И тут позвонил из Москвы его эмиссар Новиков:

— К великому огорчению, Михаил Владимирович, здесь, как и в столице, уже создан Совдеп. И тоже заседает в здании думы. К пролетариату присоединяются части Московского гарнизона…

Феликс Дзержинский только вчера поздним вечером, совершенно обессиленный, взяв в сопровождающие паренька-рабочего, добрался наконец до Кривого переулка, нашел дом под номером 8. С бешено бьющимся сердцем потянул кольцо звонка.

— Кто то?

— Отворжи… То я, Ядвися… — и упал в объятия сестры.

Хоть чувствовал себя смертельно усталым, не смог сомкнуть глаз всю ночь. Мысли перебрасывались с одного на другое. В его голове бушевал смерч, вобравший, казалось, все, что происходило в эти часы в целой Москве. Встал и начал ходить по комнате, как по камере: из угла в угол.

У Ядвиги ничего по его росту не нашлось. Она побежала по знакомым, в Польский комитет помощи беженцам. Раздобыла шинель, костюм. Он переоделся:

— Вот теперь чувствую себя по-настоящему свободным человеком!..

Глянул в зеркало. Сутулый старик с провалившимися щеками, глубокими морщинами. «Через полгода мне — сорок… А сколько отдал тюрьмам?.. Арестовывали в девяносто седьмом, в девятисотом, девятьсот пятом, шестом, восьмом, двенадцатом… По тюрьмам — одиннадцать лет, из них последние каторжные, кандальные… Да…»

Физических сил нет. Последние дни, часы и минуты выжали до предела. И на пределе нервы: одиночная камера — и вдруг эта красная буря… Но он дождался! Все эти годы он держался только сознанием одного: приближается! И теперь, когда час этот пробил, он должен быть там, где может пригодиться его опыт, его жизнь!.. За бессонную ночь он убедил себя: найдет силы. Составил план. Первое — связаться с партийным комитетом. Второе — получить конкретное задание. Третье — немедленно приступить к его выполнению. Пусть это будет любое задание: хоть землю копать. Могилу для самодержавия.

Никогда, даже в давние времена, явок на Москву он не получал. Поэтому решил снова пойти в здание Московской думы. Скорей всего, большевики там, среди рабочих, в Совете депутатов.

Мальчишки шныряли в толпе, размахивая газетными листами. Он купил первую попавшуюся. «Утро России».

«Государственная Дума — это единственная, незыблемая скала, возвышающаяся над разбушевавшимся народным морем. Это — центр, маяк, к которому устремлены отныне все взоры, все сердца, все упования…»

Выхватил у газетчика другой лист.

«Известия Московского Совета». Номер первый! Молодцы, быстро организовали!.. Вчера он слышал в здании думы: городской голова Челноков потребовал от Совдепа «очистить помещение», потребовал каких-то документов. Тогда ему показали револьвер… Это документ! Что ж, авторитетный документ восстания. Все думцы — и сам голова, и члены управы, и служки разбежались. Здание осталось в руках Совета и революционного комитета.

В газете было воззвание Московского комитета и Московского областного бюро ЦК РСДРП: «…Революция должна победить. Старая власть будет уничтожена… Дело за Москвой. Сегодня великий день… Поддержим наших петербургских братьев, не дадим послать на Питер царского палача! Все на улицу! Все за дело!..»

Вот это созвучно его мыслям! И главное — есть здесь, в Москве, и городской комитет, и даже Бюро ЦК партии!..

Он шел на Воскресенскую площадь. Как и вчера, у здания думы было полно людей. Казалось, митинг не прерывался и на ночь.

— …Свергнуть династию Романовых! Смести этот мусор! В тюрьму атамана разбойничьей шайки!..

— Товарищи! Только что Совет рабочих депутатов постановил: «Предложить Военному совету и исполкому „Комитета общественных организаций“ немедленно произвести арест всех высших агентов прежней правительственной власти, не делая различия как при аресте, так и при заключении между низшими и высшими чинами, какие бы должности они ни занимали»!..

— П-рр-авильно! Ур-ра!.. — откликнулась толпа.

— Товарищи! Уже вчера вечером нами арестованы командующий округом генерал Мрозовский и московский градоначальник генерал Шебеко!

— Пр-равильно!..

Дзержинский начал протискиваться сквозь толпу к входу в думу.

Члены Временного правительства собрались в роскошном, белом с золотом, зале совета министров в Мариинском дворце — давней резиденции российского кабинета. Хрусталь. Бронза. Мрамор. Темно-красный бархат. Огромный овальный стол…

— Прошу, господа! — широким жестом хозяина, приглашающего гостей к трапезе, повел рукой Родзянко. — Пора нам приступать к более прочному устройству исполнительной власти. Передав вам бразды правления, Временный комитет Государственной думы с сей знаменательной минуты слагает с себя полномочия и превращается в организацию общественных деятелей, которые, забыв различия партий, классов и сословий, будут объединять вокруг вас всех граждан России во имя спасения родины!

От этих прочувствованных слов у многих на глазах навернулись слезы, да и сам Родзянко достал из кармана платок.

Все присутствующие знали, что минувшей ночью государь император доверил формирование кабинета Михаилу Владимировичу, как наиболее достойному, но тот скромно отказался, и это производило сейчас особенное впечатление.

Вечер застал Дзержинского все в том же здании Московской думы. В большом зале шло непрерывное заседание Исполкома Московского Совдепа. Вход в зал был открыт для каждого.

Сейчас на заседании обсуждали предложение, только что поступившее от так называемого «Комитета общественных организаций», приславшего сюда своих полномочных представителей. Что за «общественные организации»? Судя по осанистости, упитанности, крахмальным сорочкам и золотым перстням представителей, организации объединили городских воротил. Так и выявилось:

— Госп… Граждане! Командование войсками гарнизона отныне возложено на председателя Московской губернской земской управы подполковника Грузинова.

— Кем возложено?

— Нашим комитетом и санкционировано столицею. Разрешите ознакомить вас с воззванием нового командующего: «Граждане и солдаты! Дело сделано. Переворот совершен. Долг каждого вернуться к своей работе. Скорее по домам и казармам! Победа требует от нас порядка. Скопища на улицах мешают работе. Кто остается в толпе, тот сознательный враг родины». Госп… Граждане! Мы надеемся, что ваш Совет поддержит усилия нового командующего и нашего комитета: вам надлежит выступить со своим воззванием и призвать фабричных прекратить забастовку!

— У вас все?

— Есть еще короткое, радостное для всех нас сообщение, только что полученное комитетом из Петрограда: в столице образовано Временное правительство России. От Москвы в него вошли такие выдающиеся деятели, как Гучков и Коновалов! Первый — военным и морским министром, второй министром торговли и промышленности! Это высокая честь для Москвы, госп… граждане!

— Очень вы нас обрадовали, господа хорошие! — поднялся из-за стола Исполкома плечистый пожилой мужчина в косоворотке. — Я — рабочий. Карасев моя фамилия… Вот вы здесь призываете нас, рабочих, к станкам… Но ответьте: может ли рабочий выходить на работу, может ли он быть спокоен и работать, когда военным министром назначен Гучков, тот самый, который был дружком Столыпина, подписывавшего направо и налево смертные приговоры?

— Теперь Гучков не тот! Он изменился!

— Как это он вдруг изменился? Иль он свои московские дома на Тверской и на Мясницкой отдал беднякам? Или этот ваш Коновалов отказался от своего банка и от мануфактуры «Коновалов и сын»?..

— Граждане! Это голая демагогия! Нам нужно становиться на работу, нужно сообща защищать свободу, иначе нас расстреляют немцы!

— Да? А нам все равно: если не немцы нас расстреляют, то вы нас расстреляете. Не думайте, господа хорошие, что мы забыли Пресню! Не забыли! И дети, и внуки наши не забудут! Вот вы решили, что все закончено и дальше идти некуда и незачем. А мы считаем так: революция не закончена, пока все требования пролетариата не выполнены!