому князю все «за» и «против», — предложил Родзянко. Позвонил на Миллионную, попросил Михаила принять их, а министрам порекомендовал: — Выезжайте по одному, моторы оставляйте подальше от дома Путятиных, идите пешком. У самого особняка я распорядился выставить офицерский караул. На всякий случай.

И вот все расселись на банкетках и креслах в зале-салоне с большим концертным роялем. Будто собрались для праздной беседы, а не решать судьбу государства. Появился тонколицый бледный человек. Отвесил короткий, одной головой, поклон. Молодой этот человек тоже походил не на помазанника божьего, а на маэстро, зачем-то переодевшегося в гвардейский мундир. Казалось, сейчас он и сядет к роялю.

Милюков торжественно изложил доводы «про», Керенский — «контра».

Михаил выслушал молча. Предложение принять корону было для него совершенно неожиданным:

— Прошу дать мне некоторое время на размышление. Он вышел. Тут же в салон заглянул его секретарь:

— Их высочество приглашают вас, Михаил Владимирович.

В кабинете они остались с глазу на глаз.

— Ответьте мне откровенно: сможете вы гарантировать мне жизнь, если я… — голос Михаила предательски дрогнул, — если я приму престол?

Родзянко, не скрывая презрения, смерил его взглядом:

— Не могу: твердой вооруженной силы я за собой не имею.

Великий князь потоптался. Подошел к двери, в нерешительности открыл ее. Переступил порог салона:

— Господа, я не могу принять престола. Потому что… потому… — он не договорил. Наклонил голову. Все увидели: по его щекам текут слезы.

— Ваше императорское высочество! — с пафосом воскликнул Керенский. — Я принадлежу к партии, которая запрещает мне соприкосновение с лицами императорской крови. Но я буду утверждать перед всеми — да, перед всеми! что я глубоко уважаю вас! Ваше высочество, вы благородный человек! Отныне я буду говорить это всюду!

— Благородный человек… — громко, так, что услышали многие, прошептал Милюков, оборачиваясь к Родзянке. — Только страх за себя — и ни любви, ни боли за Россию.

Сюда же, на Миллионную, были вызваны для составления текста манифеста об отречении два опытных правоведа. Вскоре документ, ставящий последнюю юридическую точку в летописи трехсотчетырехлетней династии Романовых, был составлен. Для него хватило семнадцати строк. Однако по настоянию Родзянки в манифест были включены такие слова: «…посему, призывая благословение божие, прошу всех граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всей полнотой власти».

Михаил Романов подписал манифест и протянул его Родзянке.

«С паршивой овцы…» — подумал Михаил Владимирович. Обнял великого князя, поцеловал и повторил фразу Керенского, но с иронией и сарказмом: